— Тогда не забудьте и пузыри, — сказал мрачно Камерон.
— Пузыри?
— От тонущей машины.
Сценарист выхватил из нагрудного кармана записную книжку и, открыв ее, начал яростно записывать.
— Знаешь, ты здесь не зря! — сказал он. — Я включил это в список кадров, которые необходимо сделать. Побольше пузырей, взрывающихся на поверхности.
В вестибюле тихий взволнованный голос комментатора рассказывал о том, как самолеты по ошибке разбомбили не ту деревню.
— Войска медицинской службы направили на место действия помощь, а военные власти ведут расследование, чтобы удостовериться…
Пробегая мимо, Готтшалк выключил радио, затем посмотрел на съемочную группу, собравшуюся около стойки.
— Послушайте сегодняшнее расписание, — объявил он. — Утром мы будем снимать сцену в мотеле, когда беглец просыпается и обнаруживает себя в постели с официанткой. Помни, Джордан, ты вскакиваешь, широко открыв глаза, в полном ужасе от предыдущей ночи. Затем ты опускаешь глаза на спящую женщину; которая приютила тебя. Ей на вид лет сорок пять, не очень изящная. Увядшая красавица. Не твоего поля ягода, но ничего. Она спасла тебя от полиции… Когда она просыпается и видит, что ты на нее смотришь, каждый вдруг понимает, о чем думает другой. Да, оба благодарны друг другу. Именно в таком настроении — смирения и моментальной реакции — вы с ней занимаетесь любовью.
— Но нежно, — сказала Нина Мэбри, стоявшая у окна. — Мы ведь занимались любовью нежно, правда?
— Нежно, — ответил режиссер. — Но помня о реальности.
— Безусловно, — пробормотала она.
Глядя на нее, Камерон увидел, что Дениза положила на ее лицо слишком много белой пудры, но ни капли помады или теней для век. Она абсолютно права, подумал он. Героиня выглядит как одна из тех стареющих девушек, которые сидят и пьют чашку за чашкой кофе в роскошных барах…
— После ланча я буду в монтажной, — продолжал режиссер. — Остальные свободны. Кроме Джордана и Коулмэна, которые будут репетировать сцену спасения в луна-парке. Ты все устроил, Бруно?
Оператор кивнул:
— Все готово, мистер Г. Чертово колесо будет закрыто между двумя и тремя, пожарники тоже будут в нашем распоряжении. Канаты и сетки установят сегодня утром, а ветряную мельницу поднимут с помощью крана и пожарной лестницы на нужную высоту.
— Ты уверен, что мы сможем сымитировать остальное?
— С легкостью, — ответил да Фэ. — Все дело в правильном ракурсе.
— Не забывай о бюджете, Бруно. Он у нас трещит по швам.
— Положитесь на нас, мистер Г. Все будет чудесно.
Режиссер встал и взглянул на часы.
— Сейчас восемь тридцать, — сказал он. — Все, кто занят, на съемочную площадку. Я жду к девяти часам. Мы начинаем в десять. А, еще одно, Бруно. У тебя будет новый ассистент…
Осветители и помощники оператора слегка задержались в дверях и захихикали.
Камерон не поверил своим глазам, когда увидел сборщика налога, застенчиво улыбавшегося в другом конце комнаты. На нем были пестрая спортивная рубашка, слаксы и сандалии, а также темные очки в белой оправе, — прятавшие его глаза и делавшие его похожим на гигантскую бабочку с распростертыми крыльями. Так себе представляет маскировку начальник полиции или это глупая затея Голливуда, подумал он и, дернув головой, подавил улыбку.
Наблюдая за ее легкими любовными судорогами, Камерон почувствовал, что дрожит, когда она с закрытыми глазами повернула голову и нежно подула сквозь полуприкрытые губы на пламя, чтобы оно ни разгорелось, ни погасло. Некоторое время казалось, что она балансирует на острие ножа, слишком тонком, чтобы ее выдержать, затем, откинув голову, она открыла глаза и со вздохом взглянула в потолок.
— Снято, — сказал Готтшалк и встал перед камерой. В тот же миг комната пришла в движение. Да Фэ и его команда откатили камеру на другой конец, звукоинженер убрал гул, звукооператор в наушниках прошелся по кнопкам пульта, осветитель выключил несколько самых ярких ламп.
Дениза появилась в тот момент, когда Джордан поднялся с колен, свесил ноги с кровати и взял зажженную сигарету из рук одного из реквизиторов. Нина Мэбри осталась в том же положении в его объятиях, одну руку закинув за голову, свесив другую и слегка приподняв колени. Еще секунду она не двигалась, затем села, выставив напоказ бедра, и подставила лицо под пуховку с пудрой.
Режиссер сосредоточенно слонялся взад и вперед.
— Немного лучше, — сказал он. — Но надо еще лучше. Я еще вижу иногда твой профиль, а я хочу видеть только плечи и спину. Ничего больше, ты понял? В акте любви мужчина — ничто. Женщина — все, и ЕЕ лицо — все!
— Я понимаю, — сказал актер. — У меня болят старые локти.
Готтшалк взглянул на него с нетерпением:
— Если ты будешь слушаться, следующий дубль будет последним.
— Что ж, будем надеяться. Ты не обиделась, Нина?
— Нет, — ответила она холодно. — Старыми локтями, как ты их назвал, нельзя злоупотреблять. В самом деле, почему не заняться гимнастикой? Несколько упражнений каждое утро и любовная техника заметно улучшится.
— Черт побери, Нина, я просто пошутил. Зачем обращать внимание?
— Меня это забавляет, а тебя нет.
— Довольно, — скомандовал Готтшалк с отсутствующим видом.
Сидя на уголке кровати, он уставился в экран телевизора, с головой погрузившись в размышления, затем, воодушевленно улыбаясь, позвал Рота.
Сценарист быстро вошел в комнату с блокнотом в одной руке и карандашом в другой.
Режиссер поднял руку, призывая к тишине.
— Запиши это в сценарий, — сказал он. — Это для сцены, где Маргариту насилует космический ученый. Техника больше не утешает ее. Религия только принесла несчастье. Она в отчаянии хватается за физическую любовь. Но ей мешает чувство вины. Даже дойдя до «экстаза, она видит телевизор в дальнем конце комнаты, и на пустом экране перед ее мысленным взором возникает ракета, готовая к пуску. Она даже слышит голос, отсчитывающий: «пять, четыре, три, два, один, пуск!» Да, в самый момент оргазма ракета взмывает в небо. Она снова опустошена. Ничто не приносит женщине удовлетворения. Напуганная навечно ужасным видением, которое постоянно преследует ее…
Когда режиссер кончил говорить, комната ожила, так как зажглись прожекторы и камера водворилась на свое место. Джордан загасил в пепельнице сигарету, Нина Мэбри снова легла на кровать и Бруно да Фэ с обезображенным лицом, застывшим в маске сосредоточенности, припал к глазку.
Некоторое время в комнате стояла полная тишина; затем оператор поднял голову и вопросительно посмотрел на Готтшалка, который все еще пялился в экран телевизора.