POSTRACH SEVERNÍCH MOŘÍ!
TRAGÉDIE MOŘSKÝCH HLUBIN!
УЖАС СЕВЕРНЫХ МОРЕЙ!
ТРАГЕДИЯ МОРСКИХ ГЛУБИН!
Второй рассказ, написанный буквально в том же месяце и для той же газеты «Честное предприятие» («Reelni podnik», «Tribuna», 08.05.1921), повествует о том, как автор и Местек зарабатывали деньги, запуская деревенщину в абсолютную темноту совершенно пустой палатки, рекламируя аттракцион так:
! PIKANTNÍ!
! JEN PRO DOSPĚLÉ MUŽE!
! OBROVSKÉ PŘEKVAPENÍ!
! PO CELÝ ŽIVOT NEZATOMENETE NA NAS PODNIK!
! ŽÁDNÝ HUMBUK!
! ZA REELNOST SE RUČÍ!
САМА ПИКАНТНОСТЬ!
ТОЛЬКО ДЛЯ СОВЕРШЕННОЛЕТНИХ!
НЕМЫСЛИМЫЙ СЮРПРИЗ
НАШ АТТРАКЦИОН ЗАПОМИНАЕТСЯ НА ВСЮ ЖИЗНЬ!
НИКАКОГО ОЧКОВТИРАТЕЛЬСТВА!
ЗА ПОДЛИННОСТЬ РУЧАЕМСЯ!
Все побывавшие внутри, боясь оказаться дураками, делали вид, что действительно сама пикантность и немыслимый сюрприз. Пока не пришел местный жандарм и, ничего не разглядев во тьме, не посадил героев за оскорбление должностного лица.
“Jaktěživ nebudu zakládat reelni podnik,” řekl ke mně Mestek, když jsme se uvelebili pohodlně na pryčně, “budu se živit ode dneška podvody”.
«До конца жизни не буду связываться с честным предприятием, — сказал мне Местек, когда мы с удобством расположились с ним на нарах, — теперь до конца жизни буду жить только обманом».
С. 373
Она переодевалась и в десять часов вечера ее уже можно было видеть на Таборской улице.
Таборская улица (Táborská ulice) – улица в пражском районе Винограды, параллельная Сокольской. После 1919-го, с перерывами на улицу Гавличка (1940–1945 – Havlíčkova) и проспект Народной милиции (1978–1990 – Třída Lidových milicí), носит другое название – улица Легера (Legerova).
Ввиду того что у нее не было желтого билета, ее вместе с другими «мышками» арестовал во время облавы пан Драшнер, и Местеку пришлось прикрыть свою лавочку.
По поводу легендарного борца с пороками общества комиссара Драшнера см. комм., ч. 1, гл. 10, с. 130.
— Заткнитесь и не трепитесь больше! Всякий денщик туда же, лезет со своей болтовней. Тля!
В оригинале капрал, предлагая Швейку не трепаться, использует немецкий дериват – kecat (Držte hubu а nekecejte!) от käsen. И обзывает он его не тлей, а клопом (Jste jako štěnice). Потому что имеет в виду не ничтожество Швейка, а его назойливость. Клоп у чехов – синоним чего-то неотвязного, навязчивого.
Всякий денщик туда же, лезет со своим звоном. Прямо гнус какой-то!
С. 374
Капрал побагровел и вскочил с места: — Я запрещаю всякого рода замечания, вольноопределяющийся!
В бешенстве капрал становится сверхцеремонным. Он начинает оникать: «Já si zakazuji všechny poznámky, voni jednoročáku». См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 279.
Если же вам прибавят еще одну звездочку и сделают из вас новый вид животного, по названию старший унтер
В оригинале Марек говорит «не звездочку», а «фрчку» (frčku), что полный эквивалент русскому армейскому выражению – «привесят/добавят еще одну соплю на погон». О знаках различия сержантского состава см. комм., ч. 2, гл. 3, с. 355.
Старший унтер в оригинале: šupák (kterému se říká šupák). Это тот, кто служит «за суп» (sloužit za «supu»), то есть добровольно и рьяно. См. комм., ч. 2, гл. 3, с. 355.
С. 375
Сидел я как-то в ночной кофейне «Туннель».
Кофейня «Туннель» (Kavárna «Tunel»), как уверяют знатоки, одно из самых грязных и опасных ночных заведений довоенной Праги. Настоящая клоака для люмпенов. Находилась рядом со Староместской площадью по соседству с современной гостиницей «Унгельт» («Ungelt»), улица Малая Штупартская (Malá Štupartská), 642. Сам дом, с названием «У черного медведя» («U Černého medvěda»), к сожалению, не сохранился, только фотографии темной стены со низкой дверью, входом в «Туннель», точно такая же была и на другой стороне дома, выходившей на удицу Тынский двор (Týnský dvůr). Ярда Шерак замечает (JŠ 2010), что этой паре дверей и сквозному коридору между ними заведение и обязано своим названием. Кстати, гостиница под боком была и во времена существования «Туннеля», но по иронии судьбы тогда, в пору первой молодости, почти сто лет тому назад, называлась «Старый Унгельт» («Starý Ungelt»).
но не пришлось, – нас тоже посадили за решетку…
В оригинале: posadili za katr. См. обсуждение этого выражения – комм., ч. 1, гл. 5, с. 61.
Или, например, в Немецком Броде один гражданин из Округлиц обиделся, когда его назвали тигровой змеей.
Округлицы (Okrouhlice) – небольшая деревенька на реке Сазаве, недалеко от того места – Липницы на Сазаве, где писалась эта глава. См. комм., ч. 2, гл. 1, с. 256.
Немецкий Брод (Německý Brod) – город в той же области Высочина (Vysočina), чуть подальше, но не намного, 15 км от Липницы на Сазаве. С 1945-го после декретов Бенеша и принудительной депортации богемских немцев, называется Гавличков Брод (Havlíčkův Brod).
Змея в оригинале: krajta tygrovitá. То есть самый обыкновенный, никаким редактором не выдуманный тигровый питон (Python molurus).
Если, к примеру, мы бы вам сказали, что вы – выхухоль, могли бы вы за это на нас рассердиться?
По-русски получилось очень смешно. Но, видимо, такой эффект автором оригинального текста не предусматривался. В оригинале не «выхухоль» (vychuchol), зверь из семейства кротовых, а «ондатра» – ondatra (že jste ondatra), крыса из семейства хомяковых. Какого-то особого оскорбительного оттенка у слова «ондатра» в чешском, как и в русском, нет.
С. 376
— Господин капрал, — сказал вольноопределяющийся, — сейчас, когда вы следите за высокими горами и благоухающими лесами, вы напоминаете мне фигуру Данте. Те же благородные черты поэта, человека, чуткого сердцем и душой, отзывчивого ко всему возвышенному. Прошу вас, останьтесь так сидеть, это вам очень идет! Как проникновенно, без тени деланности, жеманства таращите вы глаза на расстилающийся пейзаж. Несомненно, вы думаете о том, как будет красиво здесь весною, когда по этим пустым местам расстелется ковер пестрых полевых цветов…
Прекрасный блогер Владимир (foma) совершенно справедливо обратил мое внимание на то, как напоминает картина, нарисованная Мареком, часто тиражировавшееся изображение Данте на фоне зимней природы. На анонимном полотне великий поэт, весь в красном с головы до пят, вытянув к зрителю ножки в мягких туфлях и с книгой на коленях, сидит, задумчиво набычившись, среди полубезжизненых сероватых скал на фоне совсем уже тусклого и неподвижного моря. Вполне возможно, что Гашек-Марек видел некогда репродукцию этой картины в каком-нибудь журнале или энциклопедии и сходство поэта в средневековой униформе с капралом в императорской и королевской не могло его не поразить.
и пишет стишки в журнал «Маленький читатель».
«Malýho čtenáře» – чешский детский журнал, издававшийся почти пятьдесят девять лет без перерыва, с 1882 по 1941-й. Так что отставной солдат и бывший торговец собаками теоретически мог познакомиться с изданием и его содержанием в отрочестве, до первого своего призыва в 91-й полк.
— Простите, господин капрал, а вы не служили ли моделью скульптору Штурзе?
Ян Штурса (Jan Štursa, 1880–1925) – известный чешский скульптор. До войны был славен в первую очередь своими «ню»: «Половозрелость» («Puberta», 1905), «Меланхоличная девушка» («Melancholické děvče», 1906), «Ева» («Eva», 1908) и т. д., что, безусловно, окрашивает вопрос Марека в самые юмористические цвета. Штурса сам недолго воевал в Галиции в составе 81-го пехотного полка, но пережитое потрясение осталось с ним навсегда. После войны стал автором нескольких скорбных монументов: «Похороны в Карпатах» («Pohřeb v Karpatech», 1918) и «Раненые» («Raněný», 1921). В этой связи мой товарищ Владимир Кукушкин резонно предположил, что здесь и вовсе анахронизм. Гашек спрашивает, не бронзовое ли тело капрала на руках у его коленопреклоненных товарищей на высоком постаменте?
Конвойные начали играть со Швейком в карты. Капрал с отчаяния стал заглядывать в карты через плечи играющих и даже позволил себе сделать замечание, что Швейк пошел с туза, а ему не следовало козырять: тогда бы у него для последнего хода осталась семерка.
В оригинале Швейк не должен был ходить с зеленого туза (zelené eso), то есть пикового. Семерка для последней взятки говорит о том, что играют в «чешский марьяж». См. комм., ч. 1, гл. 2, с. 39.