«творческий», творчество – это приближение к себе. Именно творчество, а не соцсети. Социальные сети заставляют нас постоянно жаждать чего-то большего. Из-за них мы чувствуем, что многие люди гораздо успешнее нас, и зацикливаемся на внешнем фасаде, нежели на внутреннем содержании.
– Согласен. Чувство зависти, заниженная самооценка и потеря времени – вот главные побочки интернета. Отключи его на время, может, это сделает тебя счастливее.
– Ты прямо как мой психолог: живи одним днем, одним хорошим днем, здесь и сейчас. Он сказал мне это в пятницу.
– А ты?
– Как я могу жить одним, когда впереди два выходных, – улыбнулась девушка.
– Жизнь несовершенна, каких бы подвигов ты ни совершил, – сделала она глоток виски.
– Я?
– Да, любой. Ты считаешь себя везучим человеком?
– Да, я каждый день могу смотреть на тебя, – улыбнулся я довольно открыто.
– У тебя красивая улыбка.
– У тебя тоже.
– Моя жизнь полна беспокойства и тревоги. Тревожиться за близких – это моя форма существования. А если я не тревожусь, значит, я не в форме. Не могу работать.
– И что ты делаешь, когда не можешь работать?
– Иду в бар или к психологу.
– И что, становится легче?
– Нет. И знаешь, что советует мой психолог: твоя задача придать своей форме содержание. Это не так уж и сложно, просто будь решительна и уверена в себе.
– Это работает?
– Не знаю. От этого столько истерик внутри. Все боятся делиться переживаниями, даже со своими любимыми, потому что у тех полно и своих проблем. И желание прожить свою жизнь с собакой все сильнее.
– Мне кажется, для таких дел нужен как раз незнакомец.
– Бармен.
Прошло не так много времени, а девушка уже рыдала несколько часов на моем плече, рассказывая о своем одиночестве.
– Кто это был, точнее сказать, была, я ее раньше не видел.
– Не знаю.
– Я думал, кто-то из твоих старых знакомых.
– Нет. Она очень хотела, чтобы ее узнали, поэтому так сильно скрывала свое лицо.
– Любая девушка этого хочет. Им всем не хватает внимания.
Так мы дружили несколько лет, в перерывах между съемками она приезжала ко мне разбавить свое одиночество кофе и виски. Она привозила мне очередную историю, словно жертвоприношение, я угощал ее вниманием, признавая в ней звезду.
На мосту
Отношения с дочерью напоминали урок кройки и шитья. То я любила ее изо всех сил, то крыла на чем свет стоит. Это была привязанность. Из своих привязанностей я вязала ей теплый свитер, который дочь не всегда хотела носить: то жарко, то колет, то цвет не тот. Но я продолжала вязать, стараясь углубить эти самые связи с дочерью, пытаясь связать кольчужку, в которой Римма могла бы себя чувствовать в защищенности. Привязанность дает защиту от ответственности. Пока ты маленькая, я буду за все отвечать: за ложку, за горшок, за слезы, ты просто доверяй, то есть носи свитер, который я связала, ниточки которого, те самые привязанности, будут вибрировать и откликаться на каждое твое движение, на каждый твой вздох, на каждую твою прихоть. Это вроде сигнализации.
Я катила коляску по мосту и продолжала разбирать нити, считать узелки и делать петли, глядя на очертания промышленного Петербурга, в которых мерещился Лондон. Неву вполне можно было выдать за Темзу, а Большеохтинский мост за Тауэрский. Легкий туман висел над рекой, вдали тихо шел катер. Картинка как из фильма «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Сокровища Агры», разве что катер не дымил. На улице было безлюдно и промозгло.
– Есть закурить? – бросила она громко и беспечно молодому человеку, который стоял по ту сторону парапета моста и готовился прыгнуть в воду. Он пошатнулся от неожиданного вопроса, но устоял.
– Да. Есть, – посмотрел он на девушку с коляской.
– Ты чего там стоишь? Прыгать собрался?
– Вроде того.
– Может, сначала покурим. Курить хочется, а сигареты забыла.
– Хорошо, – держался парень одной рукой за железную ограду, а другой достал пачку сигарет. Она взяла сигарету и повертела в воздухе.
– А зажигалка?
– Да, – изловчился он и добыл огонь из своей «Зиппо».
– Школьник, что ли? – затянулась она.
– С чего вы взяли?
– Ведешь себя как школьник.
– Я никогда не любил школу: там заставляли учить то, чего я не хотел знать.
В школе на меня мало кто обращал внимание. По крайней мере до тех пор, пока от нечего делать я не начал изображать из себя безмозглого идиота с кучей денег в кармане. Девочки обернулись первыми, – полностью повернулся ко мне парень и обхватил парапет обеими руками. – Первое свидание, первый поцелуй и т. д.
– Так вот что тебе нравилось?
– Первый поцелуй был самым отвратительным ощущением в моей жизни. Этот конь умудрился пустить мне в рот столько слюны, что потом, когда это все, слава богу, закончилось, я шла и плевалась, наверное, пару кварталов.
– У меня тоже такое было. Благо девочек, которые хотели красивой жизни, было еще больше.
– Мажор, что ли?
– Родители не жалели на меня денег. Они ими откупались, потому что маму и папу я практически не видел. Они все время были чем-то заняты. Гувернантки, учителя и аниматоры, все они заменяли мне их. Но вот что из этого вышло. Мать – наследница древнего рода, воспитанница элитного интерната, выпускница Кембриджского университета, живет в творческих проектах, убыточных и благотворительных. Отец – банкир. Моя семья – продукт капитализма. Отец все время заботился лишь о сохранении своих активов, мать – внешности. Комфорт, финансовое благополучие и высший свет, их занимало только это. Я так и не закончил университет. Назло родителям, хотел даже уехать в Африку учить детей.
– А чего не уехал?
– Не уехал.
– Кажется, я знаю почему? Записался в секцию прыжков в воду, – рассмеялась девушка.
– Родители отговорили.
– Значит, тебе на них не наплевать.
– Я от них завишу. А ты?
– Я очень сложная, хотя бы потому, что мне, по большей части, на все насрать, кроме своего ребенка. Мне от них ничего не нужно. Мне не нужна чья-то помощь из жалости. Терпеть ее ненавижу. Если я не смогу помочь себе сама, никто не сможет мне помочь. И нечего анализировать. А мои родители, как и большинство людей, анализируют, кучу времени они размышляют о том, что будут делать в следующие пятьдесят лет. Я не люблю самоанализ, предпочитаю искреннее общение.
– Хорошо, когда есть с кем, – вздохнул парень.
– Хороший виски никогда не был помехой общению. В какой-то момент я слишком далеко зашла в алкоголь. Под мухой же все