на левое плечо. «Без лифчика, — отметил он механически, — и вообще девочка в порядке. Лет двадцать, не больше. Сейчас кто-нибудь клюнет! Видно, свежий кадр! Поглядим…»
* * *
До поезда оставалось целых четыре часа. Нада собралась отдохнуть. Прежде чем войти в этот бар, набрала номер Рангела. Ответили, что и после обеда он не приходил. В мелком кармашке брюк лежала последняя двушка.
Утром она звонила прямо с вокзала. Уже тогда дала о себе знать усталость: в купе ночью было душно, какой-то сухой как щепка железнодорожник богатырем храпел в углу — глаз не сомкнуть. Может, поэтому и не распознала в голосе Рангела досаду. Показалось, он обрадовался по-настоящему.
— Нада, ты! Что делаешь в наших краях? Какими судьбами?
Хотелось говорить — примчалась ради него, взяла день за свой счет, только бы повидаться. И вдруг выдавила: «В командировку… Сам знаешь, шеф рад спихнуть все однодневные командировки на таких, как я…»
— Увы, все шефы таковы, — как-то искусственно хохотнул Рангел, — но мы их не станем обсуждать, и у стен есть уши. Надеюсь, понимаешь…
— Да, да, — смешавшись, отвечала Нада, — вообще-то я могу задержаться и до завтра…
— Чудненько! — Его голос тянулся откуда-то издалека. — Извини, но я занят — оперативка ни свет ни заря. Позвони мне в девять тридцать, и договоримся, где встретиться.
Она едва дотерпела до половины десятого: нужно быть точной. На том конце провода ответили, что Рангел минуту как вышел по делу. Он скоро вернется? Неизвестно — может быть… А вероятнее всего, после обеда.
И тогда в первый раз Нада ощутила засевшее где-то внутри напряжение — холодную дробинку. Неужели уйти потребовалось так спешно, не подождав ее звонка? Пять, десять минут, пусть полчаса — роковая задержка! Нечего не попросил передать мне, когда позвоню, а ведь договорились. А если он меня избегает…
Неприятные раздумья — прочь. Нет, невозможно! Если он не хотел встречаться, сказал бы сразу, какой смысл лгать…
Звонок в десять, в десять тридцать, в одиннадцать и перед самым обедом. Еще не вернулся, возможно, к половине второго… Вы уверены? Почти…
Не было Рангела и в два. Он не звонил? Не передавал на случай, если позвонит Нада… Нет, не звонил, ни о какой Наде речи не было… Впрочем, девушка, сколько вам лет…
Она сидит в баре, за небольшим столиком в углу. Новые босоножки оказались неудобными, сдавили пальцы, и Нада потихоньку их сбросила. Кофе здесь жидкий, безвкусный, отпила кока-колы. Через дорогу, в витрине магазина, видны два прислоненных к стене голых манекена. Розовые, смешные. Мужчина и женщина…
* * *
— Привет, Маэстро! — с мужчиной в очках кто-то поздоровался.
Девушка подняла любопытные глаза.
— Вы музыкант?
— Нет, художник. Точнее, был им…
— Кто это «был»? Художник всегда художник…
— Ну а я уже нет…
Его голос стал глубже, словно на миг у Маэстро перехватило дыхание. Девушка не обратила на это внимания, но Нада, уловив перемену, пристально взглянула на него.
— Так случилось, что я больше не художник…
— Ой, вам запрещают рисовать или что-нибудь такое?
— Что-нибудь такое. Не имеет значения — я пошутил.
Парень нетерпеливо заерзал на стуле:
— Куда провалился кельнер? Битый час торчим, как…
— Здесь самообслуживание, — объяснил Маэстро, — вам нужно подойти самому.
— Ага, — кивнул парень и полез в сумку девушки за деньгами. Нада смотрела, как он вынимает оттуда аккуратный яркий сверточек…
* * *
— Знаешь, ты вся зеленая, — сказал Рангел в их первый вечер, — и волосы у тебя зеленые, и глаза зеленые, и руки…
Она смутилась.
— Это от освещения. — И показала на массивные грозди сотен зеленых лампочек, свисавшие с потолка. — Мы должны чувствовать себя как в аквариуме — мы же в баре «Нептун»… И ты весь зеленый.
— Господи, какая ты зеленая! — твердил в упоении слегка ошалевший Рангел. — И какая красивая!
Как давно было все это! Две недели, нет, — ровно шестнадцать дней назад, в пятницу…
В витрине оказалась девушка, через руку переброшено платье. Ногой пододвинула к себе объемистую коробку. Ловко, несколькими размеренными движениями натянула платье через голову на манекен, оправила складки. Левую руку — вверх, на оттопыренный мизинец повесила миниатюрную сумочку. Шарфик на точеную шейку. Шляпку хитро закрепила сзади двумя заколками…
В тот вечер, шестнадцать дней назад, они уходили из бара последними. Третий час. Море шумит внизу, от лагеря долетает музыка. Голова кругом. Рангел обнял ее…
— Давай искупаемся?
— Прямо сейчас?
— Да.
— Я не взяла купальник…
— И я…
Вода, поглотившая тысячи звезд, была удивительно теплой; обвивала бесшумно и лакомо, и в первый момент Нада не ощутила его руки…
* * *
Парень, покрутив в руках сверток, пытался развязать розовый шпагатик:
— Это еще что? Опять себе что-то укупила?
— Блузку, — боязливо произнесла девушка. — Не сердись, я купила…
— Ты отдала тридцать восемь левов! — В голосе парня звенят металлические нотки. — Тридцать восемь левов! Наши последние деньги…
— Так уж и последние! — Девушка было засмеялась. — У нас есть еще тридцать. И талоны в столовку. До стипендий дотянем…
— Тридцать восемь левов за эту тряпку! — рубанул рукой по свертку парень. — Есть у тебя голова на плечах?
Парень зол не на шутку. Нада отметила, как запульсировала тонкая жилка у него на шее.
— За эту тряпку! — не унимается парень. — Ума у тебя ни на грош — зато блузка за тридцать восемь левов!
— Не сердись, прошу тебя! — Девушка едва не заплакала. — Ты знаешь, как мне была нужна именно такая…
— Вы позволите взглянуть? — Маэстро протягивает руку.
Девушка мигом разворошила упаковку. Белая блузка легкого льна, шитая золотом по рукавам и красным по вороту. Маэстро поглаживал ткань, расправляя складки…
* * *
— У тебя нежные руки, — проронила Нада, когда они вышли из моря, — я не вижу тебя, мне страшно…
— Не бойся, не бойся! — Темнота пустого пляжа звенит от шепота. Спина впитывает теплоту мягкого песка. — Я не хочу, чтобы ты боялась…
— А сам дрожишь?
— Мне холодно.
Да, да, ему действительно нужно было спешно уйти. Ждать — ни малейшей возможности, его же самого где-то ждали. Нелепо, не вяжется: Рангел и такая ложь! Такая ложь: знать, что она рядом, ехала ночь, за триста километров, чтобы увидеться, провести вместе несколько часов, — и сбежать. Зачем? Ведь ты сам когда-то, так давно, шептал: «Не бойся…»
Закапал дождь. Улица, совсем недавно оживленная, обезлюдела. Кто спрятался в подъезде, кто под козырьком трамвайной остановки. Внезапный летний дождик, отшумит через несколько минут.
Нада наблюдает, как девушка в витрине принялась за второй манекен. Сперва брюки, так, левую ногу чуть вперед, показать носок ботинка; пиджак небрежно расстегнут, под ним жилет — в крупную клетку, однако в тон костюму. Руки