Тот год не стал исключением из привычных биоритмов, но благодаря Ренди прошел намного легче. Картинг и верховую езду сменили более спокойные, но не менее интересные развлечения; я заново открыл для себя Москву, и то, что в школе вызывало только зевоту, теперь восхищало и поражало. Например, когда мы пошли в Третьяковскую галерею, Ренди задал мне шокирующий вопрос: «Какую из картин ты повесишь у себя в кабинете?» Задумавшись, я больше двух часов ходил по залам, всматриваясь в представленные там шедевры живописи. Мне не нужно было запоминать годы жизни художников и заумные фразы вроде «игра света и тени» для сочинения, я был свободен в своем восприятии и мог смело критиковать. Так картина «Явление Христа народу» оказалась слишком большой для моего кабинета, полотна Врубеля – слишком мрачными, произведения Малевича – чересчур простыми. За право висеть в моем кабинете соревновались «Золотая осень» Левитана и «Черное море» Айвазовского. После нескольких пробежек от одной картины к другой победило «Черное море», так как его непостоянство лучше описывало мои непростые отношения с карьерно-материальным миром, чем яркие краски «Золотой осени». На выходе из музея Ренди купил репродукцию «Черного моря» и вручил ее мне со словами:
– Повесь в своем кабинете.
– У меня нет кабинета, – напомнил я.
– Будет. – Как всегда слова Ренди прозвучали не как предположение или пожелание, а как неотвратимый факт.
– Уговорил. – Я взял репродукцию. – Знаешь, экскурсоводы и преподаватели искусствоведения, узнав о моем отношении к шедеврам русской живописи, закидали бы меня камнями.
– Искусство существует для всех, а не для избранных, – произнес Ренди. – Авторы хотят, чтобы, глядя на их творения, люди испытывали живые эмоции: плакали, смеялись, успокаивались, гневались, – но только не стояли с равнодушными лицами ради желания показать свой высокий культурный уровень или порадовать учителя.
После посещения Третьяковской галереи мы решили немного пройтись по городу. Гуляя по набережной, мы увидели семью из четырех человек: папа, мама, сын лет семи и дочка лет пяти, – все четверо выглядели такими счастливыми, смеялись, разговаривали.
– Смотри, Ренди, прямо как из рекламы, – улыбаясь, прокомментировал я, – мужественный папа, светловолосая стройная мама и дети-ангелочки с милыми кудряшками.
– Действительно похоже, – согласился любимый. – Маму зовут Яной, она на самом деле чувствует себя счастливой. Перед тобой классика жанра: женщина занимается домом, детьми, радует мужа, а он работает, обеспечивает семью и при этом не считает ее образ жизни нахлебничеством, равно как и Яна не чувствует себя кухонной рабыней.
– Муж выглядит старше, чем она.
– Да, на двенадцать лет, – подтвердил Ренди.
– Ты их знаешь? – удивился я.
– Я вижу жизни людей, как мертвых, так и живых. Мне известно то, о чем сам человек может не подозревать. Яна, к примеру, обязана своим счастьем отцу-преступнику. Тебе интересно?
– Конечно. Расскажи, – попросил я.
– Алексей Воронов рос в не самой благополучной семье и по большей части был предоставлен сам себе, – начал Ренди. – Он вел себя как обычный дворовый хулиган: пил, развлекался, не думал ни о ком, кроме себя самого. Как показывает практика, среди девушек и женщин всегда находятся «красные шапочки», которых магнитом тянет к волкам, то есть к плохим парням в кожаных куртках. Алексей был высок и хорош собой, и от недостатка поклонниц он не страдал. Одной из них стала мама Яны, Рита. Они с Вороновым встречались всего пару месяцев, когда Рита узнала, что беременна. Она, конечно, фантазировала о любви до гроба, в то время как ее парень лишь развлекался. Узнав, что у одной из его подружек будет ребенок, Алексей уехал из города, не оставив адреса. Рита была в отчаянии, но аборт делать не стала. Так на свет появилась маленькая Яна. Отдадим должное родителям девушки, которые вовремя поддержали дочь и внучку. В то время как Рита воспитывала ребенка, Алексей в поисках быстрых денег стал воровать, попался и сел в тюрьму. После освобождения его жизнь превратилась в замкнутый круг «украл, выпил – в тюрьму». С годами он усовершенствовал свои навыки, добился определенного авторитета, а на зоне стал чувствовать себя как дома. От разгульного образа жизни его здоровье пошатнулось; во время своей последней отсидки Воронов узнал, что неизлечимо болен. После этого мужчину все чаще стали посещать мысли о том, что же останется после него, а прежние радости перестали казаться привлекательными. Тут-то Алексей и вспомнил о когда-то брошенном ребенке. Освободившись по условно-досрочному (проще говоря, его отпустили умирать), Воронов решил найти Риту. Задача оказалась простой, так как она жила в той же квартире, что и много лет назад. Издалека Алексей увидел Яну, взрослую, красивую девушку, так похожую внешне на своего биологического отца. Матерый зэк тогда плакал, как ребенок, от позднего раскаяния и внезапно возникшего щемящего чувства.
– А Яна знала о своем отце? – спросил я.
– Нет. Рита рассказала дочери красивую сказку о том, что папа был геологом и погиб в тайге. Дождавшись подходящего момента, когда Яны не было рядом, Воронов решился поговорить с ее матерью. Он долго просил прощения и пообещал, что не будет пытаться встретиться с дочкой. Вид постаревшего, больного мужчины вызывал у Риты скорее сочувствие, чем ненависть, поэтому она не стала выяснять отношения и даже разрешила ему взять одну из фотографий дочки. Воронову очень хотелось сделать для Яны что-то важное перед своей смертью. Скоро он узнал, что у двадцатилетней Яны роман с женатым мужчиной старше ее. Кирилл Лаптев создал старый, как мир, любовный треугольник «муж – жена – любовница». Устав от своего унылого брака, Кирилл встретил Яну и влюбился как мальчишка. С женой у него детей не было, поэтому Лаптев намеревался развестись, но его супруга стала закатывать истерики и даже грозилась покончить с собой. Будь Кирилл порешительнее, он предоставил бы жене самой распоряжаться своей жизнью, но Лаптев испугался. Да и Яна, подобно своей матери, не умела требовать или хитрить, она любила самозабвенно и была согласна оставаться с любимым на любых условиях. Без сомнения, этот треугольник просуществовал бы еще много лет, но вмешался Воронов. Он прекрасно знал, что мужья никогда не уходят от своих жен сами, как бы плохи те ни были, но при этом отбирают годы молодости у любовниц. Алексей решился разорвать порочный круг. Достать оружие ему не составило труда. Воронов застрелил жену Лаптева и смог скрыться. Возбудили уголовное дело, началось следствие, но виновного так и не нашли, потому что болезнь казнила преступника раньше правосудия. Похоронив супругу, Лаптев вскоре женился на Яне. Результат ты можешь видеть своими глазами.
– Выходит, Воронов все же сумел подарить дочери счастье, – задумался я. – Яна так о нем и не узнала?
– Она никогда не узнает. Можно по-разному относиться к поступкам Воронова, но его дочь в них не виновата. Яна не может и не должна нести ответственность за грехи отца.
– А еще говорят, что на чужом несчастье счастья не построишь.
– Если счастье может превратиться в несчастье, то возможен и обратный вариант, в противном случае весь мир бы слег с депрессией. Жизнь – игра, иногда жестокая, и в ней всегда есть победители и проигравшие.
В течение двух месяцев до суда я удивлялся сам себе. Еще год назад подобное задание повергло бы меня в состояние эмоционального шока, я бы волновался, не находил бы себе места, стал бы рассказывать каждому встречному и поперечному о предстоящем процессе. Сейчас же предстоящий суд казался мне обычным рабочим моментом, о котором я не стал сообщать даже маме. Без всяких эмоций я сходил на консультацию к юристу, задал интересующие вопросы, узнал о подводных камнях. Несмотря на отсутствие опыта, сомнений в победе у меня не было.
С Ренди я обсудил ситуацию только раз, на что получил краткий ответ: «Ты и без меня все знаешь». После любимый, продолжая рушить мои стереотипы, пригласил меня в Пушкинский музей. Когда мы проходили через египетский зал, Ренди неожиданно остановился возле небольшой статуэтки. Я успел рассмотреть все мумии и половину следующего зала, когда заметил, что потерял его из виду. Вернувшись в египетский зал, я увидел, что любимый пристально смотрит на маленькую статуэтку, как будто она содержит себе сущность мирового бытия.
– Ренди, – тихо позвал я.
Он не ответил, продолжая стоять без движения. Я присмотрелся внимательнее: это была совершенно обычная небольшая статуэтка, изображавшая сидящего мужчину с папирусом в руках; черты лица было невозможно разобрать, сложенные ноги тоже были едва различимы, а на лежащей рядом музейной бирке было написано только: «Статуя мужчины».
– Любимый. – Я слегка коснулся спины Ренди. – Что ты там увидел?
– А? – Он слегка вздрогнул, как человек, застигнутый врасплох.