схватила сигареты и метнулась к двери. Выходя, она с силой хлопнула ею. Ваня заметил, какое у нее огорченное лицо.
Мальчик довольно долго смотрел на сверкающую машинку, которую ему подарила Ирина, а потом бросил ее на пол. Лидером она не будет. Он подумал и изо всех сил стукнул по ней другой машинкой. К нему подошла Ирина и встала рядом на колени. Но он видел ее смутно, как сквозь сон.
— Ванечка, что случилось с машинкой? Кажется, она попала в аварию.
— Это полицейская машина. Она приехала всех нас арестовать и увезти отсюда.
— Но за что же? Ведь никто не сделал ничего плохого. И никого не будут арестовывать. А мы с тобой завтра поедем в Москву. Там кое-кто очень тебя ждет.
Ваня продолжал ломать игрушки. Новая машинка, с силой пущенная по комнате, врезалась в ножку стола, перевернулась и по инерции прокатилась еще немного. Ваня поднял ее и швырнул об пол. Потом точно так же начал кидать и крушить остальные машинки. Вскоре перед ним высилась только куча обломков.
Вечером, когда женщины ушли, Лена напустилась на Ваню:
— Почему ты не сделал, как я сказала? Почему не прогнал их? Только зря разломал все игрушки! — Лена наклонилась над Ваней с искаженным от гнева лицом. — Я думала, ты меня любишь! А ты просто гадкий мальчишка! Ты меня подвел!
У Вани скрутило живот. Он не хотел слушать таких жестоких и несправедливых слов. Обида за все последние дни, когда она почти не разговаривала с ним и только указывала, что делать, выплеснулась наружу:
— Я тебя не люблю! А завтра уеду в Москву!
Ваня тотчас же пожалел об этих словах. Лена молча вышла из комнаты. Вернулась через час — с чемоданом. Не проронив ни звука, сложила в него Ванины вещи, не забыв и бесценные машинки. Потом, все так же молча, уложила Ваню в постель и выключила свет. Эта сцена жива в Ваниной памяти и сегодня.
На следующий день Лена пришла будить его, едва начало светать. Она по-прежнему с ним не разговаривала. Ваня набрал полную грудь воздуха:
— Ты же знаешь, что я тебя люблю. Прости за то, что я вчера сказал. Я буду скучать по тебе, мама.
Ваня ждал, что она в ответ обнимет его, но Лена оставалась холодной и неприступной как скала. Он впихивал в себя последние ложки овсянки, когда раздался звонок в дверь. Лена подхватила Ванин чемодан, сунула под мышку его пальто и потащила мальчика к стоявшей внизу машине. Усадила его на заднее сиденье и захлопнула дверцу. Даже не попрощалась.
Даже через десять лет, вспоминая это драматичное расставание, Ваня не мог сдержать дрожи:
— Я очень хотел помириться с Леной. Мне было горько думать, что рана, нанесенная нашим расставанием, так и останется зиять. Но она меня не простила.
Лена тоже не забыла того дня. И она, несмотря на прошедшие годы, тоже не может говорить о нем спокойно — от волнения у нее сдавливает горло. В версии Лены ее разлука с Ваней выглядит немного иначе. Ночью она много раз подходила к его кровати, беспокоясь, что он не спит. “Наверное, Ваня был слишком мал, чтобы понять, как больно мне с ним расставаться. Я действительно словно утратила дар речи — видимо, под влиянием шока. Не думала я, что настанет день, когда он меня покинет. И если я молчала, то не от бесчувствия, а от страшной боли. Но он истолковал мое молчание как обиду на него. Думаю, нам обоим в тот день было плохо”.
В аэропорту Ваня отвлекся от мрачных мыслей. Вид самолетов совершенно его заворожил, а уж когда они направились к самому большому самолету, летевшему в Москву, его восторгам не было предела. Но уже в самолете он снова погрустнел — скучал по оставленной им семье — единственной, которую знал в своей жизни.
Весь полет он терзал плюшевого мишку, подаренного Ириной, — дергал за уши, выворачивал ему лапы, бил о свое колено. Несчастный мишка — ему выпала роль своего рода громоотвода. Ваня вымещал на нем все свои страхи перед неведомым будущим и все жгучие обиды за прошлое.
Самолет пошел на посадку, а Ваня к этому времени словно выдохся, утратив всякий интерес к окружающему. Мария на руках снесла его по трапу на землю. Он был так измучен, что не заметил женщину, которая улыбалась ему и махала рукой.
— Малыш, я твоя мама, — произнесла она по-русски с сильным американским акцентом.
В первый раз в жизни Ваня не нашелся с ответом.
В машине Ваню усадили на заднее сиденье между Полой и Ириной. Вел автомобиль представитель церкви, а Мария сидела впереди, рядом с ним. Ваня понемногу приходил в себя. Во всяком случае, он завел с водителем “мужской разговор” о машине. Выяснил, какой она марки и кому принадлежит, и тут же, без перехода, повернулся к Поле: “Ты будешь меня бить?” Это были его первые слова, обращенные к матери. Пола не поняла вопроса. Мария перевела его ей, и на лице Полы появилось озадаченное выражение. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы увериться, что она не ослышалась.
— О нет, никогда! — изумленно ответила она.
Ваня прислонился к ней, и они обнялись.
Несмотря на языковый барьер, Ваня уловил смысл ее слов. “Я видела это своими глазами, — вспоминает Ирина. — Он принял Полу и доверился ей. Это было так трогательно, что мне захотелось заплакать”.
Ване не терпелось оказаться в каком-нибудь тихом месте, где он мог бы получше познакомиться со своей новой мамой. Но вместо этого представитель церкви повез их в храм Михаила Архангела, на торжественный обед с участием нескольких епископов. Зачем Поле и Ване посещать это мероприятие, он не объяснил.
Однако церковь Михаила Архангела была не простой церковью. Она мелькает в кадрах любимого многими фильма “Ирония судьбы": ее золотые купала и ярко-красные стены вдруг возникают на фоне однообразных коробок спального района, споря своей вечной красотой с монотонностью окружающего пейзажа и внушая надежду.
К началу обеда они опоздали. Епископы в черных одеждах и с длинными бородами уже ели гречневые блины с икрой, селедку и холодное мясное ассорти.