Читать интересную книгу Конец митьков - Владимир Шинкарев

Март 1985-го. Квартирная выставка у нашего общего приятеля Сергея Чекменева, служащая декоративным оформлением для пятидневного запоя участников и гостей выставки, причем оформлением разовым — много экспонатов пришло в негодность.

Эта выставка, как и предыдущая, нередко считается «митьковской», на что имеется больше оснований — будущие участники группы численно преобладают. Рассказ Фила, озаглавленный «Первая выставка митьков», является подробным, а оттого несколько монотонным описанием этого запоя. Я приведу начало текста для большей объективности картины — будем разнообразить степень освещения и положение наблюдателя.

16. Андрей Филиппов: «Первая выставка митьков»

Эта квартирная выставка имела место на Екатерининском канале между ларьком, что у Кокушкина, и тем, что у Львиного, но не работающим.

Началось так.

РОЗОВОЕ ПЛАТЬЕ. 8.03.85. Пятница. Развеска. Поднимаясь по узкой темной лестнице, уже на первых этажах встретил достаточно пьяных лиц. По азиатским чертам большинства из них я догадался, что это знакомые Сережи Чекменева. Осведомился, дома ли хозяин. Вразумительного ответа не получил.

С первого взгляда было ясно, что выставка обречена. На подоконнике в кухне полусидели две молоденькие, но уже изрядно попиленные девочки и пытались производить действия, подобные пению. Одна из них, получившая впоследствии от меня прозвище Котлетка, была одета во что-то дутое. Из-за отсутствия лица и по цвету одежды она очень напоминала финский флаг.

Вторая была привлекательнее первой. Ее даже можно было назвать симпатичной. Звали ее Оксана. На ней было классическое розовое платье, все в пятнах и потеках. В этом платье, по всей видимости, она на выпускном вечере танцевала с первым парнем 8-б класса, а потом с ним курила под лестницей. Может, даже целовалась.

Перед красотками на одном колене стоял Шинкарев и пел серенады. На его лице были заметны типичные признаки шинкаревского опьянения: безысходно-ласковая тоска и доходящая до ярости бесшабашность.

Немного в стороне у плиты стояли художники Семичев и Флоренский. На мое удивление, оба были сильно трезвы. Окружающее безобразие видимо, воспринималось ими как должное. Таким образом они становились его соучастниками.

АЛЮМИНИЕВЫЕ ОГУРЦЫ. ВЕРТЕП. В коридоре встретил Кузю — «только заинька был паинька…». В самой комнате, предназначенной для выставки, женщины — жены и подруги художников — пытались все же повесить хоть картины своих избранников. (Мои работы, естественно, уже висели.) Но все попытки были тщетны, так как прерывались хождениями гостей выставки, от которых и проистекало безобразие. Это были все Сережины соседи. Они приходили семьями, с детьми и, по случаю праздника, пьяные и чрезвычайно активные.

Гости шатались по комнате, топтали картины, хватали их, вертели, рассматривали, хвалили, пытались повесить на стенки или приставали к нам. Обсуждение было очень бурным, переходящим в потасовки с угрозами набить морду как участникам выставки, так и зрителям.

Все смешалось: химические завивки, красные отложные воротнички на пиджаках, разгоряченные лица, бегающие и орущие дети, попранные картины.

Один из устроителей выставки, Игорь Чурилов, будучи человеком строгих нравственных устоев, не смог всего этого вынести и собрался уносить свои работы восвояси.

Пытаясь спасти выставку, я вышел на кухню. Хозяин сидел в углу на полу и пытался обнять девочку Оксану. Шинкарев уже не стоял в благородной позе, в которой я его покинул, а лежал под батареей. Рядом примостилась Котлетка. Все они, и даже сам Флоренский, невнятно орали песню про алюминиевые огурцы. К их пению присоединялся дружный хор гостей. В ответ на мои призывы заняться выставкой они только махали руками и еще сильнее затягивали: «Я сажаю алюминиевые огурцы. У-у, у-у...»

А Леша Семичев злорадно улыбался. Игорь так и ушел унеся свои работы. Ко мне подошел Касым-кровельщик. Он требовал, чтобы я стал гидом. Рискуя здоровьем, я наотрез отказался. Касыма, слава Богу, привлекла чья-то работа, валявшаяся под ногами экскурсантов. Схватив ее он набросился на Кузю и потребовал немедленно повесить эту картину на самое лучшее место. Находиться в этом вертепе в трезвом состоянии я более не мог.

Далее Фил описывает пять дней работы выставки и эвакуацию останков картин — вино, песни, сестренки; все так и было, да не пять дней, а восемь лет. (Упоминание лежащего под батареей Шинкарева ярким стоп-кадром вызвало картинку из декабря 1989-го. Молодая сестренка входит на выставку «Митьков» и обращается к сидящим на полу у батареи Филу и Роме Муравьеву — алкоголики любят прислонять к батарее позвоночник, так вино действует оглушительнее: я приехала, допустим, из Мухосранска, потому что очень хочу увидеть митьков, в наше время так мало хорошего и доброго, такого чистого, как митьки, такого светлого, такого удивительно непосредственного. .. Фил и Рома угрюмо слушают этот лепет. Затем удивительно непосредственный Фил, поняв, что добыча сама лезет ему в пасть, молча хватает сестренку за ноги, пытаясь повалить к себе под батарею. Сидящий неподалеку Рома Муравьев, жадно поглядывая на обнажившиеся ноги сестренки, берет за горлышко пустую бутылку из-под портвейна, со всей силы бьет ею по батарее и, хрипя матерные угрозы, ползет к Филу, пытаясь ткнуть его «розочкой» в морду. Занавес.

Впрочем, до мордобоя у митьков не доходило никогда. Исключение — Вася Голубев с его «эксплозивно-дисфорическим» характером опьянения. Нормой отношений с товарищами по группе для Василия стало рукоприкладство. С ним не забалуешь: прибьет как щенка, отравит, как Моцарта... Приехав однажды к Ко-Полисскому в Москву, я обнаружил, что весь пол его подвале покрыт кровавыми пятнами. «Вот как вас, в столице...» — уважительно сказал я. «Не успел вымыть: вчера Голубев с Горяевым полемизировал», — признался Коля. Пьяный Голубев умело создавал атмосферу» знакомую нам ныне по третьеразрядным американским «хоррорам». Например: 1987 год. Полутьма в котельной Дмитрия Шагина. Ревут котлы. Митя, еще не передембель, а дембель простой, лежит на полу ничком и мычит. Над ним стоит Вася, равномерно бьет его ногой и то кричит Мите в ухо, то зловеще цедит сквозь зубы: «Где бутылка?! Где бутылка?! А ну говори: где бутылка?! Где бутылка, я спрашиваю! Говори!»)

Интересно, что среди множества персонажей в документальном рассказе Фила ни разу не упомянут Дмитрий Шагин, а, стало быть, Митя и не пришел ни разу. Мне подумалось — да участвовал ли он вообще в той «первой выставке митьков»? Но нет, участвовал: в перечислении испорченных экспонатов у Фила есть и два рисунка Шагина.

Пора, хотя бы на примере рассказа Фила (хотя в нем это выявлено недостаточно сильно), отметить важную опасность на пути всех доменов и консорций, сформулировать важный принцип:

17. Ситуацию определяет слабейший

 Слабейший здесь — пьяный персонаж Шинкарев. Без ложной скромности признаюсь: это я в рассказе создаю «митьковскую» атмосферу, которая и дееспособных людей расслабляет — не дает им сосредоточиться, выгнать пьяных соседей и развесить картины. Трезвый человек в такой атмосфере или вовлекается в безобразие, как Флоренский, или злорадно самоустраняется, как Семичев, или гневно уносит картины, как Чурилов. Сам Фил, видя расклад, с облегчением напивается до бесчувствия.

Так слабейший, то есть пьяный, определил ситуацию. Каждый с этим принципом много раз сталкивался.

Родители пытаются вести разговор при ребенке а ребенок перебивает, орет, катается по полу. Разговор продолжать невозможно: слабейший, капризный ребенок, определяет ситуацию.

Голодные люди сидят за столом, едят что-нибудь, ну, митьковскую еду едят. Остается последний кусок еды, все замирают в деликатной нерешительности — как делить? Но самый жадный быстро отправляет последний кусок митьковской еды себе в рот. Слабейший, самый жадный, определяет ситуацию.

Митьки торопятся успеть на поезд, быстро собираются, но один из них, Фил, не в силах сосредоточиться и подолгу застывает в задумчивости. Митьки на поезд опаздывают: слабейший, самый нерасторопный, определяет ситуацию.

Слабейший — не физически слабый, чаще наоборот, раз он в силах навязать свою волю остальным. В большинстве случаев это нравственно слабейший.

18. Первая выставка группы художников «Митьки»

 С весны 1985 года еще не существующая группа «Митьки» переживает фазу подъема (по терминологии Льва Гумилева), это время нашего наибольшего единения. Домен готов и понятен с полуслова, надо его населять. Фил и Флоренский, появившиеся в тексте «Митьков» как «не участвующие в движении», как фон для описания Мити, объявляются митьками. Для тотальности процесса я прошу их написать по нескольку фраз, называю их статьями и пишу по ним рефераты (Часть четвертая). Будет гораздо смешнее и эффективнее, если читатель почувствует, что он почему-то такое глобальное явление прохлопал, не в курсе, что митьки уже «явно и успешно действуют, когда-то самозародившись, что существует «ряд социалистических и капиталистических стран, вовлеченных в движение»; мельком упоминаются «другие труды о митьках».