Поезд, набирая скорость, все чаще постукивал колесами на стыках рельсов. Усевшись на жесткую скамейку тормозной площадки, майор достал папиросы и угостил Сотникова. Встречный ветер крепчал с каждой минутой. Булавин поднял воротник шинели и задумался.
Мысли были всё те же. Неизвестно еще, где будет наноситься главный удар и через какую станцию пойдет основной поток грузов для обеспечения этого удара, но противник уже настороже: в перехваченной директиве резидентам вражеской агентурной разведки прямо говорилось: «Усильте наблюдение за прифронтовыми железнодорожными станциями».
«Но кто же и как ведет наблюдение за моей станцией?» — напряженно думал майор.
Погруженный в эти размышления, он не замечал уже ни главного кондуктора, ни покачивающейся перед тормозной площадкой стенки переднего вагона, ни пейзажа, быстро мелькавшего в просвете между вагонами.
— Вы вот на дымок обратите внимание, товарищ майор, — вывел Булавина из задумчивости голос Сотникова.
Поезд шел теперь по закруглению, и паровоз хорошо был виден с площадки вагона, на которой находились Булавин с Сотниковым. Майор взглянул на трубу локомотива и заметил лишь частые выхлопы отработанного пара, слегка сизоватого от легких примесей дыма.
— Отличное сгорание, — удовлетворенно заметил главный кондуктор. — Умеют топить ребята! У них топливо не выбрасывается через дымовую трубу на ветер.
Булавину понравилась эта глубокая заинтересованность главного кондуктора в работе паровозной бригады, и он стал внимательнее прислушиваться к его словам.
— С такой бригадой, — продолжал Сотников, — не страшно даже, когда фашистские стервятники вдруг с неба обрушатся. Вы не думайте, товарищ майор, что раз мы накрепко с рельсами связаны, то беспомощны перед врагом.
Старик нахмурился, вспоминая что-то. В уголках его глаз резче обозначились глубокие, похожие на трещины морщины. Помолчав немного, он продолжал, слегка повысив голос:
— За примером недалеко ходить. В прошлом месяце везли мы в своем составе цистерну с авиационным бензином, и вдруг, откуда ни возьмись, — фашистский бомбардировщик. Спикировал раз, другой — и все мимо. Но вот одна бомба разорвалась все же неподалеку от поезда и пробила осколками цистерну с бензином. Что делать? Течет драгоценный авиационный бензин на землю, а его ждут наши самолеты на прифронтовых аэродромах. Взобрался я на цистерну, заделал мелкие отверстия деревянными колышками, которые всегда ношу с собой в сумке, а ту пробоину, что побольше была, решил собственной спиной закрыть. Уперся ногами в выступ рамы, схватился руками за лесенку, ведущую к люку цистерны, и доехал так до ближайшей станции. Правда, после этого от паров бензина я почти сознание потерял, но горючее спас все-таки.
«Позавидуешь такому старику!» — невольно подумал майор Булавин.
Поезд шел теперь под уклон, и скорость его все возрастала. Хмурый сосновый бор в легкой дымке тумана, голые серые поля, не прикрытые еще снегом, небольшие поселки с дымящимися трубами, отдельные домики и группы деревьев, черные от грязи дороги — все это, медленно у горизонта и стремительно вблизи полотна железной дороги, разворачивалось перед глазами Евгения Булавина.
Майор Булавин не упускал случая поговорить с местными железнодорожниками и потому был в курсе всех событий на станции.
С главным кондуктором Сотниковым он всегда разговаривал с особенным удовольствием, так как старик нравился ему.
— Не слыхали, Никандр Филимонович, — обратился он к Сотникову, — как там у паровозников с их стахановским лекторием? Не охладели еще к этому делу?
— Ну что вы, товарищ майор! — воскликнул Сотников. — Большой размах оно получило. В самом-то начале, когда Сергей Доронин подал мысль о таком лектории, с большой опаской отнеслись к ней некоторые. Война, мол, а вы академии тут какие-то затеваете. Мыслимое ли это дело? А Сергей им в ответ: потому, говорит, и затеваем, что война. Хотим, говорит, через лекторий опыт передовых машинистов обнародовать, научить всех лучше работать и тем помочь фронту.
Булавин давно уже знал и от самого Доронина и от других машинистов об этом лектории, созданном при техническом кабинете паровозного депо, но ему любопытно было теперь послушать, как к этой затее относится главный кондуктор — человек другой железнодорожной профессии.
— По-вашему, значит, дело это стоящее? — спросил Булавин, внимательно разглядывая суровое, обветренное лицо Никандра Филимоновича.
— Как же не стоящее, если в депо нашем каждый день растет число тяжеловесников? А знали бы вы, с каким трудом это новое дело рождалось! Чего только не говорили вначале: лекторий, мол, серьезное учебное заведение, кто же в нем лекции-то читать будет? Где профессоров раздобудете? А зачем, спрашивается, профессора для такого дела? Разве профессор лучше машиниста-стахановца сможет рассказать все тонкости ухода за паровозом, умение использовать профиль пути нашего участка дороги и многие другие практические вещи?
Никандр Филимонович испытующе посмотрел на Булавина, как бы прикидывая, согласен ли он с его словами.
Заметив улыбку на его губах и не зная, как расценить ее, он торопливо добавил:
— Я, конечно, не к тому это говорю, чтобы охаять профессоров. И в мыслях такого у меня нет. По теоретической части нам с ними не тягаться, а вот практику они у нас заимствуют, потому как наша практика, надо полагать, помогает им двигать вперед теорию. Верно я говорю, товарищ майор?
— Верно, — согласился Булавин, дивясь юношескому задору старика.
— И когда приходит Сергей Иванович Доронин в наш лекторий, — продолжал Никандр Филимонович, ободренный вниманием, с которым слушал его майор Булавин, — и читает свои беседы-лекции о том, как лучше провести по нашему участку тяжеловесный поезд, как вы думаете, верят ему или не верят другие машинисты? Верят конечно, потому что Доронин под это дело не только теоретическую базу подводит, а и сам такие поезда регулярно водит.
Сказав это, старший кондуктор поднялся с места и, держась за металлическую скобу, высунулся с площадки. Поезд шел сейчас по закруглению пути, и весь состав его был теперь на виду. Никандр Филимонович воспользовался этим, чтобы посмотреть состояние вагонов и поездной сигнализации.
— Ну, а вы-то почему же лекторием машинистов так интересуетесь? — спросил Булавин, когда старший кондуктор вернулся на свое место.
— А потому, видите ли, что прямая у нас, у поездной бригады, связь с паровозниками, — убежденно ответил Сотников. — Ведь стоит мне, или поездному мастеру из моей бригады, или, к примеру, хвостовому кондуктору недосмотреть за составом — и сразу вся успешная работа машиниста пойдет насмарку. Поезд из-за неисправности любого вагона придется остановить на ближайшей станции, а то и вовсе в пути, и он неминуемо выбьется тогда из графика.