в колхозе не менее 2 лет или отслужил в армии. На первом курсе студенты тоже должны были трудиться на заводах, а занятия посещать после работы вечером. Резко увеличивалось количество вечерних и заочных вузов, чтобы высшее образование могли получать рабочие и колхозники. Для студентов ввели «полуканикулы» — летом отправляли куда-нибудь на стройки. Но и интеллигенцию, персонал научных и административных учреждений начали «орабочивать», широко привлекать для работы в колхозах, на стройках, овощных базах.
Да, это вписывалось в глобальные цели, которые ставил перед собой Никита Сергеевич, — построение коммунизма и «мирная мировая революция». При мирном сосуществовании с западными державами добиться в СССР самого высокого уровня жизни, за рубежом увидят, что при коммунизме лучше, и сами захотят так же! Хрущев вновь носился со своей сверхпрограммой по животноводству, обсуждавшейся в 1957 г. Потребовал экономистов рассчитать, когда СССР сможет догнать США по производству мяса, молока и масла на душу населения. Те почесали в головах и назвали 1975 г., обосновав расчетами. Хрущев их за это обвинил, что именно они и такие, как они, «сдерживают наше движение вперед», оторвались от народа. Сроки ставил прежние — за 3 года производство мяса, молока и масла поднять втрое.
Правда, перестройка всей экономики с переходом на совнархозы, укрупнениями, упразднением МТС вызвала хаос. Становилось ясно, что план VI пятилетки, принятый на XX съезде, заваливается. Но для Хрущева таких проблем не существовало. В феврале 1959 г. он созвал внеочередной, XXI съезд партии. О прежнем плане вообще не вспоминалось, зато ставилась задача «догнать и перегнать Америку». Для этого принимался новый план — не пяти-, а семилетки. Потому что за 7 лет как раз и намечалось догнать и перегнать — не только по общему объему продукции, но и по показателям на душу населения. А по сельскому хозяйству — за 3 года!
Между тем западные державы тоже ничего не имели против «мирного сосуществования». Оно открывало прекрасные возможности для подрывных операций против СССР. В 1957 г. в Гааге был проведен «Конгресс за права и свободу в России», в нем приняли участие представители 80 эмигрантских организаций. Конгресс выработал программу из 130 «частичных требований» по внедрению этих прав и свобод. Каждое из данных требований само по себе не было антисоветским, но вместе они вели к крушению СССР. Самая активная из эмигрантских структур, НТС, после ХХ съезда взяла курс на «союз с радикальными реформаторами» в Советском Союзе. С любыми силами, поскольку предусматривалась тактика «ступенчатого сноса диктатуры». Поддержать одних «реформаторов», а потом, если добьются успеха, переключиться на поддержку более решительных.
А Конгресс США в 1959 г. принял «Закон о порабощенных народах», согласно которому Америка присвоила себе право помогать этим народам обрести свободу. По сути, закон нацеливался не только на разрушение социалистического лагеря, но и на расчленение СССР и даже РСФСР: среди наций, «порабощенных русским коммунизмом», значились «Казакия», «народы Идель-Урала».
Новые условия открылись для контактов с советскими людьми. НТС наводил «дружеские» контакты с теми, кто выезжал за границу. Для этого был начат выпуск журнала «Наши дни», рассчитанного на интеллигенцию, газеты «Вахта» — для моряков. А для воздействия на население внутри СССР была организована массовая засылка писем по случайно выбранным адресам. В этой работе участвовали 600 человек, письма отправлялись из 30 разных стран, и их количество достигало 30–40 тыс. в год.
В Советский Союз ехало все больше иностранных туристов. С ними засылали эмиссаров — такие операции тоже осуществлялись не через кадровых разведчиков, а через НТС. Западные спецслужбы оказывались как будто ни при чем. Для развертывания подпольной работы в СССР была выбрана тактика «широкого фронта». Курьеры искали контакты с любыми группами, оппозиционными власти. С религиозными, молодежными, творческими. Им обещали поддержку из-за рубежа, оговаривались каналы связи. Но и средства противодействия как раз в данное время оказались парализованы! Ведь в КГБ профессионалов заменяли «комсомольцами», подразделения для внутренней работы упразднили. В конце 1950-х среди интеллигенции возникли «диссиденты», в союзных республиках — структуры националистов.
Почва для этого была — лучше не придумаешь. Идеологами Хрущева разоблачения «культа личности» преподносились как настоящая культурная революция, торжество «свободы слова». Вместе с тухачевскими и якирами были реабилитированы имена деятелей культуры, попавших под «чистки». Правда, список получался довольно красноречивым, близким к тухачевским и якирам: Мейерхольд, разрушитель русского классического театра, Бабель — сотрудничавший в кровавой одесской ЧК, Мандельштам, Пильняк, Веселый. Стали издаваться их книги, прежде запрещенные. А Хрущев взял литературу и искусство под личную опеку, приблизил к себе два десятка авторов, облагодетельствовал их дачами, машинами, предоставив полнейшую свободу хаять «культ личности» и восхвалять свое правление. Они-то и славили «оттепель».
Разброд в умах усугубило возвращение заключенных из лагерей. А они были разные: троцкисты, бухаринцы, власовцы, бандеровцы, члены НТС. Под «политических» косили и уголовники, это стало престижным, давало возможность получше устроиться. Вперемежку с правдой пошли гулять придуманные байки о лагерях. Их порождали и сами зэки, и те, кто никогда не сидел. Добавлялся и дух «свобод», «перемен» — в которых никто толком не понимал, но внушалось, что они есть. У молодежи прорывалось обычное желание выразить себя, быть «современными».
В 1958 г. в Москве был открыт памятник Маяковскому — выступали писатели, поэты. Это положило начало стихийным «чтениям». По вечерам в выходные дни возле памятника стали собираться молодые люди, он стал первым местом столичных тусовок. Читали стихи, пели песни. Власти сперва поощряли «чтения», видели в них проявление «оттепели». Но в толпе звучали и разговоры, заводились дискуссии, площадь Маяковского назвали советским Гайд-парком. Эти сборища пытался взять под контроль комсомол — заменить их официальными «днями поэзии».
Но не получилось, неофициальные казались интереснее. Тогда их стали запрещать, разгонять милицией. Однако стихи, песни, споры переносились на кухни частных квартир, за чаем или за бутылкой. А тенденции наметились совсем не здоровые. Ведь патриотические ценности оказывались косвенно связанными со «сталинизмом». Интеллигенция поворачивала туда, куда ее подталкивали западные влияния. Начали развиваться космополитические проблемы «общечеловеческих ценностей», самокопаний, эгоцентризма. Становились модными критикантство, скепсис, высмеивание отечественной жизни. Культурная среда стала ратовать за «свободу творчества».
Но Хрущев никак не был настроен на такое понимание «оттепели». На встречах с деятелями культуры он заявлял: «Вовсе не означает, что теперь, после осуждения культа личности, наступила пора самотека, что будут ослаблены бразды правления, общественный корабль плывет по воле волн, и каждый может своевольничать, вести себя, как ему заблагорассудится». В искусстве он абсолютно не разбирался. Но все, что выходило за рамки дозволенного (или что ему не нравилось), решительно пресекал. Авторы подвергались суровой критике. Снятые ими фильмы попадали на полки хранилищ, их картины и скульптуры убирались с глаз долой. Их романы и стихи обрекались на забвение в ящиках столов.
Но Запад выражал готовность помочь им! Радио «Свобода» предложило сотрудничество