Дженнифер и Фред тоже собираются у экрана, и близость ослабевает, утрачивается. Я продолжаю:
– Есть компании, которые нацелены на возвращение жертв похищения, они говорят, что могут помочь это сделать.
Да, есть специалисты. Мне стоило бы это знать. Есть специалисты для чего угодно: бухгалтеры, юристы, флористы, консультанты по имиджу, организаторы вечеринок. Планируя вечеринку, я узнала, что есть люди, зарабатывающие на жизнь в качестве специалистов по хумусу, создателей скульптур из шариков, а также профессионалов по добавлению съедобных блесток в желе. Конечно, есть люди, специализирующиеся на безопасном возвращении домой похищенных детей. Это вопрос денег. А у нас есть деньги.
– Нам надо связаться с этими людьми, – я перехожу по ссылке, но Джейк снова меня останавливает.
– Погоди. Не спеши. Нам нужно присмотреться к этим сайтам. Откуда мы знаем, что этим людям можно верить? Они могут оказаться мошенниками.
– Мы не знаем, можем ли им доверять, но наша дочь сейчас связана бог знает где, нам нужно что-то сделать.
– Давайте я почитаю, – предлагает Дженнифер. При обычных обстоятельствах это было бы весьма здравое предложение – нужно все исследовать и проверить, прежде чем кого-то нанимать. Я хочу ткнуть ее ножом. Мы так далеки от обычных обстоятельств. Она стоит рядом со мной, ее рука зависла над мышкой. Я понимаю, что она ждет, чтобы я передала ей контроль над компьютером. Я не уверена, что могу это сделать. Столько всего кажется вне моего контроля, мне необходимо цепляться за это. Джейк кладет руки мне на плечи и мягко поднимает меня на ноги, уводя от ноутбука обратно к кухонному столу. Он ведет меня к стулу и, когда я сопротивляюсь, немного усиливает давление. Я плюхаюсь на стул, и он отпускает меня. Как только он это делает, я вскакиваю на ноги.
– Я не могу просто так здесь сидеть.
Я спешу в холл. Все взгляды устремлены на меня. Они выглядят обеспокоенными и даже немного раздраженными. Они смотрят на меня, как на сумасшедшую, но это они сумасшедшие, потому что просто сидят, принимают это, ждут.
– Ты куда собралась? – спрашивает Джейк.
– Я не знаю, мне нужно отсюда выбраться. Прочесать локацию вечеринки снова. Мне нужно ее найти.
– Я пойду с тобой, – говорит Фред.
Я благодарно киваю, готовая заключить с ним еще одно перемирие, хоть он и участвовал в конфискации моего телефона. Люди не выстраиваются в очередь от желания мне помочь, так что я приму все, что можно. Я знаю, что это должен был предложить Джейк. Он должен был хотеть быть со мной, искать нашу дочь.
Вместо этого он говорит:
– Не думаю, что от этого будет какой-то толк. Если это профессионалы – а мне кажется, так и есть, – они вряд ли оставили большую стрелку, указывающую в направлении, куда они исчезли.
– Нам нужно что-то сделать! – кричу я.
В тот момент мой телефон вибрирует. Мы все бросаемся обратно к столу. Я самая целеустремленная. Превратившись в животное, я хватаю его первой и отвечаю.
– Алло.
– Вы звонили в полицию? – голос не узнать. Кто бы это ни говорил, он звучит как робот. Я вспоминаю из какого-то шпионского фильма, что можно скачать приложения и купить устройства, которые прикрепляются к телефону, чтобы скрыть настоящий голос. Я могу говорить с женщиной или мужчиной, с носителем языка или иностранцем – невозможно определить. Я проклинаю человека с достаточно темным и хитрым умом, чтобы изобрести такое приложение.
– Нет, не звонили.
– Не звоните, иначе, – механичность, с которой высказана эта угроза, нисколько не приуменьшает ее силу. Мне не нужно знать, что следует за «иначе». Я могу это представить. Но все же – в качестве пояснения – слышу, как моя дочь кричит от боли. Ее голос не изменен. Я не знаю, что заставило ее вскринуть. Они ударили ее, пнули, вздернули на ноги за волосы? Или еще хуже? Я начинаю плакать. Джейк нетерпеливо машет мне, чтобы я передала ему телефон, но я лишь отхожу дальше от него, радуясь, что между нами стол и он не может снова у меня его вырвать.
– Мы хотим десять миллионов фунтов, – снова голос робота.
– Ладно, – мне не приходит в голову это оспаривать. Я бы отдала им все до последнего пенни из выигрыша, да и все пенни до этого. Я бы это сделала.
– Банковский перевод. Мы отправим инструкции. Когда мы получим деньги, мы скажем, где она.
– Ладно.
Звонок обрывается.
38
Эмили
Я не знаю, сколько я уже здесь. Я слишком напугана и дезориентирована, чтобы это отслеживать. Мне бы хотелось заснуть, провести какое-то время без этого ужасающего, неописуемого страха, но я не могу спать. Я пытаюсь, правда пытаюсь оставаться спокойной. Этого хотели бы мама с папой. Если бы они были здесь, они бы сказали, что все будет в порядке. Они бы сказали мне, что я смелая и сильная, что все скоро кончится. Мама бы сказала: «Не думай о боли, Эмили, не жди ее, ты сделаешь только хуже. Пытайся подумать о чем-то другом». Так они говорили, когда мне нужно было ходить к доктору на уколы или к стоматологу. Это почти смехотворно, как я раньше боялась этих вещей. Теперь я вижу, что этого вообще не стоит бояться. Совершенно не стоит. Я также вижу, что ничто не смехотворно и что, возможно, ничего не будет в порядке.
Я хотела бы, чтобы здесь были мама с папой.
Где они? Они придут за мной. Я это знаю. Я за это цепляюсь. Они скоро придут за мной. Они позвонили бы в полицию, и те уже организовали бы масштабные поиски. Мама настояла бы, чтобы вертолеты с прожекторами прочесывали темную ночь, а папа ходил бы по полям в поисках меня с группами других людей. Все, кто был на вечеринке, будут меня искать. У нас есть друзья, у нас есть ресурсы, они меня найдут. Я прислушиваюсь в надежде услышать двигатель вертолета или звук моего имени, выкрикиваемого папой. Ничего.
Я думаю, мы в сарае или каком-то фермерском помещении. Пол неровный, не похож на устеленный плиткой или деревом, ощущается больше как земля, но я не уверена, потому что я слишком одурманена: шоком, выпивкой, обезвоживанием, обычным старомодным ужасом. Все это вместе сделало меня растерянной, неустойчивой. Меня усадили на твердый пластиковый стул, мои руки привязаны к нему за спиной, а ноги раздвинуты, примотаны к ножкам. Веревка толстая и впивается мне в запястья. Мне жутко холодно, и у меня онемели ноги. Я страшно хочу пить. Когда они привязывали меня к стулу,