Я набрал в грудь побольше воздуха – и нырнул. Вода была темной и соленой – ничего не видно, а если и видно – то глаза щиплет. Я старался, как мог, и руками, и ногами, и даже мыслями греб наверх. Потом брызги, солнце, и я понял, что вынырнул.
Огляделся – и возле берега уже с той стороны острова увидел лодку, на которой мы приплыли.
7
Она вынырнула вслед за мной.
– Получилось.
– А ты не верила, что я всех вытащу.
– Верила.
– Нет, не верила.
– Слушай, а где этот парень?
Мы оглянулись, покачиваясь на волнах – парня не было.
– Черт, он не выныривает!
Я набрал еще воздуха, и погрузился в воду. Пытался что-либо разглядеть, но от соли резало глаза, на ощупь – никого.
– Он не выныривает, не выныривает! – кричала она мне.
– Жаль.
Я попробовал еще пару раз понырять, но это было безрезультатно. Только глаза теперь красные были.
И тишина. Плеск волн и ветер где-то вдалеке. Сгущались тучи.
– Ты убил его.
– Ох, детка, я не делал этого.
– Я уверена, ты все подстроил специально, чтобы его убить!
– Да нет же, не специально..
– Держись от меня подальше!
Она начала резко грести к берегу. Я все-таки поплыл за ней.
– И не плыви за мной!
– Не могу, там берег.
– Убийца, убийца!
Она поплыла быстрее. Мы вылезли на песок, и он был уже не таким теплым, как махровые носки моей бабушки. Она держалась чуть поодаль, что делать дальше – непонятно.
– Ты и меня убьешь, да?
– Ты думаешь, стоит?
– Если будешь убивать – убивай быстро.
– Хорошо.
Вдруг, вдалеке показался силуэт человека. Мы стали приглядываться. Он тоже приглядывался. Греб одной рукой, а вторую под воду засунул – держал там что-то. Доплыл до берега, вышел.
– Чуть было не забыл! – показывал он нам на пакет с бутербродами, – пришлось вернуться.
Опасные тучи все еще висели у нас над головами. Ветер сбивал с хвойных деревьев хвою и доносил до нас ее запах.
8
Следующим утром мы пылесосили окурки или что-то такое. В нашей квартире ничего не изменилось – лишь первые пару минут все казалось каким-то забытым, а дальше унылая рутина.
С острова мы выбрались на той же лодке. Несмотря на то, что щели в ней стали еще больше, нас стало точно не меньше. Гребли мы по очереди.
– Понимаете, я очень одинок, – все рассказывал нам он.
– Это мы помним.
– Даже во время новогодних салютов.
– О, в это время все себя одинокими чувствуют.
Счастье – оно внутри. Нельзя нарезать его ломтями, или выломать из оконной рамы. Внешнее формирует внутреннее – но это полная ерунда. Все, от чего оно зависит – висит между левым и правым легкими, но никакая бронхоскопия не находит там ничего. Хочется быть проще, быть легче, а весь мир тяготеет к утяжелению, к усложнению – но это тоже лишь самообман. Единственное, что тяготеет к усложнению – это сами люди.
– Слишком тяжело ты рассказываешь, тяготеешь – говорит он мне.
– Да нет, я все веду к тому, что под внешним обликом скрывается иногда гораздо больше интересного. И невероятные миры – не надо впадать в панику, если ты чего-то не видишь сразу. Знаешь, чем ты сам глубже, тем больше ты и заметишь под поверхностью.
На прощание он протянул нам пакет с бутербродами.
– Держите их, держите.
– Да мы их уже как-то держали, спасибо.
Конец ознакомительного фрагмента.