где находилось еще человек пятьдесят заключенных. Сквозь щелочку в забранном решеткой окне я смотрел на далекие огни американского города. Несмотря на ночное время, в камере было светло: здесь круглые сутки горел свет, чтобы надзиратель, сидящий за огромной стеклянной стеной, мог спокойно наблюдать за арестантами. Его взору были доступны даже туалет и душевая, отгороженные от остального помещения лишь не очень высокой перегородкой. Право на уединение, о котором наверняка упоминает Конституция США, здесь явно игнорировалось, отчего первое время я ощущал себя не слишком уютно.
Рядом со мной на пахнущей сыростью постели лежала карманная Библия. Ее предложил мне за обедом белозубый и веселый негритянский парнишка – он угодил в тюрьму за то, что общественном месте раскуривал «косячок» с марихуаной. У заключенных времени было хоть отбавляй, поэтому Библия, этот бестселлер всех времен и народов, пользовалась среди них огромной популярностью – на свободе, понятное дело, никому не хотелось тратить на нее драгоценные минуты.
Я лежал с думами о Кирюше и о той, первой в нашей жизни Священной книге, на которую братец позарился много, много лет назад. Сейчас я вдруг ясно осознал, что восхождение Кирилла к Непостижимому началось именно тогда, когда он, подчиняясь направлявшей его могучей силе, решился украсть Библию. Он не знал, зачем это делает, но, ощущая дыхание Всевышнего, что исходило от книги, неосознанно захотел соединиться с ним – пусть даже ценой преступления. Его путь к Богу с самого начала был дорогой греха, потому что только совершая поступок, безнравственный с точки зрения общества, Кирилл поднимался по ступенькам самопознания; только преступление наполняло его душу восторгом, близким религиозному экстазу.
До того как в голове у меня родился мгновенный план пойти в тюрьму вместо брата, я лелеял давнишнюю мечту вляпаться в какую-нибудь авантюрную историю и потом подробно описать все произошедшее со мной. Когда благодаря картам Таро я понял, что смогу направить стопы Кирилла на преступление, а затем поменяться с ним ролями (при этом не подмочив собственной репутации), душа моя преисполнилась великой радостью.
Однако постепенно восторг куда-то незаметно улетучился. Тюремные часы однообразно отсчитывали минуты, я лежал на сырой постели, и ничего не происходило. Когда монотонное течение часов, казалось, зациклилось в вечность, прирожденная способность трезво соображать внезапно меня оставила. Я больше ни о чем не думал – лишь равнодушно следил, как мысли утекают подобно газу из проткнутого шарика.
Вдруг голову и тело наполнила чудесная легкость, и мне захотелось сотворить что-нибудь эдакое. Повинуясь непреодолимому порыву, я открыл Библию и с безмятежностью в душе вырвал из нее страницу. Мои пальцы сами собой стали совершать над листиком некие манипуляции, и через полминуты из-под них вышло чудесное творение в виде бумажного самолета. Я подул в его заднюю часть, наполняя воздухом, и пустил в полет по камере.
При виде самолетика, исписанного священными словами, меня охватило ликование. Я взял Библию и запрыгнул с ней на высокий стол, за которым обедали заключенные. Одну за другой вырывал я страницы из книги, проворно делал самолеты и запускал их, нацеливая Священное слово на кровати, где мирно спали люди в красных одеяниях.
Наутро вся камера была усеяна бумажными самолетиками, и арестанты просыпались с лицами, просветленными Благой вестью, за ночь чудом осевшей у них на постели.