Читать интересную книгу Аваддон. Записки демона - Андрей Болдин

– Зубы! – восторженным шепотом воскликнул Базилио.

Да, ее зубы были едва ли не главным в ее облике – крупные, жемчужно-белые, они прятались за полными, цвета спелой вишни губами и показывались восхитительной, единственной в мире улыбке. Таких зубов я еще не видел. Во мне сработал годами совершенствовавшийся механизм нападения. Это произошло рефлекторно. Я понимал, что затевать что-либо совершенно бессмысленно, но бездействовать не мог. Я торжественно поднял кружку, с молчаливой выразительностью поприветствовав незнакомку и ее невзрачную подругу. Мы обменялись несколькими фразами, и она с изумительным простодушием предложила нам с Базилио пересесть к ним за столик. Ведь неудобно же вот так, на расстоянии, не правда ли?

Такое со мной было впервые. Ловить благосклонные взгляды – это одно, а получить непринужденным и, я бы даже сказал, невинным тоном приглашение подсесть – совсем другое. Причем никаких видимых оснований подозревать ее в шлюховатости, как выражается Базилио, не было. С виду она производила впечатление девочки из хорошей и простой, хотя и бедноватой семьи, студентки-отличницы, но отнюдь не серой мышки, а напротив – существа, питающего интерес к жизни во всех ее проявлениях. Было видно, что стихия питейного заведения и типажи, его наполнявшие, ее живо интересовали. Интересовали ее и мы, точнее – я, чего уж тут скромничать.

Нет, это мучительно – почти обладать женщиной, и в то же время твердо знать, что ничего у вас с ней не будет – ни поцелуев, ни сладкого продолжения! Еще немного, и я пожалел бы, что пребывал в статусе жениха. Если бы я встретил ее хотя бы двумя месяцами раньше, моя свадьба могла бы расстроиться. Но в тот вечер было слишком поздно, всё было готово для торжества: гости, ресторан, платье невесты, а главное – родители. Я не принадлежу к счастливой породе решительных людей, способных резать по живому. Для этого надо быть выдающимся эгоистом. Я же эгоист обыкновенный.

– Ах, если бы мы встретились чуть раньше… – вздохнул я, сажая ее в такси.

– А в чем, собственно, проблема? – искренне удивилась она. – Ты меня даже не поцелуешь?

Она не понимала, почему наше дальнейшее общение невозможно. Об этом она написала мне «ВКонтакте» после того, как я направил ей прочувствованное послание, начертанное рукой пьяного и почти влюбленного человека. Моя скорая женитьба, по ее представлениям, препятствием быть не могла. Напротив, свадьба была, скорее, тем пикантным обстоятельством, которое делало бы нашу связь интереснее. Видимо, для нее роман с женатым мужчиной был особенно притягателен.

«Миллионы мужей изменяют женам. Миллионы женщин встречаются с женатыми мужчинами. Впрочем, как знаешь. Решай сам», – это были последние слова, которые она мне написала. Я не ответил.

На следующий день тяжкое пивное похмелье и предсвадебные заботы помогли справиться с чувством досады от упущенной возможности. Но укоряюще-соблазнительная улыбка жемчужно-кораллового рта то и дело вспыхивала у меня перед глазами. При мысли о том, что не я буду впиваться в этот рот, кусать эти губы, а делать всё это будет кто-то другой, мне хотелось рычать от досады.

Этот «кто-то другой» сидел с ней спустя полтора года за столиком в ресторане на Невском, где я оказался совершенно случайно – зашел воспользоваться туалетом. Он был довольно представителен: хорошие часы, галстук, аккуратная бородка. Иностранец? Я взглянул на себя в зеркало и неожиданно узнал, что год жизни с Ярославой превратил меня в настоящего увальня: ровная челка на лбу, вязаная кофта, нелепая рубашка с цветочками. Рядом с Мефистофелем я безнадежно проигрывал. Но Ядвига, по-видимому, думала иначе.

«Считай, что у тебя есть еще одна попытка», – написала она мне вечером.

В тот вечер я как раз выслушал новый плач Ярославы. Поводом послужил слишком длинный, как ей показалось, разговор по скайпу с Базилио. «У нас так мало времени, чтобы побыть вместе. А ты снова тратишь драгоценный вечер на…», – она не договорила, ее голос дрогнул. Я заперся в туалете, где зло и решительно написал Ядвиге: «Всё это время я думал о тебе».

Роковые слова, черт побери! После этих слов надо было действовать. Однако сама мысль об измене вызывала у меня не только страх, но и отвращение. Черт возьми, конечно, Ярослава невыносима. Ярослава – настоящее чудовище, если посмотреть на вещи пристально. Но ведь она любит меня. И вся эта тюрьма, в которую она превратила мою жизнь, это тоже – ее любовь. Разве я могу растоптать это чувство? Наплывы невыносимой жалости к ней мучили меня постоянно. Но враг рода человеческого не дремлет, он ловит момент.

Ядвига сама избавила меня от метаний. Однажды вечером, когда на работе уже никого не было, она появилась в моем кабинете. То есть в кабинете шефа, конечно, царствие ему небесное.

– Как ты сюда… И вообще, откуда ты знаешь, где я работаю? – опешил я.

– Догадалась.

Она подрабатывала в какой-то газете, у нее была парламентская аккредитация, дававшая возможность прохода в Мариинский дворец.

Ядвига извлекла из сумки бутылку абхазского вина.

– Год нашего знакомства. Надо отметить. Есть посуда?

Я нашел два пластиковых стаканчика. Мои руки дрожали, как у запойного. Вино оказалось терпким, как кровь. Она ходила по кабинету и разглядывала столы моих давно разъехавшихся коллег – помощников тогда еще живого и здорового депутата Лосяка, упокой, Господи, его душу.

– Наверное, скучная работа? – спросила, посмотрев на папки с бумагами.

К нашей встрече она подготовилась: короткая юбка, вырез на груди, босоножки. Довольно крупный бюст для такой миниатюрной девушки. Черт возьми, эта диспропорция меня всегда возбуждала! У нас в классе была девочка – сама субтильная, маленькая, личико ангельское, а грудь – большая, круглая, как будто пересаженная ей от какой-нибудь порнозвезды. «Вот это дойки!», – воскликнул главный красавец и жлоб нашего класса Коля Клейн, когда она впервые у нас появилась. Это мерзкое слово и вообще Клейновское жлобство так не вязалось с ее кукольным чистым личиком, с этими большими голубыми глазами… Но стоило перевести взгляд чуть ниже, как что-то нехорошее начинало шевелиться внутри.

Ядвига была из той же оперы, хотя на ее лице уже лежал отпечаток «порочности», как выражались когда-то. Она села на край моего рабочего стола, я же оставался сидеть в кресле. Её правая нога, сбросив босоножку, предприняла рискованное путешествие по моим брюкам.

– Не надо, – слабо попросил я. – Это лишнее.

– Он так не думает, – ее маленькая ступня уперлась в твердое.

– Ты на каком курсе? – почему-то спросил я.

– На третьем.

– А этот, с бородкой?

– Преподаватель. Мы расстались, не беспокойся.

Я старался не замечать собственного возбуждения, продолжая расспросы, тут же забывая ее ответы.

– Так как же ты меня нашла? Как тебя пропустили?

Единственное, на что хватило моего благоразумия – запереть дверь. В здании оставалась только охрана, но и она могла заглянуть. Бумаги, приготовленные для шефа, полетели на линолеум. Упала кружка, рухнул с грохотом тяжелый степлер, за ним письменный прибор, дрызнул об пол френч-пресс с недопитой заваркой. Перед моими глазами блеснули вожделенные зубы. Я почувствовал себя вампиром из кино, впиваясь в ее рот. Так, в сущности, и было.

Такого возбуждения я не испытывал давно. Соответствующей была и разрядка.

Несколько секунд я был совершенно счастлив. В течение этого – и короткого, и огромного времени я благословлял нашу встречу, смеялся над своей трусостью, смеялся над женой и ни о чем не жалел. Потом, застегивая брюки, с ужасом подводил итоги и прикидывал все возможные последствия произошедшего.

Я изменил своей жене. Я совершил предательство. Я подлый, негодный человек.

– Это было упоительно. Поверь, ни с кем никогда… Но давай больше не будем. Ладненько? Я женатый человек. А ты… Ты же умница, должна понимать. Ну что? Останемся друзьями?

Говоря это, я косил глазами, теребил ремешок часов на запястье и ни на что не надеялся. Я знал: начинается новая жизнь, двойная жизнь. В этой жизни я буду много лгать, без конца изворачиваться, и все равно проколюсь на какой-нибудь мелочи.

– Хорошо что я таблетки приняла, – улыбалась она, меня совершенно не слушая. – А ты вкусный.

– Как апельсин? – пытался шутить я.

Иной раз я думал: «Ну и пусть. Это всё развяжет. Это даст свободу. Если женюсь на Ядвиге, новый брак будет легче – без молчаливых плачей, без ненавистной короткой привязи, без душащих объятий». Но представляя себе лицо Ярославы, ее настоящий, громкий плач, а еще – расстроенное лицо мамы, проклятия со стороны родственников жены – прекрасных людей, с которыми мы замечательно спелись, злорадно-участливые расспросы приятелей, необходимость решать квартирный вопрос (ведь не погоню же я ее с квартиры, придется уйти самому) … Всё это – в сущности, чепуха. И любой другой человек плюнул бы на эту чепуху и вскоре забыл свой второй брак как нелепый сон. Другой, но не я.