слегка нервирует. К слову, взгляните-ка, что я нашел.
Он продемонстрировал им мушкет. С виду он был вполне обычным — впрочем, Кенджи не считал себя знатоком подобного оружия, — но что удивительно, заканчивался он длинным острым лезвием, напоминающим не то кинжал, не то острие копья.
— Не знаю, откуда эти ребята такое взяли, но это самое дорогое на нынешний день ружье. Бьет на две сотни шагов, а если пристреляться, то и две с половиной осилит, — хвастливо объяснил Макото, с восторгом глядя на свою находку. — Доспех пробьет как кусок пергамента. Слегка смазать механизм, и будет как новенький. А если кто подберется поближе — один удар, и кишки наружу.
— Быть может, вместо того чтобы трепаться, вы нам поможете? — недовольно протянул идущий мимо них Ясу, который нес два больших пузатых кувшина.
— Конечно! — крикнул в ответ Макото и тихо добавил: — Ну и придурок. В вашем хваленом Ордене все такие дружелюбные?
— Мой отец был не такой, — твердо заявил Кенджи. — Как и все остальные воины. Думаю, они просто немного меня… подозревают. — Он хотел, но не смог произнести слово «боятся». — Что я могу стать каким-нибудь… ну вы поняли.
— К слову, об этом. — Макото смущенно откашлялся и даже чуть покраснел. — Признаться, мы со здоровяком поначалу тоже чуть струхнули. Особенно когда ты начал говорить таким голосом… Ты бы себя со стороны видел — казалось, вот-вот набросишься на кого-нибудь с голыми руками. Но мы немного пошушукались и решили, что это все — про душу владыки демонов и прочее — ничем не подкрепленные байки. А ты как-никак спас наши задницы. И кому-то не единожды. Так что просим у тебя прощения. Да, Шу? Эй, ты чего там все высматриваешь?
— Не «чего», а «кого», — процедил стоявший рядом с ним Шуноморо, устремив взгляд на нескольких мертвых Братьев. — Я уж думал, кто-то отнял у меня право прикончить тебя, ничтожество. Вылезай, я видел, как ты дышишь.
Вначале послышалось громкое сопение. После один из покойников зашевелился — и из-под него вылез человек, перемазанный с ног до головы кровью. Только взглянув на него, Кенджи опять ощутил внутри то дикое желание убивать и услышал чей-то въедливый шепот. И только каким-то чудом смог удержать себя в руках.
К удивлению всех прочих, — а может, и самого себя, — Йоши был цел и невредим, если не считать огромной шишки на затылке и подбитого глаза. А кровью, вероятно, он вымазал себя сам, чтобы сойти за мертвеца. И у него бы это вполне получилось, если бы не Шуноморо, который не спускал с уцелевшего Черепа взгляда, полного ненависти.
— Так кто-то смог выжить? — нахмурился Ясу и шагнул к нему, на ходу вытаскивая меч. — Ладно, это ненадолго.
— Постой. — Тору ухватил сына за руку. — Сперва нужно его допросить. Быть может, он что-то да знает.
— Я расскажу все, клянусь! — затараторил Йоши, подняв руки. — Если вы пообещаете сохранить мне жизнь.
— Никто не собирается давать тебе никаких обещаний, — буркнул Тору. — Где сейчас находится Жнец? Куда он мог скрыться?
— Не знаю, — ответил Йоши и быстро добавил, увидев, как Лист кивнул Ясу: — Клянусь могилами предков! Этот полоумный чародей сам находил меня или отправлял послания через гонцов и… другими способами. — Его передернуло.
— Сколько людей на данный момент состоят в Братстве? Где ваши убежища? Кто из Домов состоит в заговоре со Жнецом?
На каждый вопрос Йоши лишь качал головой или мычал что-то невнятное, то бледнея, то краснея и обливаясь потом. Один из Листов предложил «расспросить» его немного другими способами. Услышав это, Йоши от страха едва не потерял сознание. Но Кенджи подумал, что Йоши не врал, выгораживая своего хозяина. Похоже, Жнец и впрямь не посвящал его в свои планы, так как иначе он бы рассказал все как на духу, надеясь хотя бы на малое снисхождение. А что ему терять?
— Что ж, ты то ли и впрямь ничего не знаешь, то ли умело притворяешься. Но и в том и в другом случае ты для нас бесполезен, — произнес Тору и приказал: — Прикончите его.
— Стоять! — рявкнул Шуноморо. — У меня с этим человеком свои счеты. И если кто-то из присутствующих и убьет его, то только я.
— Да ты вообще кто такой?! — взвизгнул Йоши. — Я тебя в первый раз в жизни вижу!
— Меня зовут Шуноморо Ямо из Дома Плюща. — Голос Шу был величественен и грозен; он гремел боевой трубой, отлетая эхом от каменных стен, и после каждого его слова Йоши вздрагивал, словно от удара. — И я обвиняю тебя, Йоши Окутава из Дома Цапли. Я обвиняю тебя в убийстве семьи Уно из Дома Цапли: главы семейства, господина Ори, его жены и их двоих сыновей.
Я обвиняю тебя в смерти их старшей дочери, которая спустя месяц наложила на себя руки, прыгнув с моста. Я обвиняю тебя в убийстве собственного брата в его же доме. — При перечислении его преступлений Йоши то и дело оглядывался по сторонам, словно боясь увидеть вокруг себя призраков своих жертв. — Я обвиняю тебя в убийствах, грабежах и изнасилованиях. Я обвиняю тебя от лица всех тех несчастных, кому ты причинил горе и которые не могут самолично вынести тебе приговор. Вместо них это сделаю я. Я говорю голосом матери, у которой ты отнял сына. Из моих уст вылетают слова детей, которых ты сделал сиротами.
Я обвиняю тебя, Йоши Окутава, и бросаю тебе вызов. И этим делаю тебе одолжение, ведь поединок предлагают воинам, а тебя, ничтожество, нужно загнать собаками, как дикого зверя, вздернуть за ноги, снять шкуру и выпотрошить. Подними оружие и прими смерть достойно. Быть может, этим поступком ты хоть немного станешь походить на человека.
Листы в немом вопросе уставились на Тору, однако тот лишь хмыкнул и отступил назад.
— Он что, рехнулся? — прошептал Макото.
Кенджи трудно было с ним не согласиться. Выглядел Шуноморо ужасно и, похоже, до сих пор не мог орудовать одной рукой. Но вот только глаза его блестели холодной решимостью. Медленно подняв лежавший неподалеку молот, Йоши протянул:
— К чему весь этот фарс? Даже если я проломлю тебе голову, твои дружки все равно меня прикончат. Давайте так: если толстяк проиграет — мне позволят уйти живым. А я поклянусь никогда более не причинять вред вам или вашим семьям.
— Что?! Да ты вообще, что ли, ошалел, свиная шкура?! — возмущенно перебил его Макото и перехватил свое новое приобретение. — Никто не станет приносить тебе никаких клятв, мразь, и уж тем более принимать твои! Не марай об эту тварь руки,