Сара подошла к окну:
— От полковника Клавеля будет не много пользы в Кабуле, но вот установить мир в Кибере… — Она пожала плечами. — На афганцев нельзя полагаться.
— Ну, если считать надежностью послушание… — спокойно отвечала Анне-Лиз. — Я думаю, нет… но полковник Клавель предполагал, что служба будет опасной и там могут быть беспорядки, потому отправка писем и задержана. Опять же, — она завязала узелок на конце нитки, — полковник, может быть, не любит писать письма.
— Откуда вы так хорошо его знаете? — спросила Сара насмешливо.
— Совсем не знаю. Он был всего лишь другом моего отца.
Сара села рядом с нею. Глядя через плечо Анне-Лиз, она рассматривала вышивку.
— Мы с Тимми могли бы умереть с голоду, если бы полковник Клавель не помог нам. Мы очень многим обязаны ему.
— Так же, как и я. Вы говорите, что он помог многим вдовам своего полка?
Сара кивнула:
— Полковник Клавель многое сделал, чтобы они вернулись домой.
— Похоже, он хочет всех отправить домой. — Анне-Лиз вдела в иглу новую нитку. — Он убежден, что в ближайшем будущем в Индии будут волнения.
— Не думаю, — ответила Сара. — Наши индийцы не такие хитрые, как афганцы. К тому же мы дали им заботливое правительство, железные дороги, улучшили санитарные условия…
— А что, если они не хотят всех этих новшеств? Что, если они хотят, чтобы жизнь текла своим чередом?
— Какая же это жизнь! Самосожжение вдов вместе с умершими мужьями и удушение невинных людей для восхваления языческой богини Кали! Вы действительно хотите, чтобы это продолжалось?
— Я считаю это отвратительным, но я также вижу, как мы, иностранцы, диктуем наши условия народу, который не желает принимать перемен. Как пригоршня желтого песка, брошенная на черный вулканический берег, каждое утро с рассветом мы ждем, чтобы весь берег стал желтым. — Она сделала три стежка. — И когда желтое отказывается смешиваться с черным, это кажется нам совершенно неразумным. Странный взгляд на вещи! Не так ли?
Сара посмотрела на нее с уважением:
— Вы бунтовщица. А полковник Клавель поддерживает ваши взгляды?
— Понятия не имею. Отец поддерживал. Остальное не имеет значения.
Сара нахмурилась:
— Вам нравится полковник Клавель, ведь так?
— Трудно сказать, с одной стороны, он упрям, как осел, дерзок и испорчен. С другой — восхитителен! Мой отец обожал его, что делает ему честь, но отцу нравилось множество людей, особенно китайцы, тем, что у них почти бесконечное терпение. Папа был уверен, что все люди прекрасны.
— Если ваш отец так думал, он мог бы исправить Дерека!
Употребленное Сарой имя «Дерек» больно кольнуло Анне-Лиз. Это значило, что она была Дереку ближе, чем думала Анне-Лиз.
— А вы? — спросила Анне-Лиз.
Сара была озадачена:
— Что я?
— Собираетесь изменить Дерека?
Сара вспыхнула.
— Я полагаю, что я слишком много говорю о полковнике… это может быть вами неправильно понято… — Она запнулась, затем добавила: — Он был так добр ко мне и Тимми. Благодаря его поддержке мы отправили свои деньги в Англию несколько месяцев назад. Он предложил нам деньги сразу после того, как Джордж умер от холеры… но я не могла бы взять их просто так, — она колебалась. — Я не хотела попасть в зависимость… от такой большой заботы… ну, вы понимаете.
Анне-Лиз понимала. У них обеих, значит, были одинаковые проблемы. Она дотронулась до руки Сары:
— Не волнуйтесь. Я никогда ничего не скажу… И я понимаю больше, чем вы можете себе представить. — Видя мрачное лицо Сары, она обняла ее. — Возможно, письмо придет сегодня.
Но писем не было ни в этот день, ни на следующий. Отвратительная жара июля сменилась выматывающей духотой августа.
Вечером шестнадцатого августа, когда жара окутала дом, как душное одеяло, пыльная повозка, запряженная двумя лошадьми, медленно въехала во двор. Ахмед, конюх Дерека, приказал вознице подать ему руку. Обе женщины, сопровождаемые горсткой слуг, поспешили во двор, руками заслоняя лицо от жаркого заходящего солнца. Женщины подошли к повозке. Ахмед и возница вытащили слабое тело Дерека, который был без сознания. Сара издала пронзительный крик:
— Он ранен!
Ахмед угрюмо кивнул:
— У господина сломана нога, а спина прострелена пулей гильзаев — да покарает Аллах их вероломные сердца! — они напали на господина и его отряд в ущелье Кибер. Господин и несколько его солдат помогли нам избежать захвата гильзаями. Спасшиеся вернулись с повозками, чтобы вывезти раненых и прикрыть отступление. Господин очень плох.
«Но зачем доктор отправил его домой в такую жару, когда ему лучше было бы остаться в Кабуле?» — хотела спросить Анне-Лиз, но сдержалась. Она быстро направила людей в комнату Дерека. Сара, как помешанная, шла за ними. Когда Дерека положили на кровать, Анне-Лиз приказала вознице привести врача, затем велела Саре проследить, чтобы слуги принесли холодной воды и лимонада, если Дерек проснется. Когда Сара вышла из комнаты, Анне-Лиз повернулась к Ахмеду:
— Почему доктор отправил господина из Кабула, если он так тяжело ранен?
Когда он ответил, она побледнела:
— А господин знает?
— Нет, госпожа. Он был слишком плох, чтобы интересоваться этим.
— Хорошо. Ничего не говори остальным, я расскажу полковнику сама, когда ему станет лучше. Он должен направить все свои силы на выздоровление.
Анне-Лиз оставила Ахмеда, чтобы он раздел господина; на лестнице она столкнулась с Сарой, несшей кувшин с водой.
— Дай Ахмеду пять минут, а потом пусть он вымоет полковника. Я пошлю ему немного овсянки чуть позже.
С этими словами она оставила Сару, чтобы та позаботилась о Дереке, зная, что так Саре будет легче. Она успокоила ее только к ночи, и сама села дежурить у кровати Дерека. Под утро Дерек начал шевелиться. Его потное лицо было наполовину скрыто повязкой. Изогнувшись от боли, он оторвал кусок простыни, обнажив верхнюю часть тела и бедро.
«Он потрясающий мужчина!» — подумала Анне-Лиз, и краска стыда залила ее лицо. Широкоплечий, с черными волосами, покрывавшими грудь и выглядывавшими из-под повязки. У Дерека был плоский живот и изящные бедра наездника. Под простыней четко вырисовывались его длинные ноги. Сильная мускулистая рука протянулась к ней, он что-то пробормотал на пушту, потом закричал:
— Черт бы вас побрал, ублюдки!
Затем снова послышалось бормотание: он просил воды. Она быстро налила воды и приподняла ему голову. Голова была тяжелой, но она влила немного воды в его спекшиеся губы. Когда он отпил, глаза его открылись и он попытался что-то сказать.