В общем, поразмыслив, я пришла к выводу, что Эйтан хотел мне добра.
Собственно, ситуация наглядно демонстрировала причину, по которой я всю жизнь боялась доброжелателей.
Перспектива провести остаток дней своих под присмотром стервозной Свахи, в окружении инфантильных девиц, мнящих себя будущими Императрицами, оскопленных услужливых существ, которых язык не поворачивался назвать мужчинами, и лицемерных служанок, не имеющих даже намёка на собственное мнение, пугала до дрожи. Но устраивать Эйтану скандалов, равно как и переть буром, отстаивая свою мнимую независимость, я также была не намерена: Змей не переносил давления, и на силу вполне мог ответить силой. В таком случае, в Павильоне меня вполне могли запереть. Конечно, я отыскала бы способ вывернуться из этой ситуации, но свежеиспеченный Император и сам был не лыком шит. Посему, решать проблему следовало не сгоряча, а постепенно. Причем первый шаг я знала наверняка: поговорить по душам с Его Величеством.
— Госпожа, Ваша вода уже остыла, — робкий голосок юной компаньонки вырвал меня из раздумий, заставив вздрогнуть.
— Да, разумеется, — кивнула я, выбираясь из пропитанной травами жидкости. Меж тем, на плечи мои тут же легла мягкая ткань, и девушки засуетились вокруг, облачая меня в новый наряд. Нужно отметить, что занял сей процесс вместе с причесыванием и разукрашиванием лица никак не менее часа. Причём под конец означенного времени не хотелось ничего — только чтобы меня поскорее оставили в покое.
Заняться всё равно было откровенно нечем, потому, терпя различные издевательства над собственной внешностью, я рассматривала приставленных ко мне девушек.
Старшая была статной черноглазой красавицей лет шестнадцати с острым подбородком и весьма широкими скулами; её губы, небольшие и пухлые, в сочетании с аккуратным носом усиливали её сходство с фарфоровыми статуэтками. Младшая, напротив, была какой-то угловатой и нескладной — возможно, в силу своего юного возраста. Навскидку можно было дать этой девочке лет четырнадцать. Судя по взглядам, которые она кидала на свою старшую товарку, и репликам, которыми они изредка обменивались, черноволосая прелестница была для своей юной спутницы образцом для подражания, наставницей и лучшей подругой. Наблюдая, с каким рвением девочка бежит выполнять приказ приятельницы, я усмехнулась уголком губ: сколько лет пройдёт прежде, чем эти особы станут непримиримыми врагами? Три-четыре, никак не больше, ведь женская дружба такого рода всегда перерастает в замешанную на зависти ненависть…
Как бы там ни было, после окончания истязания, по недоразумению именуемого облачением, меня чинно усадили в одно из твёрдых деревянных кресел. Пределом моих мечтаний в тот момент были тишина, темнота, одиночество и мягкая кровать, желательно — с императором Ишшарры в качестве украшения; однако, когда черноглазая компаньонка предложила мне выпить чаю, я согласилась незамедлительно: в подобных ситуациях следует довольствоваться малым.
— Принеси, — кивнула девушка младшей подруге, и та, нервно прикусив губу, подчинилась. Старшая же спокойно продолжала копошиться у меня в волосах, что-то в сотый раз подправляя.
Усталость навалилась на меня тяжелым хомутом, а время тянулось, словно патока. Я не могу сейчас сказать даже примерно, спустя сколько минут ушедшая девушка вернулась с подносом.
— Вот, Госпожа, — не поднимая глаз, компаньонка быстро поставила свою ношу на низенький столик. Я отметила, что руки её сильно дрожат, и в голове моей звякнул тревожный колокольчик.
— Милая, давно ты работаешь компаньонкой? — уточнила я небрежно, грея о пиалу ледяные пальцы. Девчонка стушевалась, но её напарница бойко защебетала в ответ:
— Нет, не больше года.
— И кто же был её Госпожой? — продолжила я расспросы.
— Она работала ранее на Госпожу Кимири, — голос черноглазой слегка зазвенел.
— Как и Вы, я полагаю? — мягко уточнила я.
— Да, как и я, — быстрый взгляд девчонки метнулся к пиале и снова вернулся к моему лицу. Смутные ростки подозрения, зародившегося в моей душе, окрепли и покрылись махровыми цветами злости. Усмехнувшись, я поднесла емкость к губам, ощутив, как девицы затаили дыхание… и резко сморщилась, словно уловив неприятный запах.
— Он пахнет корицей, — сказала я осуждающе, — Вы её туда добавили?
Младшая побледнела, старшая же, стрельнув глазами в сторону, быстро проговорила:
— Нет, Госпожа, Вам показалось.
«А ты лучше держишь себя в руках», — подумала я, и весёлый азарт забурлил в крови.
— Нет, — я капризно надула губы, — Мне не показалось! Ну-ка, попробуй!
Сказав это, я протянула младшей питьё. Девушка посерела, словно бумага, и дрожащим голосом пролепетала:
— Н-но…
— Пей, — голос мой, как по команде, стал жёстким и холодным, — Сейчас. Ну!
Девушка молча покачала головой, дрожа, как осиновый лист. Старшая же, напротив, резко напряглась, и рука её змеей скользнула под одежду. Ситуация резко приобрела неприятный окрас: физически я была весьма слаба, да и охотничий нож остался лежать под подушкой в особняке Матроны Джиады. Выказать страх, однако, я себе не позволила, негромко прокомментировав:
— Это было бы глупо.
Ничего отвечать компаньонка не стала, сделав длинный шаг ко мне. К сожалению, дурой девушка не была и прекрасно понимала, что терять ей уже нечего при любом раскладе.
Оценив ситуацию, я сделала единственное, что на тот момент пришло мне в голову: громко, надрывно закричала. Девица, метнувшаяся ко мне, застыла, услышав грохот тяжелых шагов в коридоре. Пару мгновений спустя в комнату ворвалось несколько евнухов, в числе которых — тот самый обладатель роскошной лысины. Именно он и метнулся ко мне, вопрошая:
— Что с Вами, Госпожа? Что?!
Заглушив свой вопль на особо высокой ноте, я прокашлялась и негромко пояснила:
— Вот эти девушки принесли мне чай. Я хочу, чтобы младшая его попробовала.
— Госпожа… — начал что-то неуверенно блеять евнух, но я пребывала не в том настроении, чтобы выслушивать всякие глупости.
— Хватит болтать! — рявкнула я так, что все вздрогнули, — Заставь эту дрянь выпить, слышишь?!
Лысый, потемнев лицом, кивнул своим спутникам. Один из них перехватил за руку черноглазую, остальные же двое занялись младшей. Её схватили за волосы и поставили на колени, запрокинув ей голову. Пиалу осторожно забрали из моих рук и поднесли к губам компаньонки.
На лице девочки отразилась обречённость, она беспомощно забилась в руках схвативших её евнухов, захлебываясь слезами и стараясь отвернуть лицо. На какой-то миг — жалкий миг — мне стало безумно её жаль: не я ли сама стояла недавно над трупом собственного опекуна? Но чувство моё было очень мимолётным. Если уж обрекаешь другого человека на смерть, то будь готов к тому, что рано или поздно тебе придётся за это поплатиться. Я знала, что тоже когда-то отдам назначенную цену, и смирилась с этим; этого оставалось пожелать и ей. Посему, голос мой не дрогнул, произнося: