ее прибытия. Учитывая многочисленные препятствия, которые чинили официальные лица, и предательство Линды, психологи, работавшие в проекте Марии, считали, что лучше ничего не говорить Ване, пока усыновление не станет несомненным фактом. Но свершившимся фактом оно стало лишь к тому времени, о котором идет речь.
Между тем человек, сделавший для спасения Вани больше всех, вообще не участвовал в триумфальной кульминации. Мы, конечно, говорим о Вике. Она ни разу не встретилась с Полой, и Поле не пришлось узнать от нее историю Ваниной жизни. Причина была простой: стояло лето, и Вика увезла ребенка на дачу, дышать свежим воздухом, а телефона там не было.
У Вики даже не было возможности попрощаться с Ваней, обнять его и пожелать ему удачи — как и у ее подруг, которые много времени проводили с мальчиком Когда Ваня исчез из Москвы, для Вики он как будто умер.
Пола оставалась в Москве две недели, пока длилось окончательное оформление документов, и все это время Ваня пребывал в состоянии сильного душевного смятения, без конца плакал и изводил Полу капризами. Профессиональный детский психолог, Пола справилась с Ваниным кризисом, на что другие приемные родители, возможно, оказались бы не способны. Она упорно сражалась за вновь обретенного сына, но лишь по приезде в Пенсильванию Ваня окончательно убедился, что больше от него не откажутся. В один прекрасный день он пришел в дом со двора, где играл, и сказал Поле: “Ты моя любимая мама”.
Два дня мы провели с Джоном и Полой, вспоминая прошлое. Многие из этих воспоминаний отзывались в сердце Джона болью, что неудивительно. К тому же его мучили некоторые оставшиеся невыясненными вопросы.
Джон не скрывал, что тяжело перенес расставание с Леной. Память о тех драматичных событиях и легла в основу написания предыдущих глав. Мы сказали Джону, что в своих болезненных переживаниях он не одинок. В душе Лены тоже надолго осталась незарубцевавшаяся рана, хотя ее воспоминания о совместно проведенных месяцах совсем не похожи на Ванины. Лена чувствовала себя преданной. Но, несмотря на разлуку, Ваня все еще занимает свой уголок в ее душе.
На второй день Ваня стал задавать более конкретные вопросы о своей жизни в России. Ему хотелось постичь смысл того, что с ним произошло.
Почему, недоумевал он, Адель, которая производила впечатление совсем не злой женщины, позволила отправить его в интернат? “Наверное, боялась коммунистов”, — предположил он.
Его волновало, что сталось с его родителями. “Из документов вроде бы следует, что они злоупотребляли алкоголем”, — как можно мягче проговорил он. Ване было известно, что у него есть старший единоутробный брат Денис и сестра Ольга 1985 года рождения. Когда он покидал Россию, она находилась в детском доме.
Был и еще один вопрос. Джону стоило немалого труда задать его, а нам — так же мучительно трудно на него ответить. “Почему Вика, узнав об ужасных условиях в психушке, — спросил он Сэру, — не сообщила об этом в полицию?” Вежливость не позволила ему спросить прямо: почему вы немедленно не забрали меня оттуда? Почему на целых девять месяцев бросили меня в этом страшном месте?
Одно лишь это яснее ясного доказывало, что он уже стал американцем. Джон не сомневался, что заявления в полицию о дурном обращении с ребенком достаточно, чтобы мгновенно мобилизовать все спасательные службы, которые тут же вышлют ему на помощь вертолеты и автоматчиков. Как объяснить ему, что в том, как с ним обошлись в России, не было ничего противозаконного? Такова обычная судьба детей с диагнозом “олигофрения”.
Признаюсь, необходимость дать Джону подробный ответ на этот болезненный вопрос и побудила меня написать эту книгу. Чтобы узнать о его семье, пришлось по старинке стучаться в разные двери.
Перед нашим отъездом Сэра решила, что пора вновь соединить людей, которые были так близки десять лет назад. Она достала мобильник и набрала московский номер. Ей ответил бодрый, веселый голос, и Сэра сказала: “Здесь кое-кто хочет с тобой поговорить*.
— Вика, это Джон.
Больше он не мог вставить ни слова. Его оглушил неостановимый поток русских слов. Понадобилось некоторое время, чтобы Джон взял себя в руки и несколько раз повторил: “Вика”, — пока в трубке не воцарилось молчание. Тогда он медленно произнес по-английски то, что не нуждается в переводе ни с одного языка: “Вика, я очень тебя люблю”.
29
Май 2007 года
Небольшое детективное расследование
После встречи в Бетлехеме минуло несколько недель, и я опять был в Москве, стоял на узкой платформе метро и морщился от грохота поездов, мчавшихся по обе стороны от меня. Они появлялись из противоположных направлений с интервалом в девяносто секунд. Визг тормозов и стук дверей раздавались абсолютно синхронно, словно работали механизмы какой-то гигантской фабрики. Покинуть платформу я не мог, потому что ждал молодую женщину, которая всегда опаздывала, чем с десяток лет назад выводила меня из себя. Тогда Вика привела меня к мальчику, которого прятали за высокими стенами. Сегодня мне опять требовалась ее помощь.
Я думал о том, смогу ли узнать ее. Тогда она была бедной вчерашней студенткой, которой было стыдно попросить меня купить ей чебурек. Теперь ей уже за тридцать, она удачно вышла замуж и родила троих мальчишек. Пока поезда испытывали на прочность мои барабанные перепонки, я достал из кармана листок бумаги — датированное 27 ноября 1991 года свидетельство о том, что Ваня Пастухов прибыл в московский дом ребенка. Рядом с его именем значился адрес деревни, каким-то образом оказавшейся внутри Москвы. Меня это смущало, но все равно ничего, кроме фотокопии этого свидетельства, у меня не было. Пиратская карта спрятанных сокровищ. Она должна была помочь мне отыскать в двенадцатимиллионном городе одну-единственную семью. Когда Ваню приняло под свою опеку государство, Москва была столицей супердержавы под названием СССР, впоследствии развалившейся за несколько месяцев. Старые дома сносились, возводились новые — и эта строительная горячка не затихала ни на минуту. Шансы найти кого-нибудь по старому адресу стремились к нулю.
Но вот Вика выскочила из поезда, и я убедился, что выглядит она ничуть не старше, чем в день нашей первой встречи одиннадцать лет назад. Высокая, стройная, совершенно не похожая на солидную матрону