Пока я лила слезы, Стаж и инкуб смотрели в глаза друг другу, будто общались, но нет – Отшельник заговорил вслух.
– Ты дашь мне кровь и согласишься на удвоение своего проклятия. Дважды в сутки ты будешь опустошаться. Не только в закатный час, но и в рассветный. Как только край солнца покажется из-за горизонта, ты опустеешь.
Шон дрогнул, в его глазах мелькнули страх и тоска, он перевел взгляд на меня, а я зажмурилась. Нет, я не буду его ни о чем просить, даже безмолвно.
Он нежно коснулся мокрой от слез щеки
– Не бойся, Свет моей жизни, тебе не придется видеть напоминание о своей слабости.
От удивления я широко раскрыла глаза.
– Ты сбежать собрался? Шон… Не делай хоть этого. Не надо. Мне ведь легко тебя наполнять…
Он улыбнулся тихой светлой улыбкой.
– Если подарок Уту выдержит еще одно проклятие, я останусь, если нет – уйду. Если бы ты знала, как я счастлив сейчас, – глядя в глаза, он прижался щекой к правой ладошке. – Запомни, Свет моей жизни, это мое решение, и я воплощу его с радостью.
И он резко встал и сделал шаг к Стражу.
– Бери, – скомандовал он, подставляя шею.
Отшельник как-то буднично склонился и, аккуратно отворив кровь клыками, отпил, а после уставился немигающим взглядом в глаза Шону.
– Я согласен удвоить свое проклятие и опустошаться в рассветный час в обмен на то, чтобы Ненависть – Убийца Богов хранился в фамилиаре, а не в Пати Белой, создавшей-призвавшей его. Я соглашаюсь на это добровольно и ничего не жду от нее в ответ.
– Так будет. Свершите обмен.
Кения ткнулся мне в руку и с силой потерся, заламывая большое ушко.
Пребывая в каком то ступоре, я мысленно спросила фамилиара:
»Ты готов?»
Он согласно мурлыкнул в ответ.
»Выходи!» – скомандовала я стилету, – «Спи в фамилиаре!»
Стилет-ненависть попытался сопротивляться: попробовал наслать страх и неуверенность. Но не знаю, почему, на меня это не подействовало: эмоции были какими-то чужими. А моей собственной была только досада. Досада на всё.
»Ты часть меня, – обратилась я к стилету, – и фамилиар – часть меня. Быть вам вместе и всегда рядом со мной». И я вытолкнула его на поверхность, он оказался в моей руке. Я поднесла абсолютно черный, без бликов, стилет к такой же бархатно черной груди кота и плашмя вдавила. Оружие скрылось за мягким мехом. И Кения сузил глаза, будто прислушиваясь.
– Твоя очередь, – обратился Страж к Шону.
Мы встретились с инкубом взглядом…
– Да… Принимаю… – с извиняющейся улыбкой произнес он.
И… Извинялся он за то, что мне придется увидеть.
Его тело потекло, он вдруг остался без одежды и стал превращаться в то невысокое существо из сна… Вокруг него заклубились серые тени, и я почувствовала, что не могу ни отвести взгляд, ни проронить ни звука. А Тени – тоже Стражи, но другие, вроде того, из подвала, уже работали вовсю. Сказать, что Шону было больно – значит, ничего не сказать. На нем и так было не одно орудие пытки, и так любое движение причиняло боль, но Тени изобрели что-то еще; воспользовавшись его живучестью, они протыкали его насквозь, протягивали и соединяли цепи… Казалось, они не оставили ни единой целой кости, ни единой не порванной мышцы…
Не знаю, сколько длилась эта пытка, но наконец они ушли. Шона отпустили в забытье, а я смогла моргнуть и пошевелить глазами.
Невидящим взглядом я уставилась в окно.
Никогда мне этого не забыть. Никогда.
И если Шон уйдет, будет только хуже.
Что я наделала?
38
На подоконнике показалась нога в стоптанном ботинке, а потом, продолжая цепляться за стену, и сам обладатель обувки – нищий грязный старик. Он встал на узком подоконнике, вжимаясь в стекло, и сложил руки вокруг глаз, чтобы лучше видеть, что внутри. Он смотрел на меня, а я на него. Вдруг он чуть развел руки и пошевелил всеми пальцами, а потом показал куда-то внутрь… на меня что ли.
Я сидела в ступоре.
Видя, что я не понимаю, он активнее помахал ладонями и снова уставился в надежде, что до меня дойдет.
Потом еще раз помахал руками около лица, скалясь щербатым ртом, и вдруг дернул головой вбок, глядя как бы на небо, и попытался посвистеть.
Его увидел Страж. Отчего-то об этом я догадалась сразу.
Руки… Руки. Будущее в моих руках.
Я опустила взгляд на свои руки. Теперь они уже не отличались одна от другой.
Не ловушка. Узел. Экзамен.
Соскользнув вниз, я легла сверху на так и не ставшее прежним, тело Шона и в поцелуе отдала всё, что было.
Песок. Опять повсюду безжизненный песок.
Я на Шоне лицом к лицу и отчетливо вижу, что же натворили Тени.
– Я не знал, что может быть настолько хуже, – неразборчиво прошептал он. Нежные подвижные губы проткнуты злым железом, длинные ноздри, похожие на прорези в скрипке, изуродованы скобами…
– Потерпи, я все сниму. Ты только потерпи.
– Нет! Нельзя! – дернулся он, – Они аннулируют сделку.
– Нет, Шон, не аннулируют. Будущее в моих руках. И этими руками я могу тебя освободить. Верь мне.
– Нет-нет-нет! Свет мой, нельзя… Не давай мне надежды…
Он плакал, боясь поверить мне.
– Верь мне. Просто верь мне. Ты веришь, что я сильнее тебя?
– Да, – тихо прошептал он.
– Что в чём-то умнее?
– Да.
– Доверься, и я сниму это. Будет больно, но ты потерпи.
Железо жглось как раскаленное, гвозди из ушей и губ я вынула довольно легко – ничего не пришлось вырывать, но пальцы мои уже все были в ожогах. Как быть с ноздрями, я не знала; потом рассмотрела, что скобы можно подцепить и разогнуть, и сделала это, используя уже вынутое. Наконец его лицо стало таким же, как при нашей первой встрече, только в кровоточащих шрамах, но это лишь десятая часть работы, если не меньше.
– Твои руки не заживут до следующего новолуния.
И я подскочила на месте. Отшельнику снова удалось меня напугать. Он стоял над нами, как всегда спокойный и усталый.
– Думаешь, меня это напугает? – с сарказмом поинтересовалась я.
– Нет. Но знать ты должна: боль не стихнет ни на мгновение.
Вот от этих слов меня тряхнуло, но уж лучше я месяц буду по полу кататься, чем всю жизнь знать, что струсила и сгубила того, кто принес себя в жертву ради меня.
– Твоих сил не хватит, чтобы вынуть все, – продолжил Страж, присаживаясь на корточки.
Я внимательно посмотрела на него – уже начала привыкать, что он ничего не говорит просто так.
Закрыв глаза, я задумалась, как заставить Шона помочь мне, как заставить его поверить, что он достоин нормальной жизни и уже отстрадал свое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});