Читать интересную книгу Как хочется счастья! (сборник) - Ирина Степановская

Ну кто сейчас поверит в эти бредни!

– Молодой человек! Почему вы пронесли ноутбук в читальный зал? Это не разрешается!

Я поднял глаза – передо мной стояла молодая женщина со злым лицом и холодными глазами.

– Извините, пожалуйста. Я просто не знал, что ноутбуки нельзя проносить.

Я не хотел подводить Валентину Петровну.

– Анечка, он ничего не сделает. Это же, ты разве не знаешь… – Валентина Петровна уже сама бежала к нам на своих маленьких кривеньких ножках.

– Если нельзя, я могу отнести в гардероб…

Молодая и злая внимательно смотрела на меня и слушала, что шептала ей на ухо Валентина Петровна. Очевидно, она просвещала, какой я молодой и талантливый и уже лауреат…

– Ну хорошо… – молодая взглянула на меня с любопытством и отошла.

– Я правда мог бы отнести. Мне сегодня не критично.

Валентина Петровна подмигнула мне, мол, все в порядке.

Какая действительно простая штука жизнь! Маленькая купюра, сложенная пополам, дает возможность порефлексировать в то время, как пожилая женщина суетится возле книжных полок, собирая тяжелые тома энциклопедий и словарей, для того чтобы удовлетворить мое любопытство. Надо будет перед уходом подойти попрощаться и поцеловать Валентине Петровне руку. Я криво усмехнулся. Этому приему меня научил не кто иной, как Леха. Собственно, он не учил, я однажды увидел, как он поцеловал руку Таниной бабушке, и запомнил этот его жест на всю жизнь. А случилось это в тот единственный раз, когда мы вместе с Лехой были у Тани в гостях. Больше он со мной вместе к ней не ходил, и я до сих пор не знаю – ходил ли он без меня или нет. Но я тогда сразу понял, что за один этот поцелуй Леха понравился Таниным родственникам больше, чем я за целых полгода моих застенчивых визитов к ним в дом.

– Вот это кавалер! – громко произнесла Танина бабуля, а в мою сторону даже не посмотрела. И я, возмущенный и разочарованный этой очевидной несправедливостью ко мне, вылетел тогда из их квартиры на лестничную площадку и трясся там от обиды, в то время как Леха еще долго о чем-то шептался в прихожей с Таней.

Пятая книга мне тоже ничем не помогла. В шестой я случайно наткнулся на черное платье Шанель. Платье для коктейля. Ненавижу женщин, одетых по моде начала двадцатых годов. Или это у меня устойчивый образ постреволюционных дамочек? Платья с заниженной талией, губы как в немом кино, глаза словно у тифозных больных. И везде черный атлас. Смокинги у мужчин, вечерние платья у женщин. Таня тоже любила черный цвет. На первом курсе она ходила в черной шляпке с маленькими полями. Эту шляпку ей сделала мама. Стилизация под мужской котелок. Ее мама, бывшая портниха, в то время держала небольшое ателье верхней одежды. Прямо Шанель московского разлива. И у Тани еще тогда было черное узкое пальтишко до колен. Она мне такой и запомнилась – маленькая, худенькая, смешные мальчишечьи полуботинки и шляпка. А под шляпкой – темная челка до самых бровей и удивленные яркие синие глаза.

Я сложил книги стопками на столе.

– Валентина Петровна, пусть полежат. Если я завтра не приду – уносите. Что-то мне сегодня не очень работается.

– Бывает, Вадичка! Не беспокойтесь, все будет на месте!

– Что бы я без вас делал, Валентина Петровна! – Я поклонился ей галантно, как мог, и подал ей руку, чтобы она вложила мне свою.

– Ой, Вадичка! – Она, как всегда, хихикнула. Мне захотелось щелкнуть каблуками, жаль, туфли были неподходящие – мягкие замшевые мокасины. Я взял ее руку, с мрачным удовольствием вспомнив Леху, и аккуратно поцеловал. В этом деле, как мне однажды объяснила Нина, важно не оставлять на руке влажных отпечатков губ. Нине я тоже однажды попробовал поцеловать ручку. Я тренировался тогда на всех – нужно было отработать движение до автоматизма.

– Лучше не руку, – говорила Нина. – Когда мужчина в наше время склоняется над рукой женщины, возникает когнитивныйдиссонанс. Неприятное чувство – он явно от тебя чего-то хочет. Чаще всего это такой намек на продолжение отношений – и далеко не всегда эти отношения связаны с личной симпатией.

– Артисты часто целуют руки дамам.

– Конечно, это же лучше, чем мыть дамам ноги, – скептически заметила она. Я фыркнул.

Она посмотрела на меня внимательно.

– Лучше поцелуй меня в щеку. Ты маму в щеку целуешь?

Я задумался. Я вообще, мне кажется, маму не целовал. И она меня целовала редко. Наверное, чаще тогда, когда я уезжал. И действительно, чаще всего в щеки. Я наклонился и поцеловал Нину в губы. Это было тоже в сентябре. Кажется, на следующий день или через день после того, как похоронили Таню.

Сейчас, когда я уже шел к выходу из библиотеки, я подумал, что щеки, наверное, самые уникальные места человеческого тела – они загораются от стыда и похвал, они бледнеют от ужаса, их целуют мамы и по ним бегут слезы. И еще, когда я садился в машину, я отметил, что этот чертов старый Лехин «Форд» не годится моей машине даже в подметки.

Когда я вошел в театр, навстречу попалась пара девочек из хора.

– Вадим Сергеевич, где будет репетиция?

Я хотел сегодня собрать труппу не на большой сцене.

– Скажите всем, что в малом зале. И рояль там расчехлите.

Они посмотрели на меня, как мне показалось, с обожанием и убежали. Борис появился из буфета в коротеньком светлом плаще с огромным, как-то по-хитрому пришитым воротником. На плече у него висела папка, в которой он носил эскизы. Папка была, естественно, тоже с наворотами. Он подошел и лениво протянул мне руку. Когда я пожимал ее, то зафиксировал, что мы оба не смотрим друг другу в глаза.

– Где состоится богослужение? – спросил он с издевкой и тут посмотрел прямо на меня. Глаза у него были серо-зеленые в крапинку и опушенные темными мохнатыми ресницами, как у ослика, который катает детей в зоопарке в смешной тележке.

– В малом зале ровно в два, – сухо сказал я и тоже отправился в буфет.

– Сосисочку, Вадим Сергеич, или рыбку в кляре? – завидев меня, улыбнулась буфетчица.

– Какая рыба?

– Какую привезли. Треска, наверное. – Она сделала вид, что пытается рассмотреть, что написано на упаковке.

– Давайте сосиски.

Я сел к окну, недовольный собой. Вроде бы день начинался неплохо, а все время с каждым часом меня засасывает какая-то незначительная муть. Какие-то звонки, посторонние мысли, несущественные люди, что вторгаются в твою жизнь. Некогда подумать. Невозможно сосредоточиться. И с каждым годом это засоряет меня все сильнее. Вот сейчас: я сижу за столиком в буфете и вроде бы должен думать о предстоящей репетиции, об обсуждении костюмов. Нет, я размышляю вовсе не об этом. Я думаю о том, почему я решил, что буфетчица только сделала вид, будто хочет прочитать то, что написано на упаковке. Но почему я сразу подумал про нее плохо? А может быть, она действительно хотела узнать, что там за рыба находится внутри этого кляра, а вовсе не делала вид. Или, может быть, ей самой наплевать на рыбу, но она хотела просветить меня на этот счет, раз я спросил… И потом, а зачем я ее вообще спрашивал о рыбе? Ведь я не собирался ее брать, какая бы она ни была. Я ведь уже нацелился съесть сосиски. И самое главное – зачем я вообще об этом думаю, ведь вечером я все равно буду ужинать у Нины…

– Горчичку возьмите, свеженькая.

Горчица действительно оказалась «вырви глаз». Это немного привело меня в чувство.

– Вадим Сергеевич!

Телефонный рингтон арфой разливался прямо за моей спиной. Я обернулся – Алла сегодня была «в форме». Красное платье с внушительным декольте сидело на ней как влитое.

– Алла, ты ничего не перепутала? Своим потрясающим видом ты будешь сбивать партнеров. Мелани, по всеобщему признанию, – серая мышка.

– Вадик, я не хочу быть серой мышкой! – это она прошептала мне на ухо, наклонившись ко мне как можно ниже.

– Вот сегодня мы это и решим, – ответил я тихо. – Хочешь есть?

– Не хочу. Я ведь завтракала. К тому же почему-то волнуюсь.

– Принесите чистую тарелку и еще две сосиски, – посмотрел я в сторону буфетчицы.

– Ну я же сказала, не надо! – Алла сверкнула на меня потрясающе накрашенными глазами.

– Так нести или не нести? – переспросила буфетчица.

– Не нести, – отменил я новый заказ и медленно разрезал последнюю сосиску на собственной тарелке.

– Вадик, без семи минут два! – Алла сидела вся в струнку, будто напружинившись. Вот сейчас поднеси порох – и взорвется.

– Иду. Только выпью кофе.

– Вадик, ну сколько можно есть! – Алла не выдержала, воровато оглянулась по сторонам, убедилась, что в буфете, кроме нас и буфетчицы, никого нет, схватила двумя пальцами последний кусок сосиски с моей тарелки, запихнула его в рот и почти побежала к выходу.