Читать интересную книгу Невидимый - Андреа Кремер

Я отворачиваюсь, засовывая руку в другой пакет с продуктами. Что это, черт подери, было?

– А что за просьба?

Голос Стивена звучит спокойно. Я не могу смотреть на него, поэтому смотрю на коробку замороженного сухого завтрака «Мини-Уитс» у меня в руках.

Я совсем его не понимаю.

– Ты о чем?

Он забирает у меня коробку, но я по-прежнему на него не смотрю. Я разглядываю разделочный стол.

– Манхэттен, – говорю я, стесняясь своего пунцового лица, бьющегося сердца и неумения ориентироваться. – Я знаю, что он расчерчен, как таблица, но я все время теряюсь, и, честно говоря, это меня немного пугает. Как-то не хочется потеряться в Нью-Йорке.

Я поворачиваюсь к нему лицом. Когда я встречаюсь с ним взглядом, оказывается, что ничего не изменилось. Комната снова такая, как раньше. Я могу дышать. Возможно, я просто вообразила себе то мгновение.

– Мне нужен гид, – наконец говорю я.

Он уставился на меня.

– Ты хочешь, чтобы я тебе помог?

– Научи меня ориентироваться в Манхэттене. Я теперь здесь живу. Мне нужно освоиться.

По-моему, я вижу, как у него учащается пульс – по вене его горла.

– Я…

– Мы можем начать с малого. Просто прогуляться в округе.

Он отворачивается.

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал мягче.

– Обещаю: если я окажусь невыносимым человеком, больше я тебя не буду беспокоить. Даже для того, чтобы сказать тебе, какой ты грубый.

– Ты можешь подтвердить это письменно?

Мои улыбающиеся губы дрожат – я понимаю, что он скажет «да».

– А что если так и есть? – спрашивает он.

Я сворачиваю пустой пакет из-под продуктов.

– Извини?

– Что если я действительно привидение? – Парень облокачивается на столешницу, наблюдая за мной. – Ты все еще не прочь со мной прогуляться?

Вопрос хозяина ставит меня в тупик. Это шутка? Его слова звучат так, словно должны быть шуткой, но в тоне его нет ничего игривого или веселого.

– Если ты решишь, что терпеть меня не можешь, я обещаю оставить тебя в покое, – говорю я. – Давай договоримся так: если я решу, что ты привидение, ты обещаешь меня не преследовать. Согласен?

Он закрывает глаза, а мои увлажняются, из-за чего я вижу его словно в дымке. Я тру веки; когда я смотрю на него, обнаруживаю, что он уставился на меня, и я вздрагиваю под его пристальным взглядом.

– Ладно.

Глава пятая

Я не знаю, как мне это сделать. Должен быть какой-то способ избежать этого. Я мог бы сделать вид, что смертельно заболел. Мог бы притвориться, что моя мать вот-вот придет. Мог бы пойти на кухню и устроить маленький пожар.

Но, с другой стороны, я этого хочу. Мне нравится, как мы разговариваем. Нравится беседовать.

Я по-прежнему хочу знать, почему проклятие играет со мной.

Но пока что и я буду играть.

– Как насчет того, чтобы пойти в парк? – спрашиваю я.

Ничто в реальной жизни не готовило меня к этому. К такой встрече лицом к лицу. Да, у меня была мать, и хотя я был для нее невидимым, я мог все время с ней говорить. Но разговор с девушкой? Такого у меня еще не бывало.

Вместо этого у меня были книги. И телепередачи. И фильмы. И подслушанные разговоры. Из-за этого ритмы и схемы, принимаемые другими людьми как данность, не чужие и для меня. Этот обмен словами, искусство общения, когда ты чем-то делишься, а что-то скрываешь, доверяешь и убеждаешь, – нечто, чем и я сейчас пытаюсь заняться. Я ведь так долго практиковался у себя в голове, даже не замечая, что практикуюсь. Теперь я извлекаю из памяти слова и способы их употребления.

Гостья понятия не имеет, насколько поразителен для меня этот разговор. Она и представить себе не может, каково это – быть посторонним для внешнего мира… и вдруг оказаться допущенным внутрь.

Я хочу и дальше говорить «привет». Потому что все это очень похоже на приветствие.

В лифте мы болтаем о лифте. У моей новой знакомой уже была возможность проехаться вместе с Вонючим Парнем с шестого этажа, но чудесным образом ей еще предстояло встретиться с Ирмой из квартиры 2E, которая любит выгуливать своих кошек трижды в день. На поводках.

В вестибюле я стараюсь хранить молчание, чтобы консьерж не подумал, что что-то не в порядке. Он открывает дверь перед Элизабет, и я быстро проскакиваю на улицу.

Девушка замечает, что не все гладко.

– По-моему, ты наступил мне на пятки, – замечает она, когда мы оказываемся на улице. – А что, у вас с консьержем какая-то вражда? Ты боялся, что он тебя запрет?

– Они все приходят по мою душу, – говорю я ей. – Каждый консьерж в Нью-Йорке.

– Почему?

«Почему?» Вопрос довольно естественный, следующий логический ход в нашем разговоре. Но я запнулся, потому что у меня нет следующей реплики.

– Гм… потому что однажды я обругал маму консьержа?

Слова неловко повисают в воздухе. Теперь мне еще более неловко, что щеки горят, потому что я знаю: их могут увидеть.

Элизабет воспринимает это спокойно.

– И сколько ты здесь живешь? – спрашивает она.

К счастью, на этот вопрос ответить нетрудно.

– Всю свою жизнь, – отвечаю я. – В одной и той же квартире. В одном и том же здании. В одном и том же городе.

– Неужели?

– Сколько я себя помню и даже до того, как я стал себя помнить. В сущности, с того самого дня, когда я появился на свет. А ты откуда?

– Из Миннесоты.

Мне нравится, как она это произносит: «Мин-на-соо-та».

– Должно быть, для тебя это большая перемена, – говорю я, делая взмах рукой в сторону спешащих такси, бесконечной линии зданий, толпы людей, окружившей нас.

– Да.

– Почему ты уехала? – спрашиваю я.

Она отворачивается.

– Долгая история.

Я уверен, что у долгой истории есть короткая версия, но мне кажется, что спрашивать о ней неправильно.

Тогда Элизабет задает вопрос мне:

– А где ты учился?

Я понимаю, что на нее начинают поглядывать, когда она обращается ко мне. Потому что ее собеседника больше никто не видит. И даже в городе, где общим местом стало то, что люди говорят по крошечным мобильным телефонам или бормочут, ведя диалоги с самими собой, все-таки странно видеть человека, переговаривающегося с воздухом.

Я ускоряю шаг.

– В «Келлогге», – говорю я, выбирая первое попавшееся название школы. Элизабет из Миннесоты – откуда ей знать названия всех здешних частных школ. – Это в другом конце Манхэттена. Совсем маленькая школа. А ты?

– А я собираюсь в Стайвесант[5] осенью.

– О, Стай. Это круто.

– Стай?

– Да. Все ее так называют.

– Буду знать.

Теперь мы в парке. Народу здесь больше, соответственно, на Элизабет обращено больше взглядов. Правда, едва ли она их замечает. А может, она решила, что жители Нью-Йорка так себя ведут: грубят и пялятся. Но едва ли это заблуждение продлится долго.

Чтобы наша беседа продолжалась, говорить в основном придется мне. По крайней мере сейчас, когда кругом столько людей. Я стараюсь говорить тихо, чтобы мой голос смешался с голосами других.

– Значит, ты хочешь больше узнать о Нью-Йорке? – спрашиваю я, когда мы ступаем на одну из тропинок. – Мне особенно не с чем сравнивать, потому что я, в общем-то, больше нигде не жил. (Сказать по правде, я больше нигде и не был. Но этого я ей не говорю.) – Мне кажется, здесь несколько иной язык, чем во всем остальном мире. Когда ты живешь в Нью-Йорке, волей-неволей приходится узнавать о том, что известно только ньюйоркцам. В основном это связано с тем, как мы привыкаем к разным вещам. Например, метро. Во многих уголках мира мысль о том, что существуют сотни миль подземных тоннелей с рельсами, через которые пропущено электричество и по которым взад и вперед движутся вагоны, представляется научной фантастикой. А здесь это обычная жизнь. Ты спускаешься туда каждый день. Ты знаешь точно, где встать на платформе. Если ты будешь делать это достаточно долгое время, начнешь узнавать некоторые лица. Несмотря на то что здесь миллионы людей, ты начнешь собирать вокруг своих соседей. Ньюйоркцы любят все большое – небоскребы, свободу, огни. Но им также нравится выкраивать для себя какой-то небольшой, но свой собственный участок. Когда парень в магазине на углу знает, какую газету тебе нужно. Когда бариста знает, что ты закажешь, еще до того, как ты откроешь рот. Когда ты начинаешь узнавать людей на твоей орбите и знаешь, что, к примеру, если ты ждешь поезда ровно в восемь пятнадцать, то почти наверняка встретишь там ту рыжую с красным зонтиком.

Бровь Элизабет приподнимается.

– Так, теперь поподробнее о рыжей с красным зонтом.

Я пожимаю плечами.

– Не то чтобы я много о ней знаю. Просто она пытается быть в метро ровно в восемь пятнадцать. Ей, наверное, лет тридцать – может, немного больше. Она всегда читает журналы – «Нью-Йоркер», «Харперс базар» и все в таком роде. Умная. Однажды шел дождь, а у нее был этот ярко-красный зонтик. Наверное, я видел его один раз, но он произвел на меня впечатление, и теперь она всегда ассоциируется у меня с ярко-красным зонтом. Знаешь, как это делается? Как создаются талисманы для незнакомцев или людей, которых ты только что встретил? Например, это – человек со щелочкой между зубами. А это – женщина с фиолетовой сумкой. А она – рыжая с красным зонтом. Все остальное – предположения.