И тут произошло неожиданное. Равнодушная отшвырнула бокал, так что он со стуком покатился между столиками, сузила глаза и надрывно прошептала:
— Да! Да! Есть газеты. — Шепот перешел в злой крик: — И я их читаю, олух ты беспамятный!
Я моментально очутился на ногах. Отыскалось-таки веретено!
— Пойдем, покажешь беспамятному олуху.
— Что ты ко мне привязался? Что вы все ко мне привязались? Что тебе надо от меня?
Может быть, я поступал жестоко, но по-другому не мог. Я схватил ее за руку и заставил подняться.
— Идем сейчас же!
Девушка смотрела на меня, закусив губу, и в глазах ее плескался испуг. И, честное слово, испуг этот был гораздо лучше равнодушия.
Я потянул ее к двери, она попыталась сопротивляться, но я держал крепко и она вдруг покорно пошла, то и дело со злостью и испугом взглядывая на меня.
Оказывается, Равнодушная жила прямо над «Приютом уходящих в никуда». Мы торопливо прошли через пустую прихожую в комнату. Она тоже была пустой, если не считать одинокого привычного видео, покрытого пылью. Еще одна дверь привела в следующую комнату. Там стоял низкий столик, окруженный зелеными креслами, и на столике — бокал с недопитым рубиновым содержимым. И слепая черная маска у бокала.
Комнаты шли анфиладой, одна за другой, и все были почти пустыми. Зато последняя, шестая или седьмая по счету, своей обстановкой с лихвой окупала все предыдущие.
Я остановился на пороге, потому что не знал, как пройти дальше, а девушка начала пробираться к окну, закрытому тяжелыми багровыми портьерами. Мне бросилась в глаза массивная кровать под багровым же балдахином, достойным покоев королевы. Около нее располагалось низкое кресло; на его спинку было наброшено длинное фиолетовое платье. По другую сторону королевского ложа, занимавшего добрую половину комнаты, стояло овальное зеркало на вычурных изогнутых ножках. На зеркале переливалась всеми цветами радуги обильная россыпь различных флакончиков, тюбиков и коробочек, которых было, по-моему, вполне достаточно для превращения в принцессу любой Золушки. Другой угол занимало роскошное кресло-качалка. Под ним валялась книга с яркой обложкой; рядом, на полу, возле столика на колесах, стояла высокая ваза, отдаленно похожая на греческие амфоры. У самой двери пристроился круглый стол, и весь этот хаос дополняли несколько стульев с разбросанными на них разноцветными масками для вечерних прогулок по Саду Трех Покойников.
На всех предметах лежал отпечаток небрежности. Королевский балдахин прорвался в некоторых местах, зеркало пересекала трещина, на амфоре висели ажурные трусики, а на круглом столе стояли черные туфли.
Девушка пробралась к окну, скрылась за портьерами и чем-то зашелестела. Я стоял, прислонившись к стене, и с нетерпением ждал.
Наконец она появилась из-за портьер, прижимая к груди кипу газет:
— На, читай! Вычитывай!
Она швырнула газеты в мою сторону и они с шорохом полетели через комнату, легкими белыми птицами падая на стулья. Девушка сбросила с кресла фиолетовое платье, села и молча смотрела, как я собираю их.
Я тоже сел в кресло-качалку, положил газеты на колени и принялся их внимательно изучать. Я верил в свою догадку.
Мэр был прав. Небольшие листки вмещали массу всякой дребедени. Я, забыв о девушке, скользил взглядом по строчкам, вчитывался в заголовки — и вздрогнул.
Я несколько раз внимательно перечитал короткое сообщение с подписью «Печальные Братья», вдумываясь в его смысл, торопливо перелистал несколько номеров и нашел еще. И еще…
Несколько строк и подпись: «Печальные Братья».
Печальные Братья… Вот они, слуги Агадона.
Я медленно поднял глаза на девушку. Она сидела, съежившись, подобрав под себя ноги, словно ей было очень-очень неуютно, и с болью и сочувствием смотрела на меня.
— Так вот чего ты боишься, — тихо сказал я. — Так вот чего вы все боитесь…
И тогда девушка зарыдала.
3
Сквозь окно в комнату робко вползало серое утро. Я лежал на диване, слушал храп, доносившийся из-эа двери, и размышлял.
Источник был найден, но это теперь почти ничего не значило. Слишком мало оставалось времени.
Слишком мало.
И вот ведь какая штука: существовал автоматизированный рай, в котором удовлетворялись все материальные запросы. Можно жить, припеваючи? В том-то и дело, что нет. Не складывалась такая жизнь. Не получалась…
Вчера, вернувшись от Равнодушной, я застал в квартире полубезумного старика. Того, ушедшего отсюда, напуганного несколькими строками в газете.
Старик сидел на диване, хихикал и торопливо жевал. Весь диван был заставлен тарелками. Он сгребал их содержимое рукой, заталкивал в рот и бросал тарелки на пол. Он тряс седой головой, в бороде его застряли хлебные крошки. Он давился, с трудом глотал, хихикал и снова тянулся за тарелками.
Зрелище было не из приятных, но Город уже кое-чему научил меня. Я прошел в комнату, сел на диван напротив старика и негромко поздоровался.
Старик хихикнул, уставился на меня, перестал жевать и вытер костлявую ладонь об истрепанную рубашку, неряшливо заправленную в перепачканные землей брюки. В его красноватых глазках мелькнул ужас.
— Опять пришел! — пробормотал старик, стараясь закрыться ладонью. — Еще не время… Знаю, так и норовишь за ноги подвесить! — вскричал он и вдруг глаза его потухли.
Он схватил очередную тарелку и запустил в нее руку. Несколько раз хихикнул и заговорил вполне нормально.
— Проголодался, — пожаловался он, вытирая бородой губы. — Страшно там. Трава да камни — больше ничего. Спрятаться негде. Там страшно, здесь страшно. Так лучше здесь помирать.
Этой темы мне касаться не хотелось. Я уже знал, чего все они ждут.
Старик был совсем дряхлым и вполне мог помнить побольше мэра. Меня немного смущало его беспричинное хихиканье, но я все-таки решил попытаться. Он, кажется, наконец-то наелся, громко икнул и сгорбился, продолжая трясти головой.
— Откуда здесь Город взялся? — спросил я без особой, правда, надежды на вразумительный ответ.
— Откуда, откуда, — забормотал старик и погрозил мне костлявым пальцем. — Знаю, за ноги хочешь подвесить, да не выйдет! Не пришел срок! Ходит, высматривает… Не выйдет!
— Не выйдет, не выйдет, — успокоил я его.
— Откуда, откуда, — снова забормотал старик. — А очень просто — откуда. С Земли-матушки, откуда же еще ему взяться? Загадили Землю-матушку, испоганили, задыхаться начали — вот и набрали подопытных кроликов. Не подходи! — Старик опять попытался заслониться ладонью и, с ужасом глядя на меня, отодвинулся на край дивана. — Рано еще за ноги!
Он сидел, забившись в угол дивана, тряс головой, плакал и хихикал, бормотал что-то себе под нос, настороженно косился в мою сторону и шарил вокруг костлявыми пальцами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});