Читать интересную книгу Возвышение Китая наперекор логике стратегии - Эдвард Люттвак

Именно это предположение своего иерархического превосходства сделало китайцев такими сверхчувствительными по отношению к «неравноправным договорам» девятнадцатого века, начиная с Нанкинского договора 1842 года, который навязали династии Цин победившие британцы, и который связывал обязательствами только китайскую сторону. Китайцев возмущало не само неравенство, а то, что теперь в нетрадиционном для них положении более слабой стороны были они сами – ведь раньше император подчинял себе иностранцев, а не наоборот.

Выдвигаемое здесь утверждение о том, что древняя система вассальных отношений «цзянся» влияет на современную китайскую внешнюю политику, может быть отклонено как недостоверное, предвзятое или враждебное по отношению к Китаю. Поэтому стоит заметить, что местное отделение находящегося в Пекине Института Конфуция, основанное китайским государственным органом Ханбан (Китайский национальный офис по изучению китайского языка как иностранного, орудие культурной пропаганды КНР), выступил одним из спонсоров мероприятия, организованного в мае 2011 года в Стэнфордском университете, и носившем название «Рабочий семинар по Цзянся: культура, международные отношения и всемирная история. Осмысление китайского восприятия миропорядка». Все это звучит как экскурс в историю, но это не так, о чем свидетельствует приведенное ниже описание целей этого мероприятия:

Практическая ценность традиционного китайского видения мирового порядка, или цзянся… [состоит в том, что]… оно укореняет авторитет универсальной власти в моральных, ритуальных и эстетических основаниях высокой светской культуры, вырабатывая социальные и моральные критерии для справедливого и гуманистического правления, а также для формирования надлежащих социальных связей.

Разнообразные постулаты, вытекающие из цзянся, вновь возникают в современном Китае, ищущем моральные и культурные пути для взаимодействия и взаимосвязи с мировым сообществом. Мы уверены, что это китайское видение может оказаться продуктивным… в нашем наполненном противоречиями и пока еще не взаимосвязанном мире (курсив добавлен. – Э. Л.).

О том, каким образом это может оказаться продуктивным, можно прочитать во вводной брошюре, содержащей подробное описание мероприятия:

По мере того как Китай превращается в экономическую и политическую великую державу, мыслители и исследователи обсуждают теоретические последствия традиционного китайского видения миропорядка. Попытка [Китая]… стать членом мирового сообщества и войти в мировую историю противоречит западному темпераменту, с головой ушедшему в межнациональные конфликты, в геополитическое соперничество и экономическую теорию, основанную на индивидуализме собственников и империалистической экспансии. Эти особенности современного капитализма способствовали усилению чувства разобщенности из-за мистифицированных культурных различий и географического неравенства (курсив добавлен. – Э. Л.).

Затраты Ханбана на описанное мероприятие, несомненно, окупились, так как он получил возможность атаковать основные западные ценности и продвинуть синоцентричную модель международных отношений в одном из лучших западных университетов, причем большую часть расходов на проведение мероприятия Стэнфорд еще и оплатил из собственного кармана32.

5. Грядущее геоэкономическое сопротивление подъему Китая

Вспышки провокационного поведения Китая после 2008 года естественно ускорили появление ответной реакции на подъем КНР. Но эта ответная реакция все же вызвана не провокациями и соответственно не может быть устранена примирительными жестами со стороны КНР: визитами, укрепляющими политическое положение государства, или успокаивающей риторикой, поскольку эта реакция отражает скорее восприятие китайской мощи как таковой, чем оценку поведения Китая на мировой арене.

Удельный вес такого восприятия и подобных оценок в каждом случае разный.

Во-первых, мощь – это реальность, которая не исчезнет, если даже изменится поведение.

Во-вторых, поведение обычно оценивают постфактум, в то время как восприятие мощи формирует представление о будущем. Кроме того, в отличие от будущей стоимости денег, которая в настоящем приуменьшается, будущая мощь, напротив, представляется еще более внушительной, чем сегодня. В пристальном внимании к нынешним темпам роста мощи видится устоявшаяся тенденция заранее предвидеть их в будущем, которая не учитывает противодействующие факторы и возможные помехи, если только они не очевидны и не особенно внушительны. «Волна будущего» гораздо больше впечатляет, чем стоячая вода настоящего.

Возвращаясь к основному представленному здесь противоречию, – несоответствию между нынешним стремительным ростом китайской экономической мощи, военной силы и дипломатического влияния – остается определить в конкретных понятиях то, как каждое из этих измерений китайского прогресса может помешать другим странам в ближайшем будущем или мешает им уже сейчас. Ведь противодействие со стороны соседей Китая, других великих держав и прочих стран, которые не относятся ни к тем, ни к другим, – налицо.

Только одно из этих несоответствий имеет явную и узнаваемую форму – противоречие между угрожающей военной позицией и дипломатическим влиянием на любое государство, которое еще пока сохранило автономию, то есть еще не прошло последнюю точку, за которой подчинение более сильной державе должно быть принято как неизбежность. Только тогда растущая военная угроза может производить больше влияния, причем весьма эффективно.

В этом отношении логика стратегии также не может быть линейной: растущая военная угроза обычно усиливает сопротивление ей самой, ведя к потере влияния того, кто угрожает. Если угроза остается и усиливается, то подверженная этой угрозе страна попытается дополнительно вооружиться или найти союзников, или сделать обе эти вещи, если возможно. Но если угроза усиливается и в дальнейшем, преодолевая как усилия по наращиванию оборонительных вооружений, так и поддержку союзников, то будет достигнута кульминационная точка сопротивления. Если другие факторы или силы не вмешаются в процесс или не прервут его, дальнейшее усиление угрозы в большинстве случаев уже не вызовет адекватного усиления сопротивления, но, напротив, будет способствовать установлению более сговорчивых взаимоотношений, которые даже могут завершиться полным подчинением.

Так как баланс сил во всех сферах – экономический потенциал, военная мощь, дипломатическое влияние – продолжает склоняться в пользу Китая, каждый из его соседей и сравнимых по силе держав должен сделать выбор между принятием усиления китайского влияния на свои дела или, по крайней мере, на дела своих союзников и сателлитов (которые таким образом со временем станут союзниками и сателлитами Китая) и издержками, связанными с увеличением силы своего сопротивления, как путем внутреннего усиления, так и союза с другими державами, которым тоже в той или иной степени и с такими же перспективами угрожает подъем Китая.

Каждая форма реакции на слишком явно возросшую мощь неизбежно имеет свою стоимость. Внутреннее усиление может потребовать не только перераспределить скудные ресурсы на военные нужды, но и поступиться иными важными интересами и даже ценностями или, по меньшей мере, идеологическими постулатами, вроде любимого американского тезиса о «свободе торговли». Так происходит потому, что в наш ядерный век, когда всякий маломальский военный конфликт между ядерными державами исключен, логика стратегии должна найти в себе альтернативные, невоенные проявления в сфере «геоэкономики»33.

Эти утверждения, конечно, требуют обоснования, и первое утверждение гораздо легче обосновать, чем второе.

У Китая есть ядерное оружие и различные средства его производства, ни то, ни другое само по себе не впечатляет, но, тем не менее, взятые вместе эти факторы оказались достаточно убедительными для того, чтобы устрашить Советский Союз во время резкого обострения его отношений с Китаем (и это в то время, когда китайские стратегические ядерные силы еще находились в эмбриональном состоянии). С другой стороны, примеры бесполезного и бессмысленного поведения КНР на международной арене после 2008 года, которые создали Китаю новых врагов, а США – новых друзей, пока даже близко не подошли к той степени полного безрассудства, которая требуется для полномасштабного нападения Китая на Соединенные Штаты или их вооруженные силы.

Это все же оставляет для обеих сторон возможность проведения мелких строго ограниченных локальных акций военного характера, как и для провокаций на море.

Но такие мелкие и бескровные столкновения не могут принести США никакой пользы в плане сдерживания экономического роста Китая – корня проблемы, дающего ему возможность наращивать свой военный потенциал. Что касается китайцев, то они неоднократно пытались использовать меры устрашения, чтобы помешать США собирать разведывательную информацию на море и в воздухе: на их счету один инцидент в воздухе со смертельным исходом и несколько близких прохождений ракет на море. Но эти попытки оказались недостаточными для уменьшения американской разведывательной деятельности, а китайцы, в свою очередь, убедились в том, что не стоит применять более эффективные средства, чтобы не спровоцировать полномасштабную войну, исход которой будет означать либо падение китайского режима, либо вынужденное использование ядерного оружия.