Читать интересную книгу Мираж - Владимир Рынкевич

   — Ни слова, — прервал его Леонтий, — или я вас тоже оскорблю.

   — Странный вы человек.

   — Господа, — вмешался адъютант, — прошу не затевать ненужную ссору. У нас есть более серьёзные проблемы. На вашем месте, Сергей Павлович, я бы уступил поручику. Он, действительно, договорился с девушкой, и вряд ли ваше знакомство с ней обрадует Александра Павловича.

   — Да я ведь так, — примирительно сказал Сергей. — Мне ничего здесь и не надо. И жена вскоре приедет.

   — Вот и прекрасно, — сказал Дымников. — Останемся друзьями.

Прапорщик направился искать другое место, где можно выпить.

   — А вы страстный мужчина, — сказал адъютант, — неужели были готовы до поединка?

   — Я — русский офицер.

   — Вы хорошо пьёте, — сказал адъютант, — умело.

   — Из многих зол я выбрал самое сладкое.

   — И с вами сейчас можно говорить серьёзно.

Рассказ о случившемся на Комитете нисколько не взволновал Дымникова.

   — Что я могу сделать? — ответил он вопросом. — Таких солдат, как Заботин, пачками присылают из Питера. Куда хороших солдат-преображенцев подевали, господин капитан? Где они? В могилах?

   — В больное место бьёте, поручик. Другой раз ночами не сплю — вспоминаю прошлогодний кошмар. 15 июля здесь, неподалёку, на Стоходе, начальник лейб-гвардии мерзавец Безобразов соизволил праздновать день ангела — день святого Владимира, и в честь этого великого события погнал полки на окопы, на проволоку, на пулемёты почти без артподготовки. Кавалерию — в конном строю... За своим именинным столом не шампанским увивался, а гвардейской кровью. А вы знаете, Леонтий Андреевич, за какие заслуги этот негодяй, это ничтожество, был назначен командовать гвардией? Хорошо рассказывал нашему бездарному императору похабные анекдоты.

   — Александр Павлович, конечно, бесстрашно шёл на пулемёты впереди полка и не сомневался в правильности приказа Безобразова?

   — Полковник — храбрый командир. На фронте такие незаменимы. А что он думал о приказе, я не знаю, но нам, офицерам, обсуждать приказы запрещает.

Малевский-Малевич — человек, близкий Кутепову, и, разумеется, ему не надо говорить, что полковник вообще мало думает, а предпочитает стрелять. Лучше помалкивать и слушать других.

   — Поговорите с солдатами, — продолжал капитан о своём, — с Заботиным этим. Объясните им, что скоро предстоит отправляться на позиции, а летом, наверное, — в наступление. Скажите, что в бою лучше командира, чем Александр Павлович у них никогда не будет.

   — Поговорю. Только, знаете, с ними другие много говорят. Из Питера приезжают агитировать. Я одного давно приметил. Есть такой Клинцов из Волынского полка. Был здесь, собирал наших солдат. Как его отпускают, не знаю. Может быть, он дезертировал? Он агитировал здесь. Возможно, и на полковника он натравил.

Заскрипела дверь корчмы, и в тускло-жёлтом проёме появилась женская фигурка.

   — Она! — вскинулся Дымников.

Марыся вышла из тени и, поблескивая лунными искорками в глазах, лёгкими шажками почти подбежала к офицерам.

   — Поздно гуляете, Панове, — сказала она, с улыбкой поглядывая то на одного, то на другого. — Поздно гуляете.

   — Тебя жду, Машенька-Марысенька, — сказал Дымников.

   — Меня чекаете? Какой добрый пан поручик.

Адъютант ещё не исчез в ночи, а Леонтий уже обнимал Марысю, тянулся к её лицу, целовал в шею, утопая в душном аромате волос, шептал на ушко:

   — Не могу без тебя, Марысенька. Идём ко мне. Угощу настоящим шоколадом из Петрограда.

   — Зачем к тебе, пан? — спрашивала Марыся, слегка сопротивляясь объятиям поручика. — Своя квартирка есть. Шоколада не маю, а вино есть з Варшавы.

Хорошее французское вино пили в комнатке Марыси при свечах. Белая скатерть, белые занавески на окнах, белое покрывало на кровати. Леонтий опытными руками ласкал почти уже не отбивающуюся девушку.

   — Руки без стыду, — говорила она. — Для чего туда лезешь? А то и я полезу.

   — Я тебя люблю, Марысенька. Я тебя кохаю. Ляжем спать, Марысенька. Поздно уже.

   — О-о, какой ты, Лео. Совсем без стыду.

Поднялась с дивана, оправила платье и причёску, сказала деловито:

   — И то правда, поздно.

Задула свечи и сняла платье.

   — Зачем погасила? Я хочу видеть твою красоту. Там, где любовь, стыда нет. Я и без свечей тебя увижу. Луна сегодня добрая.

Он сдвинул занавеску, и разгулявшийся лунный свет хлынул в комнату на голую Марысю, распускавшую волосы на ночь.

   — Ты прекраснее Венеры, — задыхаясь от желания, говорил Леонтий. — И волосы у тебя там из золотых нитей. Разреши поцелую...

   — О-о, какой ты нежный. А у тебя здесь что? А ты кохливый...

   — Память об австрийском осколочке. Ещё бы вершок — и я не мужчина.

   — О-о! Такой мужчина и не мужчина. Закрой занавеску. Я так не буду. Я луну боюсь.

Леонтий торопливо прошёл к окну и, задёргивая занавеску, увидел группу солдат, шагающих по улице в беспощадно ярком лунном свете. Человек пять. Преображенцы вперемешку с какими-то армейцами. Дымников услышал неясно бубнящие голоса, разобрал слова «без аннексий».

Таким образованным стал русский солдат. Ближе к окну шея Заботин. Он у них, наверное, главный: едва начал что-то говорить, как все замедлили шаг и повернулись к нему. Леонтий не слышал, но догадывался, о чём говорит солдат.

А тот объяснял:

   — Мы, эсеры, тоже за то, чтобы без аннексий и контрибуций. Чернов[9] из-за границы вернулся — теперь мы с головой, и вся власть будет наша, а кто солдатскую и рабочую кровь проливал, тот своею кровью ответит. Мы же знаем, что бородатенький творил в Питере на Литейном. А? Ребята? Чего же нам ждать? Что нам комитет? Мы сами — суд. Собирай своих, а я из Преображенского наших приведу…

1917. МАЙ

Вооружённый воин верхом на коне, княжеский дружинник, петровский солдат, офицер-гвардеец — он и есть главный человек в России. Вместе с Вещим Олегом создавал и оборонял Киевскую Русь, завоёвывал земли до Тихого океана, обустраивал Российскую империю, покорял Крым, побеждал Наполеона. И он, полковник Кутепов, в 35 лет ставший командиром лучшего полка Русской армии, такой же воин, как те, прежние. Его черёд защищать великую страну.

С рекогносцировки полковник возвращался исполненный надежд на восстановление порядка, на будущие победы. Скоро предстоит передислокация на новые позиции к Тарнополю — на правый фланг готовящегося наступления. Знают, куда ставить гвардию — там немецкие полки.

После такой конной прогулки хорошо с толком пообедать, но навстречу мчался галопом офицер, тревожно согнувшийся, нервно орудующий нагайкой. Остановил разгорячённую лошадь, та злобно кусала удила, брызгая пеной, неспокойно переступала, взрывая копытами пыльную дорогу, словно затаптывала обманчивое спокойствие, появившееся у Кутепова.

   — Господин полковник! Армейцы собрали митинг против войны. Бунтуют, ищут вас.

   — А наш полк?

   — Некоторые солдаты тоже там. Офицеры не участвуют.

   — Не участвуют? — возмутился Кутепов. — Должны участвовать — разгонять бунтовщиков.

   — Может быть, вам переждать, Александр Павлович? — предложил Малевский-Малевич. — Или к семёновцам?

   — Ждать, когда погубят армию и Россию? Вперёд! За мной!

И Кутепов погнал лошадь с места в галоп и даже в карьер.

Митинг бушевал возле корчмы, где, наверное, многие успели напиться. Армейские солдаты были с винтовками — комитет выдал для бунта, заготовил, видно, даже грамотные плакаты, поднятые над гудящей толпой: «За мир без аннексий и контрибуций», «Да здравствует Совет рабочих и солдатских депутатов!»

   — Царя прогнали, а нам легче не стало!.. — кричал с крыльца рослый солдат с красной лентой на серой папахе. — Генералы и офицерьё гонят в наступление! Кровью нашей хотят упиться! Свои богатства уберечь! Не пойдём, товарищи, в наступление! Не станем умирать за буржуев! За офицерьё, которое нас расстреливало в Питере в феврале. Пора их порешить нашим народным судом! Братья солдаты! Товарищи!..

Повернуться и ускакать? Будут стрелять в спину, как в Манчжурии. Нет! Только вперёд! И на стену, и на скалу.

   — За мной! — скомандовал Кутепов и врезался в толпу, одним прыжком соскочив с лошади. Он шагал, расталкивая солдат, держась за рукоять шашки.

Растерявшиеся солдаты расступались. Оратор увидел полковника и закричал:

   — Вот он, Кутепов! Это он расстреливал рабочих и солдат! Бейте его!

   — Бейте кровопийцу! — закричали в толпе. — На штыки Кутепова!

Самые решительные уже пробирались к нему.

   — Преображенцы, ко мне! — закричал полковник. — Преображенцы! Не выдавайте своего командира.