— Что, в серьезных технических проблемах разбирается? — спросил Булавин, все более удивляясь проницательности Сотникова.
— Да нет, о таком разговора между нами не было, — ответил Никандр Филимонович. — Но по всему чувствуется, что в транспортной технике Гаевой вполне сведущ. Вот я и подумал невольно: с чего бы человеку с такими знаниями и, видно, довольно толковому в простых расценщиках состоять? У нас толковым людям дорога широко открыта. Вы взвесьте-ка все это, товарищ майор; может быть, его проверить надо. Время ведь военное…
— Спасибо вам, Никандр Филимонович, — Булавин протянул Сотникову руку и крепко пожал ее. — Может быть, и пригодится все рассказанное вами. Попрошу только никому не говорить о нашей беседе.
— Ну, это само собой, — ответил Никандр Филимонович и, козырнув Булавину, зашагал к дежурному по станции.
Три с половиной тысячи тонн
Когда машинист Сергей Доронин вошел в столовую депо станции Низовье, с ним приветливо раскланялись почти все обедавшие там машинисты, хотя со многими из них он даже не был знаком. Сергей только что прибыл из Воеводина с порожняком и теперь должен был забрать в сторону фронта воинский эшелон. До обратного рейса оставалось еще минут тридцать, и Доронин со своим помощником Алексеем Брежневым решили наскоро пообедать.
Быстрым взглядом окинув помещение столовой, Сергей заметил в самом углу у окна пожилого машиниста из Воеводина, Петра Петровича Рощина.
— Позвольте к вам пристроиться, Петр Петрович? — весело спросил он, подходя к столику Рощина, за которым были свободные места.
— А, Сергей Иванович, мое почтение! — отозвался Рощин, протягивая руку Доронину. — Присаживайся, пожалуйста. У меня, кстати, разговор к тебе есть. — Торопливо проглотив несколько ложек супа, он добавил: — За лекции твои поблагодарить хочу. Для меня лично много поучительного в них оказалось.
Сергею приятно было услышать похвалу от придирчивого, скуповатого на слова Петра Петровича, за плечами которого был долголетний опыт машиниста.
— Могу похвалиться даже, — продолжал Петр Петрович, наклоняя тарелку, чтобы доесть остатки супа: — повысил и я, по твоему примеру, интенсивность парообразования на своем паровозе. Целых пять килограммов пара на квадратный метр испаряющейся поверхности прибавил.
— Приятно слышать это, Петр Петрович! — одобрительно заметил Сергей, не в силах сдержать довольную улыбку.
— Больше того тебе скажу, — продолжал Петр Петрович, отодвигая тарелку и наклоняясь слегка над столом в сторону Сергея: — тяжеловесный хочу взять сегодня. — Он посмотрел по сторонам и добавил, понизив голос почти до шопота: — Тонн этак тысячи на три.
Затем, удовлетворившись впечатлением, какое произвели эти слова на Доронина и Брежнева, заметил:
— Не знаю, как другие, а я не стыжусь поблагодарить вас, молодежь, за учебу. Не мешало бы, однако, и вам кое-чему у нас поучиться. Знаешь ли ты, к примеру, что крупный специалист по теплотехнике, инженер Камышин, специально приезжал ко мне советоваться относительно угольных смесей?
— Так ведь мы, Петр Петрович, ни перед кем двери в наш лекторий не закрываем, — удивленно заметил Сергей Доронин. — Сами же знаете… Всякий может у нас своим опытом поделиться. Меня, например, никто специально не просил лекции читать. Я сам почувствовал, что надо.
— Но ты ведь инициатор этого дела, — улыбнулся Петр Петрович. — А мы, старики, люди, как говорится, старой формации, нас не грех было бы и попросить иной раз.
— Виноваты, Петр Петрович, — смутился Доронин. — Не учли как-то…
— Вот то-то, а надо было бы учесть, — добродушно рассмеялся Рощин. — Ну, да я не к тому этот разговор завел, чтобы вы меня упрашивали. Я не себя имел в виду. Прошу, однако, запланировать на декабрь месяц лекцию мою по теплотехнике…
Когда, пообедав, Доронин с Брежневым пробирались между столиками к выходу, торопясь на паровоз, Алексей легонько толкнул Сергея в бок локтем, заметив:
— Видал, что творится? А мы-то Петра Петровича заядлым консерватором считали! Сказать по совести, я думал, что он на лекторий ходит затем только, чтобы вопросы каверзные задавать.
— Чему тут удивляться? У старика два сына на войне, разве он не понимает, что значит для фронта наша стахановская работа?
— Работа-то работой, а я ведь об учебе говорю, — пояснил Брежнев.
— Выходит, значит, что Петр Петрович понял, как важна учеба для стахановской работы, — усмехнулся Сергей, укоризненно глянув на своего помощника, — а ты все еще, видно, не очень понимаешь это.
— Уж очень ты придирчив стал в последнее время! — проворчал Алексей.
Когда, миновав многочисленные запасные пути и перебравшись через несколько составов, Доронин с Брежневым увидели свой локомотив, им навстречу спрыгнул из паровозной будки кочегар Телегин.
— Случилось что-нибудь, Никифор? — озабоченно спросил Доронин, дивясь возбужденному виду флегматичного Телегина.
— Угля нам на складе паршивого дали, Сергей Иванович, — с досадой ответил Телегин, сплевывая черную от угольной пыли слюну. — Такой только подкинь в топку — в момент всю колосниковую решетку зашлакует.
— Что они, подвести нас хотят, что ли? — проворчал Брежнев, взбираясь вслед за Дорониным на паровоз. — Мы же дежурному слово дали тяжеловесный состав взять. Как же на таком угле вывезем?
— Постой, Алексей, не шуми без толку! — недовольно заметил Сергей Доронин, заглядывая в тендер. — Не весь же мы уголь сожгли, которым в Воеводине заправились?
— Осталось немного, — ответил Телегин, разгребая лопатой бурую массу угля.
— Не хватит его даже мало-мальски сносную смесь приготовить, — хмуро добавил Брежнев.
— Эй, есть тут кто? — раздался в это время голос дежурного по станции Низовье.
Сергей спустился из тендера в будку и выглянул в окно. К его удивлению, дежурный был не один. С ним рядом стоял Петр Петрович Рощин.
— Пришел попрощаться с вами и пожелать счастливого пути, — с какой-то торжественностью сказал Петр Петрович. — Две тысячи девятьсот тонн беру. Через пять минут тронусь в путь.
— Товарища Рощина мы сейчас отправляем, — подтвердил дежурный, — а вас — за ним следом. Пришел только вес поезда согласовать. Как вы насчет трех с половиной?
— Три тысячи с половиной на таком угле? — дрогнувшим голосом спросил Брежнев.
Сергей отстранил Алексея от окна:
— Хорошо, мы возьмем три тысячи с половиной, — и, повернувшись к Рощину, добавил: — Только и вы учтите это, Петр Петрович…