было прохладно. Деревья, словно поднятые наспех с утра с торчащими вихрами своих причесок на лысеющих головах, больше были похожи на цветастые пугала, они пугали птиц. Те сбивались в стаи и поспешно покидали места рождения. Месторождения их не держали. Для них более важным было ощутить радость и высоту полета, которые в нашем климате можно было набрать только весной. Пернатые слились, ушли в точку, за бугор, на юга. Мне тоже хотелось туда, где все еще можно было бы ходить в трусах и майке, как в теплой квартире, в которой круглый год отопление. Я потрогал батарею. Та была горячей. Горячие батареи – первый признак зимы.
Паранойя цивилизованному человеку вскакивать ни свет ни заря, бежать на охоту, выполнять долг, который ему навязало общество, нестись на работу, о которой в детстве он даже не знал, не говоря о мечтах. Я пережил этот момент и теперь мог себе позволить явиться к себе на службу в любое время или вовсе остаться дома. Я служил сам себе и еще немного людям, которые читали. Мне всегда было приятно видеть свои книги, то есть выпущенные моим скромным издательством, в руках других людей. В моих руках уже полчаса был руль, в душе бросалась листьями осень.
Когда я зашел в кабинет, то обнаружил в своем кресле Таню, которая одним ловким движением уволила меня на несколько минут с поста. Она сидела закинув одну ногу на другую и скрестив руки на своей прикрытой блузкой груди. Пиджак был расстегнут. Она тут же поднялась и начала поправлять прическу.
– Ну что это, Таня?
– Хотелось побыть немного в роли директора.
– Я не об этом. Что за закрытая поза, руки скрещены, это же ваши крылья.
– Раньше вы говорили, что мои крылья – это мои ноги, стоит ими только взмахнуть.
– Видимо, старею, теряю хватку. В любом случае, не так важно, руки, ноги, они должны быть свободны.
– Вы хотите сказать: «Свободна!»
– Я намекаю, что они не свободны.
Она любила меня, а я не знал, что с этим делать. Не знал, куда от этого деться. Как это использовать в мирных целях. Этот ядерный потенциал, этот ядерный реактор. Я заказывал себе чай или кофе. Кофе у нее получался отменный, потому что она варила его с любовью, с любовью ко мне. Хотя и безответной. Мне надоело делать вид, что я этого не замечаю: «Таня, ты любишь меня?» – «Нет, с чего вы взяли, Руслан Альбертович?» – «Я еще не взял. Не гони лошадей». – «Так возьмите», – прокручивал я возможный диалог в голове.
Любовь с десяти до шести вечера. На уровне ее приглашений и моих отказов, ее девичьего тепла и моей профессиональной холодности. Служебные романы я считал самыми низкосортными из всех существующих. В общем, я ее не любил… еще не любил… ни разу.
– Таня, место, – рявкнул грозно я.
Она села обратно.
– Что вы себе позволяете, Руслан Альбертович?
– Только то, что позволяете мне вы, Танечка. Я хотел сказать, что место занято.
– Ладно, пошла на галерку.
– Какая яркая помада! Тебе очень идет. – Попытался я сгладить ее обиду. – Хочешь кому-то понравиться?
– Нет, стереть поцелуи бывших, – пришла она в себя. – Я вот бумаги принесла.
– Что там?
– Договора, акты, словом, бумага.
– Хорошо, оставь, я посмотрю. Жду с нетерпением кофе.
Когда сквозняк унес последние ароматы Франции, я сел в еще теплое кресло. В этот момент сработала сигнализация, будто я сел в чужое, звонил мой телефон.
– Да, Володя, привет, как ты?
– Потихоньку. Как сам? – ответил мне фа-диезом из трубки знакомый голос старого друга Владимира, который был главным редактором одного популярного глянцевого журнала. И, не дождавшись ответа, добавил: – Я тебе сборник стихов отправил, помнишь, я говорил про одну молодую поэтессу?
– Помню. Хорошо, почитаю.
– Можно не читать, сразу в печать.
– Сразу в печь, – рассмеялся я. – Хорошо, напечатаю.
– Картинку на обложку чуть позже пришлю.
– Обложка бумвинил или мягкая?
– Сделай интегральную.
– А сколько экземпляров тебе надо ее напечатать?
– Две тысячи для начала.
– Не многовато ли? Стихи так плохо продаются. Я бы сказал, они вообще не продаются.
– Знаю, не продаются, но пишутся регулярно. Закину в свою Сеть.
– Надеюсь, женщина того стоит.
– Она стоит дороже. Ищу подходы. А твоя?
– Моя вообще не продается… уже, – добавил, приставив себя к Алисе, как тот самый уменьшительно-ласкательный суффикс. Что-то было в ней трогательное, как в красивых детях, которых хотелось всем потискать, чтобы услышать их сладкий заразительный смех. Это с одной стороны, с другой – еще можно было запросто приставить к виску, чтобы она вынесла весь мозг.
– Когда ждать? – улыбался он в трубку.
– Пару недель на корректуру, пару на печать, думаю, через месяц-полтора.
– Хорошо. Как твоя дача? Достроил?
– В процессе. Я приглашу тебя первым.
«Какого черта я строю эти хоромы? Для кого? Для себя? Нужна мне природа такой ценой. По сути, мне же, кроме куска озера с клевом и спиннинга с блесной, больше ничего не нужно. Для будущих внуков? Далась им эта природа».
– Вместо кошки?
– Не, кошка есть.
– Ну да. Как она, кстати? Как теща?
– Не сыпь мне соль на сыпь, – вспомнил я бесконечные разговоры о грядках и о болячках. – Всё на грани развода. Кстати, у тебя есть какие-нибудь вакансии журналиста?
– Нет, конечно.
– А журналистки?
– Для другой кошки?
– Ага.
– Твоя?
– Работаю над этим.
– Хорошо, пусть пришлет мне что-нибудь из своих материалов: репортажи, интервью, рецензии. Все, что у нее есть. Если есть.
– Этого добра у нее полно, – вспомнил я ее статьи из студенческой газеты. Были среди них очень даже ничего.
– А чем конкретно она хотела бы заниматься?
– Да чем угодно. Кино, например.
– Кино… Я тоже давно не был в кино.
– Хочешь, чтобы я тебя пригласил? – рассмеялся я в трубку так громко, что испугал Катю, тень которой некоторое время стояла за дверью и не решалась войти. Так и не зашла.
– Ты нет, ты не в моем вкусе.
– Скажи лучше, что боишься темноты.
– Ты не в моем вкусе, даже в темноте.
– Вот собака. Ладно, меня не надо, девушку мою пристрой в кино, кинокритиком.
– Все хотят на красную ковровую дорожку, – услышал я в его басе нотки тех самых незапланированных телодвижений, которые придется ему предпринять, чтобы решить этот вопрос.
– Кино вкуснейшее из искусств.
– Там надо более-менее владеть языком, чтобы читали, в киножурналистике такие зубры сидят. В общем, жду материалов.
– Хорошо, я понял. Целую.
– Отомстил, значит. Ладно, дружище пока. Позвони, как будут готовы книги.
Я положил трубку перед собой на стол. Некоторое