Читать интересную книгу Любовь в Крыму - Славомир Мрожек

Татьяна быстро печатает на машинке. Перестает печатать и с ожиданием оглядывается на Захедринского.

Пауза.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Скучно, Татьяна Яковлевна.

Пауза.

Не вообще, разумеется. Жизнь вообще стала лучше и веселей. Но в деталях...

Пауза.

Вот, к примеру, идет Илья Зубатый.

Татьяна встает, идет в сторону балкона, на мгновение задерживается, как бы изменив свое первоначальное намерение, и, не замеченная Захедринским, возвращается к столику. Садится.

Ничего странного в том, что он идет, конечно, нет. Купил "Комсомольскую правду" и теперь возвращается, да и как он мог не вернуться? И что сейчас от ворот идет по аллейке, тоже понятно, ведь кроме, как через ворота, он и не мог вернуться. Естественно и то, что идет по аллейке. Человек он культурный и топтать газоны не станет. Какая скука.

Пауза.

Ну, а что будет дальше? Вам известно, товарищ Татьяна, что будет дальше?

ТАТЬЯНА. Нет.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. А мне известно. Аллейка приведет его к цветочной клумбе. И тут наступит конец детерминизму и возникнет альтернатива. Наш пролетарский поэт будет иметь две возможности. Обойти клумбу с левой стороны, либо обойти ее с правой. Какую сторону он предпочтет? Загадка будущего, момент неожиданности. Неужели вы не ощущаете сладостного возбуждения, которое нам дает неуверенность?

Татьяна старательно и без видимой необходимости перекладывает на своем столике бумаги из одной стопки в другую.

Пауза.

Захедринский отрывается от балконной двери и оборачивается к Татьяне.

Пауза.

Нет, не ощущаете?

Пауза.

И правильно делаете, что не ощущаете. Илья Зубатый обойдет клумбу с левой стороны. Я наблюдаю за ним уже две недели и еще ни разу не было случая, чтобы с правой. Хотите пари, что с левой?

Пауза.

О, я не предлагаю вам большой ставки. Я хочу сказать - большой для вас. Договоримся, что если вы пари проиграете, то за ужином сегодня вечером сядете рядом со мной. Со мной, а не с Зубатым.

Пауза.

Я хочу вам помочь, Татьяна Яковлевна. Привнести хоть немного азарта в нашу правильную и творческую, но все же несколько монотонную жизнь. Победа пролетариата сомнению не подлежит, но разве мы не заслужили хоть чуточку риска? Тем более, что сегодня четверг, а по четвергам на ужин всегда подают рыбу с хреном. (Быстро оборачивается и смотрит на сад.) Вот, черт побери! Excusez le mot[3], Татьяна Яковлевна, но уже поздно. Заговорился с вами, а он тем временем обогнул клумбу, и я даже не заметил с какой стороны!... Не стану вас обманывать и говорить, что с левой. Хотя наверняка так оно и было... Я человек чести, пусть вас это, возможно, и удивит. (Продолжая смотреть на сад.) Уже переступил порог "Красногвардейца".

Пауза.

Ну вот, уже вошел. (Покинув балкон, выходит на сцену.) Так мы никогда и не узнаем, Татьяна Яковлевна, все потеряно. Как поступил Илья Зубатый, пролетарский поэт, пребывающий в доме отдыха "Красногрвардеец" в Крыму, двадцать девятого июля тысяча девятьсот двадцать восьмого года? Обошел он клумбу с левой стороны или с правой, так и останется для нас загадкой на веки вечные.

С левой стороны входит Чельцов, уже без бороды. В картузе, сапогах и длинном, до пола, грязном фартуке. Перед собой он держит жестяной бачок, с верхом наполненный мусором и кухонными отходами.

Чельцов в том же возрасте, что в I акте, ему около сорока пяти лет.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Товарищ Чельцов, что сегодня на ужин?

ЧЕЛЬЦОВ. Рыба с хреном. (Проходит направо.)

ЗАХЕДРИНСКИЙ. А вы бы не могли быть так любезны - через черный ход?

ЧЕЛЬЦОВ. Любезны мы были при царе, а теперь все по-нашему.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Справедливо, просто я забыл.

Чельцов выходит направо.

Так на чем мы остановились, товарищ Бородина?

ТАТЬЯНА (читает последние строчки на листе, вставленном в машинку). ...С пролетарским приветом, заместитель начальника Управления по делам зрелищ, прессы и издательств при Совете Народных Комиссаров, Захедринский Иван Николаевич.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Но текст, сам текст.

ТАТЬЯНА (читает весь напечатанный текст). Алексею Максимовичу Горькому, Капри. Дорогой товарищ Горький! Ваше драматическое произведение, озаглавленное - "На дне", требует обсуждения. Само произведение верно отображает народную нищету при капиталистическом строе. Однако его название вызывает возражения, поскольку может быть истолковано как намек на нашу современную действительность. В связи с чем рекомендуем название изменить. Приводим перечень приемлемых названий: "Не на высоте", "До вершины далеко", "У подножия горы", "Пока что - на дне". И все же, так как каждое из перечисленных названий, тем не менее, позволяет предположить, что ситуация наша не на высочайшем уровне, предлагаем в качестве названия для пьесы: "На вершине". Подписал...

ЗАХЕДРИНСКИЙ (с недоверием). И я это продиктовал?

ТАТЬЯНА. Лично вы.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. В таком случае следует подписать. (Садится за письменный стол.)

Татьяна вынимает лист с текстом из машинки и подает его Захедринскому на подпись.

ЗАХЕДРИНСКИЙ (макает перо в чернильницу, заносит ручку над листом, намереваясь подписать, колеблется, кладет ручку на место). А знаете что, товарищ Бородина? Есть идея.

Татьяна не реагирует.

Не станем отправлять письмо. Чем заниматься перепиской, поеду-ка я на Капри лично. То есть - в командировку. Дело это деликатное, лучше обсудить его с Максимом наедине. Поедете со мной?

Татьяна не реагирует.

Я понимаю, вам неприятно ехать в капиталистическую страну. Она вам отвратительна. Мне тоже. Но это ваш долг, не могу же я ехать без секретаря. Вместе в борьбе, вместе в самопожертвовании ради пролетарской отчизны таков наш девиз. Будем испытывать отвращение вместе. Что скажете?

Татьяна не реагирует.

(Он поворачивается к Татьяне лицом к лицу, как человек, решившийся на окончательное объяснение.) Товарищ Бородина, если уж вы со мной спите, то почему не можете любить меня?

ТАТЬЯНА. Вы спрашиваете официально, товарищ начальник?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Абсолютно официально.

ТАТЬЯНА. Потому что это не входит в мои обязанности.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тогда почему спите со мной?

Пауза.

Ведь не ради карьеры. Для этого вы слишком чисты идеологически.

ТАТЬЯНА. Я удовлетворяю мои потребности.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Значит ли это, что вы смогли бы и с кем-нибудь другим?

ТАТЬЯНА. Смогла бы и с другим.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. А как же быть с любовью?

ТАТЬЯНА. Любовь - это предрассудок.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Буржуазный, разумеется. Вы любите Партию.

ТАТЬЯНА. Имеете возражения, товарищ начальник?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да нет, с чего вы взяли! Я и ее люблю. А вы - только Партию?

ТАТЬЯНА. Надеюсь, вы не ревнуете, товарищ начальник?

ЗАХЕДРИНСКИЙ. К Партии? О нет.

ТАТЬЯНА. В чем же тогда дело?

С правой стороны входит Илья Зубатый, ему двадцать два года, атлетического сложения. В спортивной майке, широких белых брюках с заутюженной складкой, надо лбом буйная белокурая шевелюра. В руке газета "Комсомольская правда".

ЗУБАТЫЙ. Не напечатали!

Татьяна идет навстречу Зубатому. Тот, не обращая на нее внимания, идет прямо к Захедринскому, минуя по дороге Татьяну. Та останавливается.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что не напечатали, товарищ Зубатый...

ЗУБАТЫЙ. Стихотворение! Мое стихотворение!

Татьяна возвращается к своему столику.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да что вы такое говорите, товарищ Зубатый? Ваше стихотворение не напечатали. Невозможно. А какое стихотворение, скажите-ка?

ЗУБАТЫЙ. "Завтра".

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как вам угодно, но завтра я, возможно, буду занят.

ЗУБАТЫЙ. Да это же название стихотворения. Не напечатали.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. "Не напечатали" - хорошее название.

ЗУБАТЫЙ. Не напечатали - не название стихотворения, а просто не напечатали. А стихотворение называется - "Завтра".

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тоже неплохо. А о чем стихотворение, напомните.

ЗУБАТЫЙ (декламирует).

Что ж, пусть дымится Фудзияма,

Не нужно нам японской вишни.

Дай - домны жар, руду Урала,

В их честь мы дружно грянем - браво,

Ведь наше дело вечно право.

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ах, это. Понятно, почему не напечатали. Я не разрешил.

ЗУБАТЫЙ. Но это же о Магнитогорске!

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Преждевременно. Строительство Магнитогорска начнется только через год.

ЗУБАТЫЙ. Не может быть!

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Можете проверить в энциклопедии.

ЗУБАТЫЙ. Вот не везет!

ЗАХЕДРИНСКИЙ. К тому же Фудзияма не дымится. В последний раз этот вулкан дымился в тысяча семьсот седьмом году. Ныне же он хоть и по-прежнему японский, но погасший.

ЗУБАТЫЙ. Разрешите, я запишу, товарищ начальник. (Достает из заднего кармана брюк маленький, черный блокнот с карандашом и записывает.)

ЗАХЕДРИНСКИЙ. Идеологически вы безупречны, товарищ Зубатый, однако вам следовало бы подтянуться по части истории и географии. Вы посещаете вечерние курсы?

ЗУБАТЫЙ (пряча блокнот). Нет.