Читать интересную книгу ...И вся жизнь - Павел Гельбак

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Нет. Мне всякий раз становится страшно, когда ты ночью уходишь из дома.

— Глупенькая, ничего со мной не случится.

— Слышишь? Опять стреляют.

К этому привыкнуть нельзя. За каждой развалиной, кажется, подкарауливает беда. Руины, слепые окна домов таинственны и враждебны.

Кручу барабан нагана. Это единственное оружие на всю редакцию. Его подарил нам военный корреспондент «Комсомольской правды». Теперь каждый отправляющийся на ночную вахту в типографию берет наган с собой. Есть у нас товарищи, которые никогда не держали оружия в руках, и все же они увереннее чувствуют себя в городе, окутанном мраком, когда карман брюк оттягивает револьвер.

В типографии с вечера пропала «третья фаза». Линотипы не работали, и вот только сейчас они начали деловито перестукиваться. Выпуск номера затянется. Надо позвонить Тамаре, чтобы не беспокоилась.

В корректорской, где стоит телефон, накурено. В ожидании гранок горячо обсуждаются последние события на фронтах. Затянувшийся, как видно, спор редакционных «стратегов» обрывает на полуслове далекий отзвук тяжелого удара.

Звякнули стекла, ветер подхватил непрочитанные гранки, настежь распахнул двери. Бросились к окнам. Высоко в лунном небе облачко.

— «Фау», немцы запустили «фау».

— Вот оно, секретное оружие.

— Просто бомбежка.

Предположения следуют одно за другим. И вдруг новый взрыв, еще большей силы. Погас свет.

На ощупь набрал номер телефона дежурного по обкому.

— Что стряслось?

— Что-то в районе вокзала. Точно не знаю.

Позвонил Тамаре.

— Как самочувствие?

— У нас в спальне вылетели стекла, на кухне тоже.

— Ничего, будем спать в столовой. До свидания.

Несколько минут спустя мы узнали о катастрофе, которая произошла в районе вокзала. Воинский состав, следовавший с авиационными бомбами, наскочил на эшелон со снарядами. Взрывом уничтожен энергопоезд, паровозное депо, вокзал, несколько жилых домов.

Сегодня читатель не получит газеты. Можно идти спать, а с утра типография снова пересядет на «кобылу».

Изгнание труса

1

Кто такой Рындин? Какая роль ему отведена в редакции? Сегодня я впервые задал себе эти вопросы.

Утром зашел в общую комнату и застал редакционное воинство за «честным трёпом». Олег Криницкий рассказывал о первом дне войны, как его часть отступала от западной границы.

Среди слушателей Олега был и Петр Рындин. Увидев меня, он перебил Криницкого и тоном следователя спросил:

— Откуда ты взял, что мы отступали? Отходили! Улавливаешь разницу между этим? Не отступали, а отходили! Отсебятину порешь, старший лейтенант.

Черт знает что… Пора уже привыкнуть к этому уродливому слову «отсебятина». Оно хлестнуло не только Криницкого, но и меня, как кнутом. Почему в журналистике, где всегда должна биться живая, творческая мысль, надо карать за «отсебятину». Вялые, бесхребетные статьи, густо уснащенные цитатами, не вызывают раздражения — привыкли. Другое дело, если статья написана темпераментно, автор нашел свои слова, выразил свое отношение к увиденному. Обязательно найдется человек, который грозно спросит:

— Где вы эти мысли взяли? Почему отсебятину порете?

Вот и сейчас, после того, как Рындин произнес это магическое слово, наступила тишина.

— Что ж ты молчишь, Олег? — в голосе Рындина слышался явный вызов.

— Разве ты сам не прошел горьких дорог, разве тебе не стреляли в спину с чердаков или из-за угла? — вопросом на вопрос ответил Криницкий.

— Мне в спину не стреляли, — заявил Рындин. — Даже в самые горькие минуты, переходя на новые позиции, я не чувствовал себя покинутым. Мы не были щепками, которые безвольно болтались на гребне волн. Всегда я знал, что обо мне думает командование, что есть человек, который направляет не только весь ход войны, но и каждый шаг в лесной пуще.

— Некоторые товарищи путают редакцию с дискуссионным клубом. Вместо того, чтобы решать давно решенные проблемы, вы бы потрудились сдавать материал. Следить за этим надо прежде всего вам, товарищ Соколов.

Мне показалось, что Криницкий обрадовался моей нотации, — начатый разговор его тяготил. Он получил благовидный предлог для отступления. Рындин нагло ухмылялся. И в этой ухмылочке чувствовалось его явное превосходство, сила.

— Зайдите ко мне, — попросил я Рындина, — есть интересный материал.

Опубликованная в газете статья П. Рындина о лесорубах вызвала неожиданный отклик. В редакцию пришло письмо от самих героев очерка. Они сообщали, что неизвестные каждый день присылают записки с угрозами, требуют от них «выматываться из лесу или писать завещание». Рындин, несколько раз перечитав письмо, стукнул огромным кулаком по столу:

— Гады! Это им так не пройдет! Надо немедленно сообщить в органы государственной безопасности.

— Я сообщил. Но у меня есть конкретное предложение: поезжайте-ка вы на место. Там договоритесь с работниками госбезопасности о защите своих героев. Вы понимаете, в лесной пуще это нелегко сделать, но надо. Мы каждый день станем печатать ваши отчеты о работе лесорубов. Пусть знают гады, что советских людей не запугаешь.

— Правильно! — согласился Рындин. — Очень правильно. Я горячо поддерживаю ваше предложение, Павел Петрович. Пошлите Криницкого. Пора его проверить на настоящем деле.

— Поедете вы.

— Не претендую. За славой не гоняюсь.

— Получите у секретаря командировку.

— Боюсь, что кое-кто сочтет нецелесообразным мой отъезд из города.

Рындин испытующе посмотрел на меня. Этот взгляд должен был, очевидно, меня устрашить. «Помните, мол, за мной стоит кое-кто, если вы преднамеренно или даже случайно поступите вопреки воле этого таинственного кое-кого, то вам может не поздоровиться».

Вспомнил день, когда пришли в редакцию Маркевич, Криницкий и Рындин. В кабинете Соколова Урюпин рассказывал им о пресловутой ошибке, которая чуть не прошла в номер. Хотя ошибка и была выловлена, но о ней узнали в партийной коллегии обкома. После разговора с Разиным я терялся в догадках, кто мог сказать. Сейчас почти убежден, что сделал это Рындин. К тому же он хвастался, что на Урале до войны учился или работал вместе с Разиным. Так вот этот таинственный «кое-кто», на кого так охотно ссылался Рындин!

— Передайте кое-кому, что я дал приказ сегодня же вечером выехать в командировку именно вам.

Рындин вразвалочку покинул кабинет.

2

Вечером ко мне в кабинет несколько раз заглядывала Ольга Разина. Улучив минуту, когда я остался, наконец, один, она рискнула зайти.

— Слушаю вас, Ольга Андреевна.

— Я хотела вам сказать…

Мне показалось, что Ольга сильно волнуется. Я опустил глаза и стал рисовать на бумаге кружочки и звездочки.

— Может, лучше мне уйти из редакции? — спросила Разина.

— Вам не нравится работа?

— Очень нравится.

— Так в чем же дело? Вас кто-то обидел!

— Нет, что вы!

— Тогда не вижу повода.

— Видите, знаете… — прошептала Ольга. — Но если вы хотите, останусь.

— Конечно, оставайтесь. Будем считать, что этого разговора не было.

— До свидания, Павел Петрович. Будьте осторожны с Рындиным.

— Нашли кого бояться!

— Да. Я его боюсь. Он мужу наплел о нас… Вы не знаете, какой он человек… — Ольга скрылась за дверью.

Предупреждение Разиной опоздало. Сразу же после того, как Рындин отказался выполнить мой приказ, я собрал редакторат. Соколов предложил объявить Рындину выговор за недисциплинированность. Виктор Антонович не согласился.

— Выговор ему, что мертвому припарка, — горячо заявил он. — Гнать надо из редакции.

Голоса разделились. Мне лично пришлось больше по душе предложение Урюпина, но все же я решил внять голосу рассудка, позвонил секретарю обкома Рудису и рассказал о своих сомнениях.

— Рындин не входит в номенклатуру обкома, — ответил секретарь. — Решайте как подсказывает партийная совесть. Лично я трусов терпеть не могу…

Партийную совесть мне не пришлось долго спрашивать. Перед самым приходом Разиной у меня в кабинете побывал Рындин. Я ему сообщил, что он уволен из редакции.

— Формулировка? — теряя обычное самообладание, спросил Рындин.

— Трусость! Уволены из редакции как трус.

А вот теперь пришла Ольга и предупредила о грозящей опасности. Ну что ж! Будет писать кляузы. Он на это способен.

Позвонила Тамара:

— Танцуй, Пашенька! Танцуй!

— Только и осталось, что танцевать.

— Слушай, — она, не скрывая торжества в голосе, прочла телеграмму главного редактора «Красного знамени». В ней сообщалось о награждении меня орденом «Знак Почета» за организацию фронтовых молодежных бригад на машиностроительных заводах страны.