class="p1">Дело кончилось как будто благоприятно. Но дня через два все арестованные вышли из тюрьмы. Не бежали, а просто спокойно ушли в оставленные открытыми ворота и разошлись по домам. Адреса их были известны, но арестовать их оказалось невозможным: полиция не повиновалась, казаков почему-то посылать на арест Дутов не решился, и борьба кончилась полным поражением Дутова477. Катастрофа явно надвигалась и здесь.
В Оренбурге я выступил на нескольких собраниях, как устроенных энесами со мною в качестве главного оратора, так и на собраниях эсеровских в качестве оппонента. Свой фронт я выстраивал почти исключительно против большевиков, сравнительно мало трогая эсеров и определенно выхваляя кадетов как партию, победе которой я был бы рад, если уж не суждено победить нам, и, в частности, хваля Вернадского. Успехи мои были тут больше, чем в последнее время в Новгородской губернии. Полного провала я не испытал ни разу, всегда значительная часть аудитории была на моей стороне478.
Проведя недели две в Оренбурге, я уехал из него в объезд по губернии. План поездки я составил, конечно, в городе с помощью энесов. Объезд свой я должен был совершить на лошадях, частью на почтовых, частью на вольнонаемных, останавливаться в более значительных селах, причем почти везде мне были указаны определенные крестьяне, на чье гостеприимство и на чью помощь можно было рассчитывать. Поездка моя продолжалась недели две, и объездил я большое число деревень.
Тут-то помощь Илинчика была для меня неоценимой. И в старое, спокойное время езда на лошадях часто требовала большого практического умения находить лошадей. Теперь это было еще труднее. Почтовых лошадей почти нигде не оказывалось, вольные находились нелегко и запрашивали невозможные цены. Илинчик умел почти всегда их найти, умел сторговаться; умел он найти и ночлег там, где у меня не было рекомендованного крестьянина; умел найти помещение для митинга, оповестить народ о митинге, вообще организовать его, а один раз, на неудачном для меня митинге, спас меня если не от смерти, то по крайней мере от избиения, и еще несколько раз – от больших неприятностей. Но, к сожалению, раза два он пробовал выступать оратором и всегда делал какую-нибудь нетактичность.
Хронологический порядок моей поездки совершенно испарился из моей памяти. Но несколько эпизодов остались, и я расскажу о них.
Приезжаем мы в большую деревню, населенную молоканами479. До сих пор я никогда не бывал в сектантских поселениях и хотя немало читал о них, но все-таки был совершенно поражен ее необычайным видом. Большая, широкая, очень чистая улица (дело было в ноябре, когда обыкновенно в здешних краях устанавливается санный путь, но в этот год зима запоздала, было не очень холодно, снега не было). Большие, обыкновенно двухэтажные дома, хорошо выстроенные, не без изящества. Внутри – идеальная чистота. Нам ямщик, войдя в избу, сказал не то с осуждением, не то с одобрением:
– И чисто же у этих молокан, черт возьми, – плюнуть некуда.
И это была совершенная правда.
Молокане встретили нас очень гостеприимно, радушно угощали. Имея значительные (сравнительно с обычными крестьянскими) земельные участки, полученные ими в очень давние времена, не пьянствуя и не пропивая своих доходов, помогая друг другу в нужде, они сумели прекрасно устроить свое хозяйство и благоденствовали. Революция и разорение революционного года до них еще не дошли, – у них всего было вдоволь: и хлеба, и молочных продуктов, и яиц, – мяса они не ели, – были достаточные запасы и покупных товаров: чая, сахара и др., и пока что их никто не трогал. Приехал я днем, собрание было назначено на вечер, а до вечера заходил ко мне то тот, то другой из местных молокан побалакать о том о сем. Выяснив положение, я стал обдумывать свою речь. Тут и легко, и трудно. С аграрной программой тут нечего делать: земельного передела они не желают, – их участки достаточно велики, но и не очень боятся, – участки все-таки не превышают трудовой нормы, и при больших семьях они обходятся без наемного труда. Война: тут нет между нами различия. Они не бегуны480, признают ценность государства и понимают необходимость победы. Спорить нам тут нечего, и особенно много доказывать им не придется. Вопросы общеполитические. Они с радостью приветствовали Февральскую революцию и боятся революции Октябрьской, у них еще не сказавшейся, хотя дело было в ноябре. Таким образом, приходится свернуть одну часть знамени, а другую почти не стоит развертывать, потому что они ее и без того принимают. И это как раз та часть программы, в которой по существу нет большого различия между нами и кадетами. Вместо агитационной речи нужна профессорская лекция по государственному и финансовому праву да по истории войны и вызванным ею международно-правовым вопросам, т. е. о мире без аннексий и контрибуций, о значении Босфора и Дарданелл. Не то, к чему я привык.
Однако зашел ко мне и один субъект, также молоканин, но явно тронутый большевизмом. Костюм его указывал, что он был солдатом, и он подтвердил это. Щекотливых вопросов я ему не задавал, но потом мне сказали, что он дезертир. Говорили мы с ним о предстоявших выборах; перебирая имевшиеся у меня с собой программы разных партий, он заявил, что равно сочувствует всем партиям, кроме кадетов, которые отстаивают буржуазию. Это выделение кадетов сразу показало мне, что он не наш, но все-таки мне казалось, что с ним возможно договориться. Говорил умеренно, обнаруживал некоторое понимание политических вопросов, до некоторой степени разбирался в программах партий; большевизмом он был тронут, по-видимому, только слегка. Больше расспрашивал меня, чем говорил сам. Мы с ним договорились, что он поставит мне на собрании определенные вопросы. Казалось, дело идет хорошо. Гораздо лучше отвечать на вопросы, чем говорить длинную речь, последняя утомляет слушателей, а та же речь, разделенная на несколько частей другим оратором, кратко ставящим вопросы, слушается и усваивается легче.
Но все-таки вступительную речь сказать нужно. В моей комнате лежала Библия. Пользуясь моим довольно хорошим знанием этой книги, я в свободное от посетителей время без труда подыскал в ней несколько пророчеств, относящихся к большевикам (например, из Исайи – пророчество о верной столице, которая стала блудницей; правда обитала в ней, а теперь убийцы; начальники твои – убийцы и пособники воров, любят подарки и гоняются за мздою, не заступаются за сироту и просьба вдовицы не доходит до их ушей; серебро твое стало изгарью, вино уксусом и т. д.481), и других цитат и на них построил оценку большевичьего переворота.
Собрание, на котором присутствовало