Читать интересную книгу ...И вся жизнь - Павел Гельбак

— Много нашли ошибок?

— Несколько лишних запятых сковырнул. Черчилля напечатали с одним «л»…

— С одним «л» — так с одним, переживем. Вот что, Борис Иванович, — если вы печатаете критические статьи, то добивайтесь по ним действенности. Сегодня же дайте справку, на какие сигналы не получили ответа из облзу.

— Я же «свежей головой» был, — взмолился Задорожный, — спать охота.

— Сначала сделайте, потом выспитесь.

В печатном цехе белый ручеек стремительно мчится из ротационной машины. Черный печатник сверкнул зубами:

— Посмотрите, как приправлены клише — люкс…

Я взял номер газеты:

— Какой там люкс, серятина. В Москве это браком посчитали бы.

— В Москве! Дайте мне такие машины, как в «Правде», и я вам покажу класс. Из этой старушки мы выжимаем все, что можем.

У меня вдруг рубашка прилипла к спине. В последней фразе вместо буквы «л» в слове «главнокомандующий» красовалось белое пятно, словно кто-то стер злополучную букву.

— Остановите машину! — крикнул я. — Много отпечатали?

— Тысяч пять.

— Где подписанные к печати полосы?

Печатник передал бумажный мешочек, в котором хранились подписанные мною страницы. Взглянул на конец передовой статьи. Все в порядке: «Главнокомандующий». Куда же пропала буква «л»?

— Кто правил газету после моей подписи?

— Никто. Случилось что?

— Читайте.

Печатник прочитал указанную мной строку, побледнел. Стали рассматривать матрицу. На металле, где положено быть букве «л» — капля клея.

— Возможно, когда я приправлял полосу, — размышлял вслух печатник, — капнул клеем. Весь ущерб возьму на себя. Пусть взыщут за бумагу.

— Пойдем к директору, — предложил я. — Заприте цех. Вы понимаете, ни один экземпляр газеты не должен увидеть свет.

— Можете быть уверены, товарищ редактор.

Директор типографии испугался не меньше моего.

Закрывшись в стереотипной, втроем, чтобы не привлекать постороннего внимания, мы жгли экземпляр за экземпляром. Смотрел я на пламя и думал о тяжелой шапке, напяленной на голову редактора. В газете десятки тысяч знаков, и каждая буковка, не на месте стоящая запятая, вот, даже капля клея — могут подвести.

Будь благословен Бурокас! Не поскандаль я с тобой за завтраком — не пошел бы в типографию. И кто ведает, каким бы сегодня было мое пробуждение?

2

В двенадцать дня, когда я только заснул после пережитых волнений, забесновался телефон:

— Срочно вызывают в обком, — сообщил Соколов.

Началось. Все-таки надо было поставить в известность обком. Но ошибку мы предотвратили. Мысли ворочались лениво, медленно. Мною овладело безразличие: вызывают так вызывают!

Секретарь обкома партии по пропаганде и агитации Владас Рудис, коренастый, среднего роста человек, с большими залысинами, поднялся из-за стола:

— Пока вы спите, мы тут за вас работаем, кадры подбираем.

— Поздно подписал газету.

— Да, только получили, — секретарь нажал кнопку звонка, но, вспомнив, что нет электричества, крикнул: — Олеся! — В кабинет заглянула секретарша. — Пригласите товарищей.

Вошли трое военных. Я даже не посмотрел на их погоны. Было ясно — сейчас начнется разговор об ошибке.

— Их-то мы и решили направить к вам в редакцию, знакомьтесь.

До меня не сразу дошел смысл сказанного. Я готовил себя к другому разговору. Внимательно посмотрел на вытянувшихся у стола военных. Девушка в синем берете с орденом Красного Знамени на гимнастерке, щеголеватый старший лейтенант с пышной черной шевелюрой, которая не умещалась под артиллерийской фуражкой, и высокий расплывшийся дядя в офицерской гимнастерке без погон.

— В газете приходилось работать? — начал я расспрашивать.

— Мне никогда, — призналась девушка, — выпускала «Боевой листок» в медсанбате, да вот несколько заметок напечатали в «дивизионке».

— Так. А вы, старший лейтенант, какую стенгазету редактировали?

— В тридцать девятом несколько месяцев работал в «Пионерской правде», потом призвали в армию.

— В дивизионную газету?

— Никак нет. Командовал батареей.

Секретарь прервал мой опрос:

— В редакции познакомитесь. Товарищи проверенные, коммунисты. До войны служили в наших краях, знакомы с обстановкой. Ну, и как говорится: «Была бы твердая воля, — гора превратится в поле». Мы просили политуправление фронта — нам прислали.

— Спасибо, встретимся в редакции. Пока заполните анкеты, напишите автобиографии.

Повернулись через левое плечо, вышли.

— Да они же не нюхали типографской краски, товарищ секретарь, петит от боргеса не отличат! Закончили университет «Пионерской правды», а нам нужны опытные журналисты, люди, знающие местные условия.

— Нужны, — согласился секретарь, — всем нужны. Другим редакциям еще труднее. У вас хотя бы десяток журналистов с опытом, а там почти никого… Ничего не попишешь, война.

— Товарищ секретарь, энергопоезд начал давать ток, но «третья фаза» в типографии по-прежнему пропадает. Оказывается, к линии уже успели подключиться всякие учреждения, частные квартиры.

— Всем надо.

— Не спорю, надо. Но есть объекты первой необходимости. И к ним относится типография. В редакции мы и с карбидками посидим. В обкоме тоже можно, а вот в типографии нельзя.

— К чему эта истерика? Позвоните в облисполком Кузьме Викентьевичу, он этим делом занимается.

В редакции я застал новое пополнение в тесном общении со старым. Викентий Соколов, Виктор Урюпин вводили новичков в курс дела. Когда я вошел в комнату, высокий мужчина в гимнастерке без погон спросил у моего зама:

— Так, значит, ни одного экземпляра газеты не оставили?

— Все сожгли.

Я попросил Соколова и Урюпина дать макет следующего номера. Когда остались втроем, зло спросил:

— Виктор Антонович, вы что, считаете обязательным каждого информировать об ошибках, которые обнаруживаются в редакции?

— Не каждого, — уточнил Урюпин. — А наших сотрудников, — таких же винтиков в редакции, как и мы с вами.

Соколов положил на стол дела новичков. Маркевич писала лаконично, круглым детским почерком. Старший лейтенант Олег Криницкий, видно, торопился, буквы наскакивали одна на другую, мягко говоря, почерк был не из разборчивых. В отличие от него человек в гимнастерке без погон Петр Рындин отчетливо выводил каждую букву, писал обстоятельно. Я по скупым анкетным данным, автобиографиям попытался представить характер, привычки людей, которые сегодня стали моими товарищами по оружию.

Беру анкету, лежащую сверху.

Имя, фамилия — Регина Маркевич.

Год и месяц рождения — май, 1921.

Место рождения — Западная область.

Социальное происхождение — крестьяне-середняки.

Социальное положение — военнослужащая.

Национальность — полька.

Партийность — член ВКП(б) с 1943 года.

Вопросы — ответы. Где же человек? Нет, не видно человека за правильными, как таблица умножения, ответами на анкетные вопросы. У каждого есть свое — характер, стремления, наконец, пройденный путь. Регине всего двадцать три года, а она уже многое видела, испытала. В автобиографии это одна строчка — вынесла с поля боя девятнадцать раненых с оружием. На гимнастерке боевой орден. А сколько пережито? Об этом в анкете и автобиографии не напишешь. И графы такой нет. Для меня эта одна строчка из автобиографии дороже ответов на все сорок вопросов анкеты. Безразлично, какой она национальности, кто были ее родители и имеет ли родственников за границей. Эта хрупкая девушка выносила раненых из-под огня. Вот это важно. Значит, она человек долга, отважная, отзывчивая. Такая не подведет, не струсит. В редакции ее место — в отделе писем. Туда приходят наши читатели со своими мыслями и бедами, порой тяжело раненые чиновниками. Им тоже нужна срочная помощь, их тоже надо вытаскивать из-под огня бюрократизма. Пусть и занимается этим делом кавалер ордена боевого Красного Знамени, сестра милосердия (не хуже звучит, чем медицинская) Регина Маркевич.

А вот личное дело старшего лейтенанта Олега Криницкого. Кокетка в офицерских брюках! А чуб-то, чуб как из-под фуражки выпустил! И автобиография у него написана манерно: «в отличие от других, у меня две матери и два отца. Родная и мачеха. Отец и отчим. Мать — режиссер, мачеха — актриса, отец — композитор, отчим — театральный критик. Обе семьи меня баловали, с детства готовили служить музам, а пришлось прислуживать Марсу…» Черт те что, не серьезно. Будто не в редакцию поступает, а в балаган какой-то. Однако воевал, видно, неплохо. Командир зенитной батареи. Награжден орденом Отечественной войны II степени и орденом Красной Звезды, тремя медалями. Даже не написал, какими медалями награжден. В отличие от него Петр Рындин перечислял названия двух медалей, которыми награжден, благодарности командования, которые получил. Здесь все было на месте — и номер приказа, и дата. Что это, педантизм? Нет, скорее аккуратность. До войны Рындин недолго работал в железнодорожной газете. Интересно, даже не сказал, что журналист, когда я спрашивал. С ним ясно. Назначим литработником в промышленный отдел.