Дальнейшая цепь гостей, следовавших друг за другом без интервалов и перерывов, слилась для Вероники в пестрый ряд кадров, пущенный в режиме перемотки. Она кивала, поглаживала млеющую Шотар, улыбалась и что-то даже говорила в ответ на краткие реплики дарителей. Впрочем, ничего сенсационного или шокирующего. По итогам десятисекундного (в среднем) общения ни один из участников древнего ритуала алигири в панику не впадал и скандала не затевал.
С облегчением вздохнули и почти расслабились альсоры, ожидавшие от Ники после загадочного «алаверды» настойчивой претендентке на тушку Глеану еще пары-тройки сенсационных откровений. Приближалось время танцев.
Вперед выступил очень усатый (усы у него завивались забавными спиральками) брюнет и разлился елеем, начисто ломая обычай краткости:
— О светоч немеркнущей красы, что царственной дланью зажгла величайшая из Владычиц Альрахана! — зажурчал человек.
Нике показалось, что ее обмазывают медом от макушки до пяток. Ощущение, надо сказать, выходило препротивное. Сцепив зубы, девушка добросовестно вытерпела пятиминутную льстивую оду и приняла на колени массивный футляр, извлеченный усачом из широкого рукава.
«Как он там крепился и во всех ли деталях туалета у дяденьки имеются столь глубокие карманы?» — озадачилась Ника, повнимательнее приглядываясь к пышному облачению дарителя.
Рубаха густо-багряного цвета с широким запахом и безразмерной ширины рукавами, расшитая чем-то очень напоминающим русских народных петушков, украшавших в старину деревенские косоворотки. Шальвары совершенно турецкого вида с туфлями вполне по-европейски цивилизованными, если бы не килограммовые драгоценные пряжки, тоже производили впечатление. Одеяние дарителя определенно внушало… Что именно — это уже вопрос, над которым Нике не дали задуматься одуряющий аромат мускусных духов гостя и грозный рык Шотар.
«Наверное, бедная собачка начала задыхаться от мощной волны аромата. У нее ведь такое тонкое обоняние! Да вдобавок этот футляр ее чуть с колен не спихнул и кончик хвостика придавил!» — решила Вероника, торопливо поднимая массивное подношение гостя, чтобы переложить на столик.
И тогда Шотар словно взбесилась. Она взлаяла грозно, отчаянно и цапнула хозяйку за запястье. Не столько от боли, сколько от неожиданности, девушка выронила футляр себе на ноги. А именно на вывихнутую ногу, основательно приложив деревяшкой по большому пальцу, защищенному лишь чулком. Сквозь тонкую ткань удар ощутился превосходно. Отбив палец Нике, коробка ударилась об пол и раскрылась с легким щелчком. По камню зазвякали брошь, тяжелые серьги формата «гиря ушная», длиннющее ожерелье и три перстня с камнями разного оттенка голубого и синего.
Меж тем Шотар с выражением чистой ненависти на мордахе и яростью, полыхающей в обычно веселых глазищах, уставилась на один из перстней. Тот, что отличался нежно-голубым, как выцветшее августовское небо, оттенком камня в обрамлении мелких бесцветных. Собачка глухо зарычала.
— Яд? — тихо уточнил у нюхачки Эльсор, пока Ника беспомощно потирала оцарапанное клычками запястье. Собачка цапнула не до крови, только до розовых полосок.
Ответом на вопрос Пепла стало короткий согласный «ваф». И у альсора распахнулись серые крылья, захватывая в путы мужчину, попятившегося от шокирующего зрелища, оскорбленного и вопящего о чинении неслыханных обид невинному. Ряженый вопил о своем высоком статусе посла дружественной державы до тех пор, пока одна из лент крыла не заткнула рот.
— Уверен? — одними губами уточнил Инзор у брата, тот резко кивнул и посоветовал Глеану, начавшему в ярости покрываться мелкой золотой чешуей: — Остерегись, порвешь костюм, придется уходить.
То ли мысль о порче костюма стала решающей для выведения сознания из фазы обращения человека в полоза, то ли нежелание удаляться от эпицентра событий, однако преобразовываться Глеану перестал. Только раздвоенный язык мелькал по краю рта меж заострившихся зубов и раздавалось нервное шипение. Ника отстраненно подумала, что похоже шипит сдуваемый резиновый матрас.
Все внимание публики сосредоточилось на повисшем в мощном захвате нидорце и дивных метаморфозах альсоров, пестрые слухи о которых лишь начали гулять по столице.
Инзор, пока не началась паника и домыслы в стиле: «Альсор обернулся чудовищем, рехнулся и сейчас начнет все громить», а также во избежание гневной реакции самой Владычицы, поспешил озвучить официальную версию событий:
— Алигири осквернен! Альсоране Веронике поднесли отравленный перстень!
— Ложь! — каким-то чудом ухитрился выкрикнуть заткнутый посол, покраснев от натуги, усы-пружинки обвисли.
— Ложь? — нехорошо и тихо, однако каким-то чудом голос Пепла услышал каждый в зале. — Если так, ты, лоан Гордэстор, не откажешься примерить вещицу?
Крылья, пеленавшие посла, чуть расслабились и поставили усача в непосредственной близости от перстня преткновения. Посол на миг замялся и тут же вновь попытался нести пургу о насилии и неприкосновенности мужа столь высокого звания, коим он облечен и о том, что не подобает ему мерить женские украшения из-за нелепых обвинений.
— Достаточно, — властный голос Гилианы оборвал начавшееся представление.
Владычица могла усомниться в версии сына, слишком заботившегося о благе новой родственницы, но не в реакции песика, выведенного с единственной целью — распознавать любые запахи с высочайшей точностью.
Ана приблизилась к связанному послу. Ника снова увидела не глазами, а как будто всем существом, искрящиеся многоцветьем жгуты силы истинной магии Альрахана, свивающиеся вокруг носительницы и повелительницы. От этого великолепия отделилась всего одна белая искра и упала на перстень. Тот загорелся алым.
— Яд. Смертельный. Мгновенный. Ободок смазан зельем изнутри, — голос Владычицы обжигал стужей. Вот теперь в нем тоже появились звеняще-шипящие нотки, словно она собиралась составить пару старшему сыну в змейских метаморфозах.
— Невозможно, — шепнули побелевшие губы Гордэстора, глаза метнулись в сторону и тут же уставились на Гилиану прямо.
Обвинять Владычицу в обмане было невозможно по ряду причин. Во-первых, просто потому, что выдвигать обвинения против первого лица государства среди сотен свидетелей — родовитой знати этого государства — не лучшая политика для имиджа посла. Во-вторых, если перстень и впрямь оказался отравлен и это не подстроенная инсценировка — месть за предателя Торжена (да даже если инсценировка, но перстень на самом деле начинен ядом!) посол рисковал личной жизнью и здоровьем. Конечно, об осмотрительности и рассудительности альсора Пепла говорили много. Однако сжимавшие тело путы чудовища, каковым обернулся мужчина, отчетливо убеждали в обратном. С ЭТОГО типа, в случае открытого возражения, в самом деле станется натянуть на жертву перстень в качестве эксперимента и спокойно (оправдывая имидж) взирать, как он корчится в муках.