Питер Э. Блитстейн. Выпускник Калифорнийского университета (Беркли); занимается изучением советской национальной политики в последние годы сталинизма.
Дэвид Бранденбергер. Выпускник Гарвардского университета; занимается изучением русского национализма и истории 1930-х гг.
Терри Мартин. Выпускник Чикагского университета, профессор-ассистент истории в Гарвардском университете. Автор книги: The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939 (2001).
Даглас Нортроп. Выпускник Станфордского университета, профессор-ассистент истории в Университете Джорджии. Его статья посвящена тендерной политике и социальным изменениям в Узбекистане в 1930-е гг.
Мэтт Пейн. Выпускник Чикагского университета, профессор-ассистент истории в Университете Эмори. Его статья посвящена труду и межэтническим отношениям в период строительства Туркестано-Сибирской магистрали (Турксиб) в 1920–1930-е гг.
Рональд Григор Суни. Выпускник Колумбийского университета, профессор политологии в Чикагском университете, ранее — профессор современной армянской истории (грант Алекса Манукяна) в Мичиганском университете. Он автор и редактор многих книг, в частности: The Revenge of the Past: Nationalism, Revolution, and the Collapse of the Soviet Union (1993) и The Soviet Experiment: Russia, the USSR, and the Successor States (Oxford University Press, 1998).
Джошуа Сэнборн. Выпускник Чикагского университета, профессор-ассистент истории в Лафайет-колледже. Его статья посвящена военной мобилизации, национализму и представлениям о доблести в царской России и Советском Союзе.
Адиб Халид. Выпускник Висконсинского университета, профессор-ассистент истории в Карлтон-колледже и автор книги: The Politics of Muslim Cultural Reform: Jadidism in Central Asia (1998).
Питер Холквист. Выпускник Колумбийского университета, профессор-ассистент истории Корнельского университета. Его работы посвящены революции и Гражданской войне на Кубани; он — автор множества опубликованных статей по современной и ранней истории советского общества.
Дэниэл Э. Шейфер. Выпускник Мичиганского университета, профессор-ассистент истории в Университете Бельмонта. Его статья посвящена революции и Гражданской войне в Татарской и Башкирской республиках.
Рональд Григор Суни, Терри Мартин
Примечания
1
Чтобы увидеть интересный контраст, эти выводы можно было бы сравнить с выводами Всеволода Голубничего, утверждавшего, что «совершенно не объяснимые бреши» в экономическом развитии существовали в советских республиках, причем РСФСР жилось лучше остальных, и что это подкрепляет образ колониальных отношений между Россией и нерусскими республиками (Holubnychy V. Some Economic Aspects of Relations among the Soviet Republics // Ethnic Minorities in the Soviet Union / Ed. E. Goldhagen. N. Y.: Praeger, 1968. P. 50–120). Но каким бы «иным» ни был советский империализм, его упор на развитие был знаком империалистам других империй, а решение о форме этого развития принималось почти исключительно в метрополии, причем первостепенными были нужды империи, и лишь второе место занимали нужды народов окраин.
2
С другой стороны, нет убедительных данных для предположения, что какие-то другие советские национальности, в том числе евреи, были специфической мишенью в 1937–1938 гг. только по причине их национальности. Обсуждение свидетельств см. в работе: Martin. The Affirmative Action Empire. Ch. 8.
3
Это выражение принадлежит Левону Тер-Петросяну, в то время председателю Верховного Совета Армянской ССР.
4
«Держава» — это название политической организации Александра Руцкого, название книги Геннадия Зюганова, возглавляющего Коммунистическую партию Российской Федерации, а Александр Лебедь, кандидат в президенты одной из националистических партий, написал книгу «За державу обидно».
5
Как утверждает Александр Дж. Мотыль, периферии должны отличаться населением (класс, этничность, религия или иное), иметь отдельную территорию и быть либо отдельным государственным устройством, либо отдельным обществом. Motyl A.J. From Imperial Decay to Imperial Collapse: The Fall of the Soviet Empire in Comparative Perspective // Nationalism and Empire / Ed. R. Good. P. 18.
6
Разумеется, по мере того, как метрополия слабеет, а периферия усиливается, как в Империи Габсбургов после 1848 г., метрополия вынуждена вступить в переговоры с сильной периферией, как, например, Вена с Будапештом, и со временем империя может стать гибридной империей с различными автономными королевствами и княжествами, которые больше не уважают власть центра так, как это было в прошлом.
7
Этот процесс внутриполитической и культурной интеграции, развития городских центров и консолидации форм государства аналитики, как правило, ограничивают Западной Европой, традиционным местом первых национальных государств, но Виктор Либерман убедительно доказывает, что вся Евразия, от Британии до Японии, испытала подобный процесс в период раннего Нового времени, примерно с 1450 по 1830 г. См.: Lieberman V. Introduction // Modern Asian Studies. 1997.31. № 3. P. 449–461; Idem. Transcending East-West Dichotomies: State and Culture Formation in Six Ostensibly Disparate Areas // Ibid. P. 463–546.
8
Различием между этнической группой и национальностью/нацией не обязательно является территория, а, скорее, может быть дискурс, в котором они действуют. Дискурс об этничности — это в первую очередь дискурс о культуре, культурных правах и некотором ограниченном политическом признании, а дискурс о нации — это чаще дискурс о народном суверенитете, государственной власти и контроле над территориальной родиной. Но это не обязательно или исключительно так, потому что можно представить себе и нетерриториальный национализм, как, например, национализм евреев до сионизма, армян в XIX в. и цыган. О другой точке зрения на проблемы определений см.: Barrington L. W. «Nation» and «Nationalism»: The Misuse of Key Concepts in Political Science // PS: Political Science & Politics. 1977. 30. № 4. P.712–716.
9
Нации-государства и империи можно рассматривать как два полюса в континууме, но далеко не прочные и устойчивые, а перетекающие, которые со временем превращаются друг в друга. Нация-государство может казаться стабильным, гомогенным и связным и все же, с появлением этнических, субэтнических или региональных движений, может восприниматься подвластным населением как империалистическое. Для тех, кто отождествляет себя с господствующим населением в Бельгии, она — нация-государство, возможно, многонациональное государство, но для воинствующего фламандца Бельгия — это нечто вроде мини-империи. Термин «империя» используется в полемике для небольших государств вроде Бельгии, Грузии и Эстонии, и может казаться аномальным называть такие национализирующиеся государства империями. Но именно с гомогенизирующей ассимиляцией или дискриминационными практиками национализирующегося государства проявляются отношения различия и подчинения — мыслящиеся здесь как компоненты имперского отношения.
10
Среди самых известных была ленинская теория, состоявшая в том, что снижение прибыли в развитых капиталистических странах побуждало европейские государства строить империи, чтобы накапливать прибавочный капитал, и теория Дж. Э. Хобсона, послужившая основой для ленинской, — что неравное распределение богатства в капиталистических обществах ведет к недопотреблению массами, накоплению излишних средств богатыми и потребностью в новых рынках сбыта в слаборазвитых странах. Историки, критически относившиеся к экономическим объяснениям вроде Карлтона Дж. X. Хейса, считали, что к колонизации неевропейского мира вели скорее не императивы капитализма, а национальные интересы метрополии или национализм.
11
Как пишут Стоулер и Купер, «самые главные конфликты империи» проистекают из того, что «инаковость колонизованных не была ни прирожденной, ни стабильной; его или ее отличие следовало определить и сохранить… Вовсе не обязательно социальные границы, кое в чем ясные, должны были такими и остаться» (Ibid. P. 7).
12
Один из тех, кто проводит мысль о «неизбежности» («inevitablist»), Александр Дж. Мотыль, усматривает важное различие между упадком империи и крушением империи и высвечивает место кризиса в конечном крахе. Упадок случается, «когда абсолютная власть центра над периферией перестает быть действенной, а периферия может действовать и действует вопреки воле центра». Вторая форма упадка, согласно Мотылю, включает в себя утрату абсолютного качества власти императора. Но прежде чем согласиться с замечанием Мотыля о том, что «власть императоров должна быть относительно абсолютной, чтобы считать имперской их способность принимать решения» (а это отражает опыт тех империй XIX в., которые были парламентскими монархиями или республиками), достаточно обратиться к формулировке Дойла, считающего, что для выживания метрополиям требуется внутреннее политическое единство, способное преодолеть реальное или потенциальное сопротивление периферии. Если элиты едины в проведении имперской политики, то изменения в метрополиях от абсолютизма к разделению власти вовсе не обязательно ведут к упадку империи.