Затем «про» достигли Тиниана, бесплодные равнины которого напоминали путешественникам пустынные берега Земли Эндрахт; этот остров, очевидно, сильно изменился с тех пор, когда там побывал лорд Ансон, описавший его как земной рай.
Открытый 6 марта 1521 года Магелланом, Марианский архипелаг был сначала назван Ислас-де-лас-Велас-Латинас (Острова Латинских Парусов)[600], затем — Лос-Ладронес (Разбойничьи)[601]. Если верить Пигафетте[602], знаменитый адмирал видел только островаТиниан, Сайпан и Агигуан (Агихан). Спустя пять лет их посетил испанец Лоаиса[603], встретивший там, в противоположность Магеллану, очень хороший прием; в 1565 году Мигель Лопес де Легаспи объявил эти острова испанскими владениями[604]. Они были колонизированы лишь в 1669 году, когда миссионер Санвиторес обратил их население в христианство[605]. Понятно, что мы не последуем за Фресине в описании всех событий, которыми ознаменовалась история этого архипелага, хотя старинные рукописи и различные труды, имевшиеся в руках у Фресине, дали ему возможность совершенно заново разобраться в этом вопросе и представить его в подлинно научном свете[606].
Восхищение, вызванное изумительным плодородием Папуасских и Молуккских островов, должно было, без сомнения, ослабить впечатление от богатой природы некоторых из Марианских островов. Леса Гуама, хотя в них и представлены прекрасные образцы деревьев, не производят все же того грандиозного впечатления, как леса экваториальных стран; чащи деревьев покрывают большую часть острова, но на нем раскинулись и обширные пастбища, где не растут ни хлебные деревья, ни кокосовые пальмы.
В лесах колонизаторы произвели масштабные вырубки; там завезенный в большом количестве рогатый скот мог находить для себя корм.
Агигуан, остров с обрывистыми, скалистыми берегами, издали кажется сухим и бесплодным, но на самом деле он покрыт густым лесом, взбирающимся до вершин самых высоких гор.
Что касается острова Рота, то он представляет собой настоящую чащу, почти непроходимые заросли низкого кустарника, над которым выступают рощицы хлебных деревьев, тамариндов, смоковниц и кокосовых пальм.
Вид Тиниана можно, во всяком случае, назвать приятным. Хотя французским ученым совершенно не встретились ландшафты, описанные их предшественниками такими богатыми красками, все же характер почвы и большое количество мертвых деревьев давали им основание думать, что старинные рассказы вовсе не были преувеличением; к тому же вся юго-восточная часть острова стала совершенно недоступной из-за густо разросшегося леса.
Население островов в эпоху путешествия Фресине было чрезвычайно смешанным, и число коренных жителей составляло уже меньше половины.
Все марианцы когда-то были выше[607], сильнее и крупнее европейцев; но племя вырождается, и в настоящее время[608] только на острове Рота можно встретить туземцев первобытного типа во всей его чистоте.
Когда-то неутомимые пловцы, искусные ныряльщики, рьяные ходоки, они должны были демонстрировать свое мастерство во всех этих разнообразных упражнениях в день своей свадьбы. Марианцы отчасти сохранили эти качества, хотя лень или, скорее, беспечность составляет основу их характера.
Браки, которые заключаются в раннем возрасте (между пятнадцатью и восемнадцатью годами для юношей, и двенадцатью — пятнадцатью для девушек), обычно бывают плодовитыми, и приводятся примеры семей с двадцатью двумя детьми.
На Гуаме встречаются болезни, завезенные европейцами, — туберкулез, оспа и т. д., но есть и много других, по-видимому местных, или, во всяком случае, протекающих здесь совершенно необычно и ненормально. Из числа последних сообщают о слоновой болезни и о проказе, которая наблюдается на Гуаме в трех формах, различающихся как по симптомам, так и по последствиям.
До завоевания марианцы питались рыбой, плодами хлебного дерева или «риммы», рисом, саго и другими мучнистыми растениями. Кухня их была проста, одежда еще проще; туземцы ходили совершенно голые. Даже теперь[609] дети до десяти лет ходят без всякой одежды.
Один путешественник конца XVIII века, капитан Пажес, рассказывает по этому поводу, что однажды он случайно приблизился к дому, «перед которым сидела на ярком солнце туземка приблизительно десяти или одиннадцати лет. Она сидела на корточках, голая; ее рубашка лежала рядом. Увидев меня, — добавляет путешественник, — девочка быстро встала и накинула на себя рубаху. Она не надела ее как следует, но считала свой костюм вполне приличным, так как плечи ее были покрыты, и больше не чувствовала себя смущенной, стоя передо мной».
Население раньше было довольно многочисленным, как об этом свидетельствуют встречающиеся тут и там развалины жилищ, когда-то поддерживавшихся каменными столбами. Первым путешественником, упомянувшим о них, был лорд Ансон. В своем описании он даже придал им несколько фантастический вид, но исследователи с «Урании» все-таки узнали их, как об этом свидетельствует следующий отрывок:
«Описание, приведенное в отчете о путешествии Ансона, точно; но ветви деревьев, которые в настоящее время каким-то образом переплелись с каменной кладкой, придают развалинам совершенно не тот вид, какой они имели тогда; углы столбов стерлись, а венчающий купол утратил свою круглую форму».
Что касается современных жилищ, то лишь шестая часть их построена из камня; в Аганье есть здания, представляющие значительный интерес своими размерами, хотя они и не отличаются красотой, величественностью или изяществом пропорций. Это училище Сан-Хуан-де-Латран, церковь, дом священника, губернаторский дворец, казармы.
До того как жители Марианских островов стали подданными Испании, они делились на три группы: знатных, полузнатных и простолюдинов. Последние отличались, как говорит Фресине, не указывая источников, на которые он опирался, более низким ростом по сравнению с остальными островитянами. Может ли служить этот единственный факт достаточным указанием на племенные различия, или же меньший рост следует рассматривать лишь как результат приниженного положения, в котором находилась вся эта каста?
Простолюдины никогда не могли возвыситься до высшей касты, и мореплавание им было запрещено. В составе каждой из этих резко разграниченных групп имелись также колдуны, жрицы или «исцелительницы», занимавшиеся лечением лишь какой-нибудь одной болезни, — из чего вовсе не следует заключать, что они ее хорошо знали.