него кот, только посмотрите! Это ведь его кот?». Кукуцаполь, с достоинством воздев хвост к небесам, стоял у ноги офицера: передние белые носочки рядышком, как по линеечке, задние лапки весьма изящно «зайчиком» (коленки вместе, мысочки врозь).
В белоснежных клубах пара, с оглушительными гудками подкатил состав, такой же нарядный, как и толпа на перроне. Винтерсблад занял очередь на посадку и почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Не такой, как остальные, ощупывавшие его уже минут пятнадцать. Этот взгляд был особенным: он не вызывал желания смыть его с себя струёй холодной воды.
Майор повернул голову в сторону смотрящей. Он узнал её сразу, несмотря на то, что с их последней встречи прошло четырнадцать лет. Анна Рид, стоявшая у вторых дверей в тот же вагон, что и Винтерсблад, повзрослела и похорошела, но в целом изменилась мало. На ней было невычурное, но явно дорогое платье, подчёркивающее тонкость и изящность линий её стана, а к причёске была приколота маленькая шляпка. Мягким каштановым локонам ни причёска, ни шляпка явно не нравились, и пряди так и норовили выскользнуть из-под удерживающих их шпилек и рассыпаться по плечам.
Молодую женщину сопровождала невысокая строгая старушка с узким мышиным личиком и седыми волосами, до зеркальной гладкости зачёсанными в пучок. Скромное серое платье и чёрная шаль выдавали в ней не родственницу или приятельницу, а компаньонку, нанятую для путешествия.
Анна была прекрасна! Настолько, что Винтерсблад забыл о своей очереди и не сразу услышал, как его поторапливает стоящий позади мужчина. Она узнала майора: это было видно по её глазам. Узнала, но, незаметно для компаньонки, сделала знак «ш-ш-ш», угадав его желание подойти к ним, а потом кивнула на вагон. Блад всё понял: они ехали в одном вагоне, и ему следовало подсесть к ним как будто случайно, словно они с Анной незнакомы.
Пассажиры расселись по свободным купе, устроившись на мягких диванчиках вишнёвого цвета, поезд дал гудок и тронулся. Переждав у окна в проходе, Блад отправился искать Анну.
К счастью, женщины были в купе одни. Они сидели на одном диванчике: Анна, сняв шляпку, со скучающим видом прислонилась виском к деревянной оконной раме; её спутница обеими руками держала на коленях ридикюль и суровым видом напоминала престарелую служебную собаку, выполняющую команду «охраняй!».
Офицер потянул на себя золочёную дверную ручку и, заглянув внутрь купе, улыбнулся самой очаровательной из всех своих улыбок — старухе.
— Позволите, мадам? — любезно поинтересовался он. — Кажется, свободных мест в вагоне больше не осталось…
Старуха, зыркнув на Винтерсблада и ещё крепче вцепившись в потёртую ручку своей сумки, недовольно поджала губы.
— Сочтём за честь, сэр! — прервала затянувшееся молчание Анна.
— Господину Уэлчу это не понравится, — приглушённо проскрипела нянька, косясь на молодую женщину, — а он платит мне за то, чтобы я доставила вас, мисс, в целости, сохранности и в срок!
— Господина Уэлча можно и не расстраивать такими мелочами, — мягко заметила Анна, — ведь господин офицер просто хочет доехать до своей станции и вряд ли задержит поезд или съест меня по дороге. Тем более — это сам господин Винтерсблад, герой Распада! Присаживайтесь, прошу вас! — это уже Винтерсбладу.
Старуха потемнела лицом, но подобрала из прохода ноги в чёрных заношенных башмаках, чтобы мужчине было удобнее пройти.
Рядом с майором на диванчик запрыгнул кот, с наслаждением потянулся и свернулся клубком, закрыв пушистым хвостом нос. Анна равнодушно отвернулась обратно к окну; её компаньонка с мрачным подозрением сверлила Винтерсблада пристальным взглядом; купе погрузилось в долгое муторное молчание. Блад глянул в окно и встретился глазами с Анной: она смотрела не на улицу, а на него в отражении стекла. Женщина едва заметно улыбнулась с неподдельной, плохо скрываемой радостью.
— Как зовут вашего зверя, сэр? — нарушила гнетущую тишину старуха.
— Его зовут Поль, мэм.
— Он очень крупный для обычного кота. Сколько в нём фунтов?
— Полагаю, около тридцати, мэм.
— Слишком крупный, — старуха неодобрительно покосилась на Кукуцаполя, — должно быть, на его прокорм уходит жуть как много мяса?
— Он отличный крысолов, — любезно отозвался Блад, и во взгляде компаньонки мелькнуло уважение.
— Вы едете в Хадвилль? — спросила она, и Анна едва заметно мотнула головой.
— Н-нет, — заметив этот знак, соврал Винтерсблад, — я еду навестить друга. Выйду станцией раньше.
Старуха удовлетворённо кивнула. Остаток пути они ехали в молчании, пока она любезно не подсказала офицеру, что поезд подходит к нужной ему станции. Винтерсбладу с Кукуцаполем пришлось выйти в коридор.
Поезд остановился, постоял минут семь и тронулся дальше, в Хадвилль. В коридор вышла Анна, огляделась по сторонам, заметила в конце вагона Винтерсблада и пошла к нему.
— Задремала, старая кошёлка, — улыбнулась она облегчённо и вместе с тем немного нервно, — если проснётся, скажу, что выходила подышать воздухом, — женщина подняла глаза на майора и замолчала.
А потом вдруг обняла его, быстро и резко.
— Господи, Шентэл! — прошептала она в расстёгнутый ворот его кителя и отстранилась — так же быстро, как и до этого прильнула к нему. — Я читала о тебе… И до статей — я помнила… не забывала…
— Я тоже, — тихо ответил Блад, и Анна улыбнулась, сверкнув влажными глазами.
— Ты же в Хадвилль? — спросила она.
— Да, на открытие конного клуба. А ты?
Женщина поморщилась.
— Домой… Старик Уэлч совсем болен, доктор рекомендовал ему перебраться в местечко потише Детхара, так что теперь мы живём в Хадвилле, — Анна невесело усмехнулась, — вещи перевезли ещё на прошлой неделе, его — позавчера, теперь и до меня очередь дошла. Вон, приставил ко мне сторожевую собаку… — кивнула в сторону своего купе. — Этот старый хрыч так боится, что я сбегу от него, что даже документы мои хранит в банковской ячейке!
— А ты пыталась? Сбежать?
В глазах Анны мелькнула злая искорка.
— Семь раз. И не пыталась, а сбегала! Но у него везде ищейки, каждый раз меня ловили и возвращали «папеньке». Опекун чёртов! Бумаги оформил, словно кобылу себе купил: никуда без его ведома нельзя, пока незамужняя. А уж брал он меня из приюта никак не для того, чтобы кому-то в жёны отдать! Ну ничего, как подохнет — некому будет за мной смотреть, а все его деньги мне отойдут, как единственной наследнице! Недолго осталось, я подожду, — её щёки окрасились гневным румянцем. — Большой белый дом на углу