Это они направляли на русскую землю лавину идей 1789 года против династии – оплота реакции, пропитанного прусским духом. То есть они натравливали один европейский стиль мышления на другой.
Радикальные западники (социалисты) продолжили эту линию развития. Но в их рядах русское самосознание еще раз возбудилось вокруг спорного вопроса, может ли Россия прийти к социализму органически, исходя из крестьянской общины (народники), или же она, наподобие европейских народов, должна пройти через капитализм (марксисты). Когда же утвердилось убеждение в том, что Россия уже вступила в капиталистическую фазу, победа радикального западнического направления была предрешена.
Все западники сходятся в том, что западные идеи необходимо перенести на Восток. Вопрос только в том, какие идеи: феодализм, либерализм или социализм? И как бы ни различались между собой эти три группы идей, все они являются составными частями одной и той же культуры, из которой их не вырвать. Это – различные стадии одного и того же развития. Они находятся в тесной взаимосвязи и колеблются в общем ритме: реакционный нажим вызывает либерализм, либеральная анархия – социализм. Тем, что западники притащили эти идеи в Россию и там натравили их одна на другую, они обременили страну конфликтом, который, собственно говоря, не имел к ней отношения и который не вырос органически на русской почве. Ведь в Россию проникли не просто новые идеи, но и их взаимные напряженные отношения, их внутренние противоречия. Они отдали Россию во власть сил, вносящих раскол, и этим втянули ее в европейский душевный кризис. С этих пор русское народное тело страдает болезнью, которая не сама вспыхнула в нем: ее вызвали искусственной инъекцией.
Западники разделяют презрение европейцев к Азии. Они впадают в ту же ошибку Запада – оценивать все культуры, в том числе и русскую, мерками прометеевской культуры, отбрасывая все, что нельзя с нею совместить. Впервые против такого воззрения выступили славянофилы. Они искали славянскую Россию, но еще не азиатскую. Этим они отличаются от (более поздних) евразийцев. Когда поляк Духинский[453] пытался доказать духовное единство России с Азией, из лагеря славянофилов ему ответили бурей негодования. Но уже у Достоевского было на этот счет другое мнение: «Наше будущее лежит в Азии. Пришло время покинуть неблагодарную Европу… Русские столь же азиаты, сколь и европейцы. Ошибка нашей политики в последнее время состояла в том, что она пыталась убедить народы Европы, что мы подлинные европейцы… Прочь от Петербурга, назад в Москву!.. Будем азиатами, будем сарматами!»[454]. Поскольку Достоевский глубже других видел гнилость Европы, он не позволил ослепить себя обманчивому фантому европейской цивилизации, как его современники, и сохранил свой взор незамутненным, способным увидеть преимущества Востока. Так стал он предвестником евразийского движения (евразийства)[455], самого радикального течения против западничества, которое уже осознанно и страстно снова обращает взоры русских к России. Приверженцы этого движения чувствуют себя наследниками Чингисхана; с истинно азиатской гордостью смотрят они свысока на маленький азиатский полуостров – Европу. Как и славянофилы, они не приемлют Запада, но взывают не к славянской крови, а к монгольской. Исследователи, вышедшие из этого движения или близко стоящие к нему, полагают установленным, что в русском народе славянская кровь иссякает, а монгольская наступает, и что интересы русских заметно поворачиваются от славян к монголам. Монгольское никогда полностью не исчезало в русских. «Поскреби русского – увидишь татарина», – гласит старая поговорка. Несомненно, в 1918 году Россия претерпела чувствительную утрату славянской крови вследствие потери своих западных провинций. Одновременно ее и политически потеснили с Запада, с которым она теперь не имеет непосредственного контакта. Но благодаря значительным приобретениям на северных рубежах Китая, она сумела компенсировать потерю западных областей и в целом не уменьшилась, а лишь передвинулась всей своей огромной русской массой с Запада на Восток[456]. Такой ход событий тоже способствует процессу возвращения в Азию, который ныне совершает Россия.
Начало евразийского движения относится к первому десятилетию нашего века. Его внешние проявления уходят еще дальше в прошлое. В 1885 году, когда создалась угроза военного столкновения России с Англией из-за Афганистана, вышла книга С. Юшакова «Англо-русский конфликт»[457]. Автор предсказал, что из-за Азии между обоими империями дело дойдет до решительной схватки, до столкновения между крестьянской и буржуазной культурами, между поселенцами, осваивающими Восток, и его эксплуататорами. Русский крестьянин – надежда Азии, и он ее разбудит. Таковы были первые намеки паназиатского видения. – В 1900 году, когда европейские державы под предводительством Вальдерзее совместно с Японией подавили боксерское восстание в Китае, нашлось немало европейцев, которые, почувствовав новизну и необычность этого факта, подчеркивали, что Япония – единственная азиатская держава, которая воевала против Китая в союзе с Европой. Были, однако, русские, которые смотрели на вещи иначе. Они удивлялись участию в этом другой силы, а именно – России. Князь Эспер Ухтомский[458] в своей работе «К событиям в Китае: об отношении Запада и России к Востоку» (1900) обосновал мысль о том, что Россия не должна была входить в антикитайский блок. «Россия уже начинает догадываться, что она является обновленным Востоком, с которым не только ближайшие азиатские соседи, но и индусы, и китайцы имеют непременно больше общих интересов и симпатий, нежели с колонизаторами Запада. Так что не приходится удивляться, когда наши восточнорусские первопроходцы делают неожиданное открытие, что новый мир, в который они проникают на Востоке, не кажется им ни враждебным, ни чуждым, а по-детски доверчивым… Запад оформил наш дух, но как тускло и слабо отражается он на поверхности нашей жизни. Под этой поверхностью, в недрах национального бытия, все пронизано глубоким мировосприятием Востока и преисполнено желаний, по отношению к которым средний европеец, до мозга костей отравленный материализмом, проявляет совершенную чуждость. Азия инстинктивно чувствует, что Россия является частью того огромного духовного мира, который мистики и ученые именуют смутным словом Восток… Поэтому Россия будет третейским судьей в вечном споре между Азией и Европой и разрешит его в пользу Азии, потому что не может быть иного решения для судьи, который чувствует себя братом обиженного». – Вялость, с которой Россия вела войну с Японией, нежелание собраться с силами и нанести мощный удар, находит здесь свое психологическое объяснение. – Работы Юшакова и Ухтомского, быть может, и не доказывают того, что утверждают, но они свидетельствуют о направлении, в котором движутся желания и вера их авторов. Они важны не как фактические документы, а как симптомы становления.
В 1890-е годы западничеству положили предел и религиозно-философские течения, начавшиеся с Соловьева. В начале века они до такой степени оживили религиозно-национальное