Читать интересную книгу Жанна дАрк - Марк Твен

- А разве бог ненавидит англичан?

- Мне неизвестно, любит или ненавидит бог англичан. Но я твердо знаю, что бог пошлет победу французам и что все англичане, кроме разве мертвых, будут выброшены из Франции! - Последнюю фразу она произнесла звонким голосом, с прежней воинской отвагой.

- Был ли господь на стороне англичан, когда они преуспевали во Франции?

- Я не знаю, гневается ли господь на французов, но я думаю - это им божья кара во искупление грехов.

Конечно, было довольно наивно отчитываться за кару, которая длится более девяноста шести лет. Но никто не находил в этом ничего необычного. Здесь не было ни одного человека, который бы не был способен наказывать грешника девяносто шесть лет подряд, если бы он только мог это сделать, как и не было никого, кто бы допустил даже мысль о том, что божий суд может быть менее строгим, чем суд человеческий.

- Ты когда-нибудь лобызалась со святой Маргаритой и святой Екатериной?

- Да, с обеими.

Злое лицо Кошона передернулось от удовольствия.

- Когда ты развешивала венки на Волшебном дереве Бурлемона, ты делала это в честь своих видений?

- Нет.

Снова удовлетворение. Теперь, несомненно, Кошон будет считать доказанным, что она развешивала их там в знак преступной любовной связи с нечистой силой.

- Когда перед тобой являлись святые, воздавала ли ты им почести, становилась ли на колени?

- Да, я кланялась им и воздавала самые высокие почести, какие могла.

Снова удачная зацепка для Кошона на тот случай, если ему удастся доказать, что эти столь чтимые ею святые были вовсе не святыми, а дьяволами в образе святых.

Теперь суд начал выяснять, почему Жанна держала в тайне от родителей эту свою сверхъестественную связь с видениями. Отсюда вытекало многое, и это было подчеркнуто в особом замечании, записанном на полях обвинительного акта: "Она скрывала свои видения от родителей и от всех". Полагали, что факт сокрытия подобных действий может сам по себе служить доказательством сатанинского происхождения ее миссии.

- Считаешь ли ты, что поступила правильно, отправившись на войну против воли родителей? В писании сказано: чти отца своего и матерь свою.

- Я чту их и слушаюсь во всем, кроме этого, А за то, что ушла на войну, я просила у них прощения в письме, и они простили меня.

- Ах, ты просила у них прощения? Значит, ты сознавала свою вину и, стало быть, свой грех в том, что ушла без их согласия?

Жанна вздрогнула. Глаза ее сверкнули, и она воскликнула:

- Я была послана богом и ушла по праву! Будь у меня хоть сто отцов и сто матерей, если бы я даже была дочерью короля, - я все равно ушла бы.

- А ты никогда не спрашивала у своих "голосов" разрешения довериться родителям?

- Они, конечно, не возражали; но я ни за что на свете не решилась бы огорчить отца и причинить боль матери.

По мнению судей, такое упрямство проистекало от гордыни. А всякая гордыня может привести к кощунственному поклонению.

- Твои "голоса" не называли тебя дочерью господней?

В простоте души Жанна ответила, ничего не подозревая:

- Да, перед осадой Орлеана и после нее они несколько раз называли меня дочерью божьей.

Началось выискивание новых фактов проявления ее гордости и тщеславия.

- На каком ты ездила коне, когда попалась в плен? Кто тебе его дал?

- Король.

- У тебя были еще какие-нибудь ценные вещи от короля?

- Для личного пользования у меня были кони и оружие и, конечно, деньги для выплаты жалованья людям из моей свиты.

- А разве у тебя не было казны?

- Была. Десять или двенадцать тысяч крон. - Сказав это, она добавила с наивностью: - Не очень-то велика сумма для ведения войны.

- Стало быть, ты имела казну?

- Нет. Это были деньги короля, и хранились они у моих братьев.

- Отвечай, что за оружие ты пожертвовала на алтарь в церкви Сен-Дени?

- Мои серебряные доспехи и меч.

- Ты оставила эти предметы для поклонения?

- Нет. Я их с благодарностью пожертвовала. У военных людей, особенно у тех, кто был ранен, вошло в обычай дарить церкви свое любимое оружие. Меня ведь тоже ранили под Парижем.

Ничто не трогало эти каменные сердца, эти тупые головы, и даже эта умилительная, так просто нарисованная картина, как раненная девушка-воин вешает в церкви свои игрушечные доспехи по соседству с мрачными и запыленными панцирями исторических защитников Франции, не взволновала судей. Ревниво и злобно они хватались за малейшее доказательство, чтобы погубить невинную, и только это волновало их.

- Кто кому помогал: ты знамени, или знамя тебе?

- А разве это имеет значение? Победы исходили от бога.

- Стремясь к победе, ты надеялась на себя или на свое знамя?

- Ни на себя, ни на знамя. Я надеялась на бога.

- А разве не твоим знаменем осенили короля во время коронации?

- Нет, оно было в стороне.

- Как же случилось, что именно твое знамя, а не знамена других военачальников, было выставлено в Реймском соборе при короновании короля?

И негромко, почти шепотом, были произнесены те замечательные слова, которым суждено жить на всех языках и наречиях и волновать отзывчивые сердца везде, куда бы они ни проникли, с начала и до конца времен:

- За бранный труд была ему и почесть [То, что она сказала, переводилось много раз, но всегда безуспешно. Приведенная здесь строка - лишь безжизненный слепок с великолепного оригинала, не поддающегося точному переводу на наш язык. Мысль и форма оригинала непередаваемо свежи и изящны. Вот эти слова: "ll avait ete a la peine, c'etait bien raison qu'il fut a l'honneur". Прекрасно говорит об этом монсеньор Рикар, почетный викарии при архиепископе Экса, в своем трактате "Невинная Жанна д'Арк", стр. 197: "Этот бессмертный ответ входит в сокровищницу знаменитых изречений, как горестный вопль французской и христианской души, смертельно раненной за свой патриотизм и свою веру". (Примечание М.Твена.)].

Как просто и как прекрасно! Ученое красноречие мастеров ораторского искусства бледнеет перед этими словами! Красноречие было врожденным даром Жанны

д'Арк; слова лились из ее уст легко и свободно. Они были возвышенны, как ее дела, благородны, как ее натура, их источником было великое дело, а чеканщиком - великий ум.

Глава XII

На этот раз ближайшим мероприятием этого закрытого судилища специально подобранных святейших убийц была такая подлость, что даже теперь, в старости, мне трудно говорить о ней без содрогания.

С самого начала общения с "голосами" в Домреми дитя Жанна торжественно посвятила свою жизнь богу, дав обет служить ему непорочно телом и душой. Вспомните, как родители Жанны пытались отвлечь ее от войны и с этой целью привели ее в суд в Туль, надеясь заставить вступить в брак, от которого она навсегда отказалась, с нашим бедным другом - славным, могучим, ветреным, долговязым воином-рубакой, светлой памяти знаменосцем Паладином, который пал смертью храбрых в честном бою и в бозе покоится вот уже более шестидесяти лет - мир праху его! Вспомните также, как шестнадцатилетняя Жанна предстала там перед почтенными судьями и провела все дело сама: разорвала жалкие домогательства бедного Паладина в клочки и развеяла их одним дуновением, и как изумленный престарелый судья назвал ее "чудо-ребенком".

Все это вы помните. Теперь представьте, что я чувствовал, видя, как эти вероломные служители церкви здесь, в трибунале, где Жанна, как и раньше, уже в четвертый раз за три года вела в одиночку неравный бой, умышленно все извратив, старались доказать, что сама Жанна потащила Паладина в суд под тем предлогом, что он якобы обещал жениться на ней, и хотела насильно заставить его выполнить взятое обязательство.

Поистине, кажется, не было такого грязного закоулка, который эти люди не постыдились бы обшарить в своем подлом намерении лишить жизни беззащитную девушку. Они стремились любыми средствами доказать, что она совершила тяжкий грех: отреклась от своего первоначального обета безбрачия и пыталась нарушить его.

Жанна подробно изложила истинную суть дела, но под конец вышла из терпения и заключила речь словами, адресованными самому Кошону, - словами, которых он не забудет никогда, независимо от того, влачит ли он свое жалкое существование в этом бренном мире или успел переселиться на жительство в ад.

Во второй половине этого дня и в начале следующего суд пережевывал старую тему - вопрос о мужской одежде Жанны; занятие низкое и недостойное серьезных людей, ибо им были хорошо известны причины, почему Жанна предпочитала мужскую одежду женской: спала ли она или бодрствовала, солдаты ее личной охраны всегда находились в ее комнате, и мужская одежда являлась лучшей защитой ее стыдливости, чем любая другая.

Суду было известно, что Жанна считала одной из важнейших своих задач вернуть из ссылки герцога Орлеанского, и ему хотелось узнать, как она намеревалась это осуществить. Ее план был деловит и прост, изложение деловитым и кратким: