– Но то, что она будет моей женой, значит многое. Вы меня понимаете. – И хитро улыбнулся.
У Неженки в глазах мелькнуло недоумение. И Джон радостно пояснил:
– Я же говорил – отдрючит.
– Тогда на ней можно ставить крест, – сказала миссис Саксби. – После этого ни один приличный человек на нее не позарится.
Неженка охнула.
– Это не наше дело, – отрезал мистер Иббз и продолжал, обращаясь к Джентльмену: – Трудно. Весьма трудно осуществить.
– Не спорю. Но надо рискнуть. Что мы теряем? По крайней мере, Сью отдохнет на природе.
Джон хохотнул:
– Отдохнет она, как же, в четырех стенах. И хрен знает сколько еще отдыхать придется, если вас поймают.
Я прикусила губу. Он был прав. Но не рискованность будущего предприятия пугала меня. Вор не может все время думать об опасности, иначе сойдешь с ума. Я просто не знала, хочется ли мне так отдыхать. Жизни вне Боро я себе не представляла. Однажды мы вместе с миссис Саксби ездили погостить к ее кузине в Бромли, так я вернулась домой вся красная от крапивницы. Жизнь на природе показалась мне однообразной и нелепой, да и живут там, похоже, одни придурки да цыгане.
И что я буду делать рядом с придурочной? Она ведь не Неженка, которая только слегка чокнутая и лишь иногда ни с того ни с сего свирепеет. Может, эта девица совсем психованная. Может, она попытается меня задушить. Я буду звать на помощь, и никто не услышит – ведь вокруг на много миль ни живой души. Цыгане не в счет, им ни до кого, кроме себя, дела нет. У нас каждый знает, если на тебе платье загорится, цыган даже плюнуть на пламя и то поленится.
Я спросила:
– А эта девушка – какая она? Вы говорили, она не в своем уме.
– Не совсем так, – ответил Джентльмен. – Странная она. Наивная такая, дикая. Ее всю жизнь держали вдали от общества. Она сирота, как и ты, но тебя воспитывала миссис Саксби, а ее никто не воспитывал.
Неженка снова уставилась на него во все глаза. Мать ее была пьянчужкой и утонула в реке. Отец бил дочку нещадно. Сестру ее забил аж до смерти.
Неженка прошептала:
– Не кажется ли вам, Джентльмен, что это грех – то, что вы собираетесь сделать?
Похоже, до сих пор никому из нас подобная мысль просто не приходила в голову. Но теперь, после того как Неженка произнесла это вслух, я огляделась вокруг – все прятали глаза. И тогда Джентльмен рассмеялся.
– Грех? – повторил он. – Конечно, милая Неженка, конечно грех! Но грех этот стоит пятнадцати тысяч фунтов, и эта цена меня устраивает, что бы ты ни говорила. И опять же, если посмотреть, как были нажиты эти денежки? Думаешь, честным трудом? Конечно же нет. Это богатство добыто слезами и потом бедняков – за каждый шиллинг два десятка смердов спины горбатили. Слышала, небось, о Робин Гуде?
– Еще бы! – сказала она.
– Так вот, мы будем как он: отберем золото у богачей и раздадим тем, кому оно принадлежит по праву.
Джон скривил губы:
– Ты, барчук! Робин Гуд был герой, и гнев его был праведный. Раздашь деньги народу? Да какой у тебя народ! Хочешь ограбить леди – иди и грабь свою мамашу.
– Мою мамашу? – Джентльмен покраснел. – При чем тут моя мать? К черту мою мать!
Но, уловив взгляд миссис Саксби, обернулся ко мне.
– Ох, Сью, – сказал он, – прошу прощения.
– Ничего-ничего, – быстро ответила я. И опустила голову, и все вокруг притихли. Подумали, наверно, как всегда в дни казни: «Какая она храбрая!» То есть мне хотелось, чтобы они так думали. А потом почему-то захотелось, чтобы не думали: потому что, как я уже говорила, храбростью я никогда не отличалась, но за семнадцать лет смирилась с тем, что окружающие так про меня думают. А теперь явился Джентльмен, и ему нужна храбрая девчонка – он ведь долгий путь проделал, сорок миль по холоду и слякоти, только чтобы найти меня.
Я посмотрела ему в глаза.
– Две тысячи фунтов, Сью, – тихо сказал он.
– Звучит заманчиво, – сказал мистер Иббз.
– И вдобавок всякие платья и драгоценности! – вздохнула Неженка. – О Сью! Ты в них будешь красавица!
– Вылитая леди, – добавила миссис Саксби.
Я обернулась к ней: она опять смотрела на меня странным таким взглядом, словно видела во мне мою мать. «…Богатство твое все еще ждет тебя… Твое богатство, Сью, ну и наше заодно…»
В общем, она оказалась права. Вот оно наконец, мое богатство, свалившееся как снег на голову. Что же делать? Я снова посмотрела на Джентльмена. Сердце у меня в груди стучало как бешеное. И я сказала:
– Ладно. Я согласна. Но за три тысячи фунтов, не за две. И если юная леди меня не примет и отправит восвояси, я все равно потребую свою сотню за труды.
Он помолчал, обдумывая. Конечно же, думать тут было нечего, и помолчал он так, для пущей важности, потому что буквально через миг он просиял улыбкой и протянул мне руку. Я подала ему свою. Он сжал мне пальцы и засмеялся.
Джон состроил рожу:
– Ставлю десять к одному, что через неделю она приползет обратно вся зареванная.
– Я вернусь в бархатном платье. И в перчатках вот посюда, – и показала на локоть, – и в шляпке с вуалью, и с полной сумкой серебряных звонких монет. А ты будешь называть меня «мисс». Правда ведь, миссис Саксби?
Он сплюнул на пол:
– Да я скорее отрежу себе язык, чем выговорю такое.
– Я раньше сама тебе его вырву! – ответила я.
Я вела себя как ребенок. Да я и была ребенком! Наверное, миссис Саксби тоже это почувствовала, потому что ничего не сказала, а только молча смотрела на меня, прикрывая рукой мягкие пухлые губы. Она улыбалась, но лицо у нее при этом было встревоженное. Я бы даже сказала, испуганное.
Может, так оно и было.
А может, мне только теперь так кажется, теперь, когда я знаю, какие страшные события за этим последовали.
Глава вторая
Старичка-книгочея, как выяснилось, звали Кристофер Лилли. А племянницу звали Мод. Они жили к западу от Лондона, за Мейденхедом, и дом их, что стоял у деревни под названием Марлоу, назывался красивым именем «Терновник». План Джентльмена заключался в том, чтобы отправить меня туда одну, на поезде, через два дня. Сам он задержится в Лондоне еще по крайней мере на неделю, ему нужно выполнить поручение старика – повозиться с книжными переплетами.
Меня мало заботило то, как я доберусь до этого загородного дома, одна, без провожатых. Я никогда не бывала нигде западнее Креморн-Гарденс – мы с племянниками мистера Иббза иногда ходили туда по воскресеньям смотреть на танцы. Там я однажды видела, как француженка-акробатка шла через речку по канату и чуть не упала, – это, доложу я вам, было нечто… Говорят, на ней были чулки, но, по-моему, ноги у нее были голые. Помнится, пока она шла по веревке, я стояла на мосту Баттерси и смотрела вдаль, за реку, – там, за Хаммерсмитом, бугрились леса, и ничегошеньки не было видно: ни печной трубы, ни церковного шпиля – и знаете, прямо озноб пробирал, до чего это было непривычно и странно. Если бы мне тогда сказали, что в один прекрасный день я выйду из дома в Боро, где все мои друзья, и миссис Саксби, и мистер Иббз, и поеду куда-то одна-одинешенька наниматься горничной в какой-то непонятный дом в этой чаще, за лесами, я бы только расхохоталась.
Но Джентльмен сказал, что надо поскорее собираться: как бы эта леди, мисс Лилли, все не испортила, возьмет случайно в услужение другую девушку – и все. На следующий день после того, как он заявился к нам на Лэнт-стрит, он сел писать ей письмо. В письме он выражал надежду, что она простит ему такую вольность – писать ей лично, но, будучи в Лондоне, он навестил свою старую нянюшку – когда он был ребенком, она, можно сказать, заменяла ему мать – и нашел ее весьма опечаленной, ибо она всерьез обеспокоена судьбой своей юной племянницы, оставшейся после смерти матери сиротой. Конечно же, под сироткой-племянницей подразумевалась я. Далее он поведал в письме, что я прежде была в услужении у некой дамы, которая вышла замуж и отбыла в Индию, так что я осталась без места, и что я в настоящее время подыскиваю место горничной, однако жизнь такова, что со всех сторон меня подстерегают искушения и я могу пойти по скользкой дорожке, если только какая-нибудь сердобольная леди не даст мне возможность скрыться подальше от городских соблазнов, ну и далее в том же духе.