Ступая так тихо, как того позволяли неудобные ботти с чрезвычайно завышенной подошвой, я пошла вперёд, стараясь держаться у книжных полок. Сюрприз, правда, немного не удался, поскольку, когда я была в шаге от Императора, под ногами моими предательски скрипнула половица.
Эйтан взвился на ноги, словно чёрная гадюка, изготовившаяся к броску. Остро заточенный кинжал замер у моего горла, поблескивая в отсветах магических светильников. Это было безумно красиво…
— Омали, — пробормотал меж тем Эйтан, быстро пряча клинок в складках просторного одеяния, — Какого демона ты подкрадываешься так тихо?!
— Чтобы сделать сюрприз, — усмехнулась я, — К тому же, заметь, что твой кинжал у моей шеи — это, в своем роде, наша традиция.
Император что-то невразумительно хмыкнул. Пару мгновений мы просто смотрели друг на друга, а потом, словно по команде, слились в тесных объятиях.
— Ты это сделал, — прошептала я, изо всех сил прижимаясь к нему, — Ты смог…
— Ты сомневалась? — усмехнулся Змей, увлекая меня в кресло. Я успела заметить, что он чуть прихрамывает, и насторожилась:
— Тебя что, не вылечили?
Поморщившись, Змей притянул меня к себе на колени и зарылся лицом в волосы. По всему выходило, что на вопрос он отвечать не был намерен.
— Как тебе твой новый особняк? — поинтересовался он словно бы между делом, уводя разговор от щекотливой темы, касающейся его здоровья. По тону его голоса я поняла, что Змей явно ожидает от меня благодарностей.
— Ну… спасибо за честь, но это очень непривычно, — выдала я самый дипломатичный эпитет, на который была способна. Змей, явно истолковав мои слова по-своему, небрежно пообещал:
— Там все переделают так, как ты скажешь. И да, не переживай: та тварь, что пыталась тебя отравить, уже мертва.
Я только кивнула, глядя на него. Странно, но за тот короткий срок, что мы не виделись, я успела соскучиться так сильно, что становилось страшно…
Эйтан перехватил мой взгляд, наверняка, полный жажды и невысказанных желаний, и, разумеется, все понял. В глазах его появился предвкушающий блеск.
Я заметила, что в подобных ситуациях мы оба предпочитали язык тела, а не слов; так было и тогда. Медленно подняв руки, я осторожно провела подушечками пальцев по его щекам, медленно опускаясь к груди. Перехватив мои ладони в свои, Эйтан замер, разглядывая шрамы. Глаза его потемнели.
— Магическая травма… — прошептал он хрипло.
— Да, разумеется… — начала было я, но запнулась, заметив выражение его глаз, — Погоди! Но ведь твоя нога повреждена не магией…
Змей хмыкнул:
— Балкон был напичкан энергией; падая, я прошёл сквозь несколько щитов, и их остаточные чары впитались в кровь. Лекари бились несколько часов, но не сумели все правильно срастить. Я на всю жизнь останусь хромым.
Вздохнув, я осознала, что не представляю, какие слова утешения уместны в данном случае. Ведь, судя по тому, как Змей стеснялся своих шрамов, внешняя неполноценность страшила его куда больше, чем меня. Как при таком отношении к уродствам он ухитрялся иметь пристрастие к муэти, я упорно не понимала, однако на тот момент это было совершенно неважно. Куда более насущной и серьёзной проблемой было содержание моей последующей реплики. Варианты вроде «Ты — Император, и за тобой побежит любая, как бы ты ни выглядел» или «Лучше быть хромым, чем мёртвым» не рассматривались, хотя, каюсь, это было первое, что пришло мне в голову.
В общем-то, раздумья мои вылились в один-единственный вывод: коль не знаешь, что сказать — промолчи. Сие золотое правило я решила интерпретировать по-своему, потянувшись к поясу парадного одеяния Змея. Замысловатый узел не желал поддаваться — впрочем, я не сильно старалась. Как бы там ни было, мне ничего не оставалось, кроме как соскользнуть на пол, чтобы сподручнее было зубами оттянуть неподатливую золотистую ткань.
Ладони Змея легли на мои плечи, и я тут же метнулась в сторону, подняв на него полный эмоций взгляд. Руки мои поднялись в немом отрицании.
Не прикасайся.
Он понял. Взгляд метнулся к двери, через которую я вошла, а потом — ко второй, ведущей в личные покои.
Идём. Сюда могут войти.
Усмехнувшись уголком губ, я снова подползла к нему, позволив лукавству быстрой искоркой блеснуть в глазах.
Что же, пусть входят…
Я всегда любила молчаливые разговоры, когда звуки кажутся пошлыми и ненужными, а в каждом мимолетном жесте таится целый мир. Слова придумали, дабы все усложнять — я, прочитав тысячи книг, знаю это наверняка. Всё самое важное человек выражает жестами, взглядами, запахом, вздохом — в этом мы, к добру или к худу, недалеко ушли от животного.
Эйтан… Мы с ним всегда понимали друг друга с полувзгляда — это было характерной особенностью наших отношений. О нет, мой неведомый слушатель, никогда мы не были с ним идеальной парой, и в чувствах наших мало было чистоты, честности и верности; однако, мы друг другу подходили, будучи, образно говоря, слепленными из одной глины. Нам не было нужды прятать друг от друга свои пороки, страхи и желания, притворяться кем-то другим в угоду эфемерной общественной морали, изменчивой, как мода, или стесняться своей природы.
И если бы сейчас, в двух шагах от Бездны, меня спросили, что есть любовь, я бы вспомнила Эйтана Хитрого и сказала: любовь — это свобода; только она ломает все запреты, срывает все замки, заставляя нас тянуться к недоступному. Остальное — всего лишь дань выгоде, общественному мнению или извечному человеческому страху перед одиночеством.
А впрочем, довольно мне уже говорить о вещах столь неправильных и легкомысленных. Прости, мой друг, за то, что мои мысли унесли меня так далеко. Им самое время вернуться в уютные купальни, примыкающие к спальне Его Сиятельного Величества. Именно там я лежала, прикрыв глаза, и наблюдала из-под ресниц за неспешно облачающимся Императором. Впрочем, одевал он явно домашний наряд, что меня, мягко говоря, удивило.
— Сегодня День Принятия, — напомнила я осторожно, — Традиционный пир в твою честь сейчас, должно быть, в самом разгаре…
— Верно, — Эйтан поморщился, — Я немного туда опоздаю; часов эдак на пять. Будь моя воля, вообще бы не пошёл — пустая трата времени и денег!
— Ты просто излишне прагматичен, — с усмешкой поддела я, на что Змей только махнул рукой. Усталость, ушедшая было с его лица, снова вернулась, проложив упрямую складку в уголках его губ.
— Что тебя тревожит? — уточнила я, вновь становясь серьёзной. Император встряхнулся, усилием воли отгоняя какие-то неприятные думы, и криво улыбнулся: