Двадцать пятого декабря 1819 года, после длительной идавшей столь богатый материал стоянки, «Урания» снова вышла в море и взяла курс на восток, с тем чтобы, пройдя к югу от Новой Зеландии и острова Кэмпбелл, достигнуть мыса Горн. Через несколько дней на борту было обнаружено человек десять беглых ссыльных; но к этому времени корабль находился уже слишком далеко от Новой Голландии, чтобы можно было водворить их обратно.
Плавание до берегов Огненной Земли прошло без всяких достойных упоминания событий; все время дул попутный западный ветер. 5 февраля показался мыс Десоласьон. Беспрепятственно обогнув мыс Горн, «Урания» стала на якорь в бухте Буэн-Сусесо, берега которой, окаймленные высокими деревьями и орошаемые водопадами, не имели того пустынного и унылого вида, который характерен для здешних, обычно бесплодных мест.
Впрочем, стоянка была непродолжительной, и корвет, двинувшись снова в путь, вскоре вошел среди густого тумана в пролив Ле-Мер. Там его встретили сильное волнение, жестокий ветер и непроницаемый туман, скрывший от взора и землю, и море, и небо.
Дождь и поднятые ветром брызги, а также наступившая тем временем ночь заставили «Уранию» держаться к ветру под зарифленным[621] грот-марселем[622] и фока-стакселем;[623] под этими парусами корабль держался очень хорошо.
Приходилось идти по ветру; моряки уже стали поздравлять себя с тем, что шторм отнес их далеко от берегов, как вдруг раздался крик: «Впереди земля, и очень близко!»
Смертельный страх охватил все сердца. Кораблекрушение казалось неизбежным.
Один только Фресине после минутной нерешительности снова овладел собой. Впереди не могло быть земли; он распорядился продолжать идти норд-тен-ост[624], и дальнейшие события не замедлили доказать правильность его расчетов.
На третий день погода прояснилась, и удалось определить местоположение судна; так как теперь оно находилось далеко от бухты Буэн-Сусесо, командиру пришлось выбирать между заходом в какую-нибудь гавань на побережье Америки или на Фолклендских островах. Он решил идти к островам.
В тумане «Урания» миновала остров Конти, бухту Марвиль, мыс Дурас; попутный ветер нес ее к заливу Франсез, намеченному в качестве ближайшей стоянки. Все уже радовались тому, что завершены столь опасные труды, что такое тяжелое плавание было проделано без всяких злоключений. Для матросов, как говорит Байрон, «the worst was over, and the rest seemed sure»[625].
Но мореплавателей ждало тяжелое испытание.
Во время входа в залив Франсез все находились на своих местах, готовясь к тому, чтобы стать на якорь. Впередсмотрящие были начеку, с русленей[626] производились промеры, показывавшие двадцать саженей, затем восемнадцать; и вдруг заметили скалы. Судно находилось на расстоянии всего полулье от берега.
Осторожности ради Фресине приказал отклониться на два румба[627], но его предусмотрительность оказалась роковой. Корвет неожиданно с силой ударился о подводную скалу. Даже в эту минуту лот показывал с обоих бортов пятнадцать и двенадцать саженей. Камень, на который налетел корабль, был, следовательно, уже, чем корпус корвета. И действительно, «Урания» застряла на остроконечной вершине скалы.
Куски дерева, поднявшиеся на поверхность, сразу же внушили опасение, что повреждение серьезно. Бросились к помпам. Вода с силой врывалась в трюм. Фресине немедленно распорядился «наложить пластырь», то есть подвести под киль парус таким образом, чтобы, затянутый в пробоину, он уменьшил отверстие, через которое устремлялась вода. Ничего не помогало. Хотя все, офицеры и матросы, работали у помп, результат сводился лишь к тому, что корабль «держался», — иначе говоря, не погружался в море. Нужно было выбрасываться на берег.
Но принять это решение, как ни было оно тяжело, означало еще не все; следовало привести его в исполнение. Однако повсюду берег опоясывали скалы, и лишь в самой глубине залива удалось обнаружить песчаный пляж, пригодный для посадки судна на мель. Ветер переменился и дул навстречу, наступала ночь, а «Урания» была до половины наполнена водой. Можно представить себе отчаяние командира! И все же корабль удалось посадить на мель у берегов острова Пингвинов.
«К тому моменту, — рассказывает Фресине, — наши люди настолько устали, что пришлось прекратить все работы и дать экипажу отдых; он был более чем необходим, так как в том положении, в каком мы находились, нам предстояло множество очень трудных дел. Но мог ли я сам предаваться отдыху! Обуреваемый тысячью мучительных мыслей, я чувствовал себя как во сне. Внезапный переход из положения, где все, казалось, улыбалось мне, к жестокой действительности, в которой я теперь находился, угнетал меня, как страшный кошмар; мои мысли смешались, и мне трудно было вновь обрести хладнокровие, в котором я нуждался и которому пришлось подвергнуться такому жестокому испытанию! Во время ужасной катастрофы, едва не погубившей нас, все мои товарищи по путешествию выполнили свой долг, и я считаю для себя приятной обязанностью всем им воздать по заслугам».
Когда при свете наступившего дня моряки увидели окружавший их ландшафт, ими овладело глубокое уныние. Ни одного дерева, ни травинки на этих пустынных берегах! Кругом лишь безмолвная пустыня, во всех отношениях напоминавшая окрестности залива Шарк.
Но сейчас не приходилось давать волю своим чувствам. Впрочем, для этого не было и времени. Разве могли моряки допустить, чтобы погибли дневники, записи наблюдений, все ценные документы, собранные с таким трудом и среди таких опасностей?
Все было спасено. К несчастью, с коллекциями дело обстояло хуже. Большое количество ящиков с образцами, сложенных в глубине трюма, безвозвратно погибло, другие оказались испорченными морской водой. Сильнее всего пострадали при катастрофе естественно-исторические коллекции и гербарий, с таким трудом собранные Годишо. Мериносовых овец, которые были великодушно подарены скотоводом Макартуром в Сиднее и которых везли во Францию в расчете, что они там акклиматизируются, а также и других животных доставили на берег невредимыми.
Разбили палатки, в первую очередь для нескольких больных моряков, затем для офицеров и остального экипажа. Продукты питания и снаряжение, вывезенные с корабля, тщательно укрыли для защиты от непогоды. Спиртные напитки решили сохранить до тех пор, пока не удастся покинуть место кораблекрушения, и в течение трех месяцев, проведенных здесь французскими моряками, не было отмечено ни одного случая кражи рома или водки, хотя всем приходилось довольствоваться только чистой водой.