Как загипнотизированный присаживаюсь рядом с ней. Её кожа словно подсвечена изнутри… молочная… Щёчки-персики. Юная совсем.
Подчиняясь внутреннему порыву, стираю большим пальцем слезу. Заправляю прядь, упавшую на лицо, за ушко.
Испуганно замерев, не смеет шевельнуться, покорно опуская горестный взгляд. И эта её эмоция вдруг пробивает мою броню, влезая под кожу. Доставая нечто незадействованное ранее. Болезненное, настойчивое, чисто мужское. Меня окатывает тяжёлой, слепящей жаждой обладания… Я снова жадно облизываю губы, сглатывая подкативший к горлу ком.
Жарко…
Вдыхаю глубже. Пахнет непривычно. Никаких ожидаемых арабских духов с давящим сандалом. Наоборот. Чем-то… цветочным… тонким… едва уловимым… юным, тёплым… Хочется прижаться лицом к её шёлковой роскоши и вдохнуть так, чтобы всему пропитаться изнутри этим запахом и утолить всепоглощающий, будоражащий кровь голод.
Но… в эту сторону нам двигаться не надо. Она не рабыня. Она всего лет на десять старше моей Маруськи… И то, что мне вставило, совсем не повод использовать её. Такая невинная красота обезоруживает.
— Ты неожиданно красива, Ляйсан.
Попытка превратить это просто в нейтральную констатацию факта проваливается. Мой голос просаживается, переходя на хрип. Прокашливаюсь.
Потёк, Гаранин?.. Кто ж тут устоит?
Кровь приливает к лицу, пульсируя в ушах. Ещё раз веду пальцем по мокрой щеке.
— А плакать не надо.
Делая усилие над собой, убираю от неё руки.
— В общем…
Что я собирался ей сказать?
— Если кто-то будет обижать, — стреляю взглядом на дверь, — ты сразу говоришь мне. И я вмешиваюсь. Тебя здесь никто не будет трогать. Ни я, ни кто-то другой. Будешь спокойно жить, как жила у отца. Ко мне относись как к опекуну.
— Спасибо…
— Днём я был раздражён. Прошу прощения за резкость.
Вкладываю ей в руки телефон, который купил для неё.
— Это тебе.
— Спасибо…
— Здесь вбит мой номер.
Взгляд, не подчиняясь, скользит ниже, по обтянутой тканью пышной груди… изгибу бедра… к босым ступням с ухоженными идеальными пальчиками. Нежно-розовыми… На тонкой щиколотке — золотая цепочка.
Она как из другой реальности.
Встряхиваюсь, рывком отвожу глаза, попадая взглядом на книгу у её стопы. Поднимаю.
— Анатомия?..
— Можно спросить? — шепчет, не поднимая глаз.
— Конечно.
— Мне можно дальше учиться?
— Ты учишься? — взлетают мои брови от удивления. — На кого?
— На фармацевта.
— Мм… Это… отлично! — развожу руками. — Можно, конечно.
— Как добираться? — поднимает наконец-то на меня вопросительный взгляд.
— Хм. А как раньше добиралась?
— Братья привозили, забирали…
— Скинь мне своё расписание, что-нибудь придумаем. Голодная?
— Да.
— Пойдём… с кухней тебя познакомлю. Готовить умеешь, надеюсь? Здесь придётся о себе заботиться самой.
Алла нас всех не прокормит точно. Она и себя не прокормит!
— Умею.
— Вот и умница.
Поднимаюсь, протягиваю ей руку. Пальцы у неё больше не ледяные. Оттаяла немного?
— Пойдём.
— В таком можно выходить? — покусывает тревожно губу, сжимая ткань юбки платья.
— Не понял вопроса.
— Руки, шея… открыты. Можно?
— Можно всё, что тебя не смущает саму. Платье очень красивое.
Не могу перебороть себя и выпустить из рук тонкие пальчики. Так и вывожу из комнаты за руку.
— Лестница крутая. Спускаешься — держись за перила.
Веду вниз. А хочется остановиться, развернуться и подхватить её снизу так, чтобы каскад её волос накрыл и меня. И утонуть в их запахе… засунуть ей в рот язык и…
Стоп!
Назвался опекуном — опекай. А вот это всё — к Алле. Глядишь, тогда и уживутся.
С сожалением, но решительно отпускаю пальцы Ляйсан…
Концепция не меняется.
Глава 9 — Добрый-Злой (Ляйсан)
Тимур отпускает мою руку и уходит вперёд под арку. Останавливаюсь в ней. На кухню с распущенными волосами заходить нельзя. Откидываю их назад и торопливо плету косу потуже.
Оперевшись на барную стойку, внимательно следит за каждым моим движением. Сначала показалось — злой. Теперь кажется — добрый. Противоречивый. Лучше особенно не расслабляться. Завтра опять может стать злой.
Но его обещания очень греют душу. Учиться можно, трогать не будет… Зачем ему меня обманывать, если я уже и так принадлежу ему?
Оглядываю кухню. Красивая. Современная. А хозяйки нет… Поджав губы, смотрю на бардак на столе. У нас бы мама за такое выпорола!
Грустно вздыхаю. Свинину мы не едим. А на столе только окорок, запечённый с овощами. Но мужчине нужно подавать то, что он велит.
— Так, — спохватывается он.
Открывает духовой шкаф, озадаченно смотря на блюдо с окороком.
Поднимает его, ставит в шкаф. Неуверенно зависает пальцами возле панели.
— Можно помочь?
— Нужно!
Преодолевая внутренний барьер, подхожу к нему ближе. Мы неловко застываем. Словно с сожалением, он отстраняется, уступая мне место. Включаю режим разогрева.
— Хлеб порезать?
Бросает взгляд на стол.
— Порезан.
— Чёрствый уже… Мужчинам такое не подают.
Склонив голову набок, с любопытством рассматривает.
На кухне мне комфортнее. Это женское место.
— Хорошо, порежь.
Мою как следует руки. Отыскиваю взглядом хлебницу, ножи… У нас кухня и столовая отдельно. У него разъединены только стойкой.
— Зелень, овощи? Порезать?
— Хм…
Открывает холодильник, вытаскивает оттуда пару пучков зелени. Подхожу ближе, чтобы забрать. Мы опять неловко замираем, пытаясь поделить пространство.
Мне он кажется неуместным на кухне. Как горящий факел, который надо всегда обходить, чтобы не обжечься.
— Можно я… — несмело киваю на холодильник, — сама?
— Давай.
Уступает мне место. Делаю овощную нарезку, выкладываю на листья салата. Поливаю маринадом из оливкового масла и бальзамического уксуса. Отец очень любит, чтобы было так.
— Кунжут есть? — оглядываюсь я.
Все полки закрыты.
— Я не знаю, — пожимает плечами. — Специи вот здесь.
Открывает один из шкафов. Отыскиваю маленькую непочатую пачку. Посыпаю овощи.
— Остро делать или нет? — с сомнением сжимаю в руках мельницу с перцами.
Надо же мне знать, как ему готовить?
— Остро.
Под его внимательным взглядом всё норовит выпасть из рук! И хочется умыть горящее лицо.
Достаю зашкворчавший окорок. Отрезаю несколько тонких пластов мяса. Красиво выкладываю на блюдо рядом с овощами. Поливаю сверху жиром, чтобы не было сухое. Посыпаю зеленью. Ставлю перед ним на стол. Кладу на салфетку приборы.
Его брови отчего-то удивлённо ползут вверх.
— Я что-то не так?.. — теряю от волнения голос, машинально хватаясь рукой за горло, чтобы прикрыться. Ощущение уязвимости возвращается.
Встречаемся взглядами.
— Всё… ммм… отлично. Спасибо. Положи себе тоже и сядь со мной.
Опускаю взгляд.
— Мне нельзя такое. Извините…
— Какое?
— Свинину…
— Ааа… Чёрт, — с досадой. — Я и не подумал.
Хмуро отодвигает тарелку.
— Пф… — пренебрежительно доносится сзади.
Оборачиваюсь. Алла…
Взгляд Тимура, устремлённый на неё, мгновенно тяжелеет. Но она игнорирует.
— Что ты ешь на ужин обычно, Ляйсан? — достает Тимур телефон.
— Творог с фруктами. Рыбу с овощами.
— Не повезло тебе, детка! — проходит Алла мимо меня.
Встаёт за спиной Тимура и кладёт ему на плечи руки. Демонстрируя свой особый статус.
Да и ладно…
— У меня лактозная непереносимость и аллергия на морепродукты. В этом доме не бывает ни одного, ни другого.
Ноздри Тимура недовольно вздрагивают. Ведёт плечом, уворачиваясь от ладони Аллы. Встаёт.
— Минуту…
Из кухни выходит на террасу. Негромко говорит с кем-то по телефону.
Алла недовольно осматривает кухню.
— Здесь я хозяйка, поняла?
— Как Тимур скажет, — поджимаю губы.