Читать интересную книгу Наперегонки со смертью - Дмитрий Старицкий

— Вот сейчас, Лев Захарыч, мы ваши подарки с нашим удовольствием и опробуем, — постарался придать своему голосу торжественное выражение.

И тут же повернулся к Наталии Васильевне.

— Милая, возьмешь на себя труд по заварке этого божественного напитка?

— Конечно, милый, — ответила она странным голосом.

Хорошо хоть улыбается.

Мехлис, слава Богу, нашего тихого скандала не заметил. Тем более, что я тут же загрузил его другой проблемой.

— Лев Захарыч, что-то всё же надо делать с названием моей должности. При нынешней революционной моде все вокруг сокращать до начальных слогов, уж очень смешна она на слух.

— Согласен, — ответил комиссар. — Но в штате полка имена так твоя должность и прописана. И в старой армии она так же называлась.

— А для чего мы революцию делали? — спросил я его в лоб. — Для чего пели «до основанья, а затем мы наш мы новый мир построим»?

— Вижу, у вас уже есть решение этого вопроса, — констатировал Мехлис.

— Есть, — ответил ему. — Переименовать эту должность в начальника медицинской службы полка.

— И таким образом поднять её в классе с коллежского асессора до надворного советника, — засмеялся комиссар.

— Причём тут старые чины, которые уже год как отменили? — сделал я удивлённое лицо. — Весь вопрос в том, что мне крайне не нравится, когда меня называют пепепупо.

— Ну, вы еще не в худшем положении. Вон у Троцкого в Реввоенсовете появился в помощниках замкомпоморде и то ничего. Не жалуется, — улыбнулся Мехлис.

— Кто-кто? — вмешалась в наш разговор Наталия Васильевна.

— Заместитель командующего по морскому делу, — ответил ей Мехлис, кивнув своими кудрями. — Сокращённо: замкомпоморде. Это ещё что? Как вам, Наталия Васильевна, нравится такая организация, как Чеквалап?

Наташа удивленно открыла рот, потом сказала.

— Даже догадаться не могу, что может за этим скрываться.

— Не буду вас томить, — ответил Мехлис, — Это всего лишь Чрезвычайная комиссия по заготовке валенок и лаптей при Совнаркоме.

— А лапти зачем, — пришел и мой черед удивляться.

— По новой военной форме Красной армии рядовым в пехоте положены кожаные лапти, по типу малороссийских чёботов. На сапоги кожи не хватает. На ботинки — квалифицированных сапожников, — удовлетворил комиссар моё любопытство. — Вот таким образом и вышли из положения. Как я сам уже понял: при любых потрясениях обувь самое узкое место в снабжении.

Наталия Васильевна тем временем разлила кружкам обалденно ароматный чай, который и на вкус оказался дореволюционного качества.

Пили по-крестьянски вприкуску. Зажимаешь между зубами кусочек колотого сахара и протягиваешь сквозь него чай. Без странных звуков не обходилось. Чувствовалось, что все мы трое так чай с детства пить не привыкли. Что если и пили с сахаром, то внакладку. Но в данном случае это было бы слишком транжиристо.

— Только блюдечка нам не хватает для полного счастья, — заявила сестра милосердия, явно пытаясь пошутить.

— С блюдечка будет по-купечески, — возразил я ей. — В наше время такая манера пития чая может быть рассмотрена, как контрреволюционная. Тем более в присутствие комиссара бригады и большевика.

Мехлис оторвался от кружки и заметил.

— Ехидный ты мужик, Георгий Дмитриевич. Тяжело тебе будет по жизни. Хорошо ты на меня нарвался — я шесть лет артиллеристами командовал. А многие, те, что с самых низов в командиры вышли, относятся к своим должностям ох как серьёзно, шуток не понимают, да и обидчивы чрезмерно. Ты это учти на будущее. Кстати, ты так и не сказал, зачем потребовалось перекрестить свою должность? Зная тебя, я подозреваю, что в этом предложении есть и второе дно.

С сожалением поставил кружку на стол — там оставалось больше половины душистого напитка, внёс предложение.

— В первую очередь чтобы среди бойцов бвло уважение к должности. А какое уважение к пепепупо?

— А к начмедслупу, по твоему, уважение будет больше? — ехидно улыбнулся Мехлис.

— Нет, — возразил ему. — Сокращать надо просто: начмед полка.

— В функциях тогда должны быть изменения, — предположил комиссар.

— Конечно, Лев Захарыч. — заверил его, — как же без изменений. Революция это всегда изменения. И должны они быть только в лучшую сторону. Я предлагаю кроме руководства перевязочным пунктом, взять на себя также санитарное состояние в ротах. Для чего отобрать по одному грамотному бойцу и обучить его на санитарного инструктора роты. А для того чтобы это эффективно продвинуть, то дать ему командирские полномочия наказывать нерадивых. Конечно, полномочия эти ограниченные исполнениями обязанностей по санитарному надзору за ротной кухней, отхожими местами и гигиеной личного состава. Иначе все быстро завшивим и скатимся к эпидемии тифа в ротах. А оно нам надо?

— Добро, — согласился комиссар. — После отпуска докладную записку мне на стол. Такое начинание надо распространить на всю армию. А пока держите, — Мехлис вынул из кармана два листка бумаги. — Это ваши отпускные свидетельства. На четвертый день жду вас тут в полдень. Работы ты мне прибавил, товарищ начмед. Но справимся. Должны справиться. И полномочия тебе дадим драконовские. Вплоть до привлечения нерадивых командиров к суду ревтрибунала. А то анархисты какие-то из этих красных партизан, а не большевики.

Когда наша двуколка неторопливо отъехала от Лятошиновки за версту, Наталия Васильевна, которая всю дорогу таинственно молчала, вдруг громко зашипела.

— И что это значит, Георгий Дмитриевич?

— Ты это о чём, милая? — улыбнулся ей.

Какая же она красивая. Особенно когда сердится. Век бы сердил и любовался, как она мурзиться.

— О свадебных подарках комиссара. Может, объяснишь, что это значит?

Сделал морду ящиком и спокойно ответил.

— Три дня отпуска, милая Наталия Васильевна, нам даны командованием бригады на совершения обряда венчания, каковой и состоится в селе Зубриловка, в которое мы и едем.

— То-то я смотрю, ты с собой бутыль спирта прихватил. Мужиков на свадьбе поить?

— Не без этого, любимая. Не только мужиков, но и их баб. Традиции в мелочах нарушать не следует тому, кто собирается нарушить их глобально.

А вокруг осень уже властно вступала в свои права. Для средней полосы России начиналась самое живописное время года. Лишь дубы пока сохраняли зелёный лист. Все остальные древа и кусты радовали глаз желто-красной гаммой цвета от лимонного до темно-бордоваго оттенков увядания. К тому же погоды стояли изумительные. Солнечные и ещё теплые.

— Но как венчаться, если ты мне даже предложения не сделал? — обиженно заявила баронесса.

— Это и будет, любимая, первым нарушением отживших традиций. Свадьба без обручения. Кстати, ты баню топить умеешь?

— Баню? Какую баню? — не поняла меня Наталия Васильевна.

— Самую обыкновенную, деревенскую каменку.

— Зачем? — удивилась она.

— Ну, хоть перед свадьбой-то помыться надо. Не идти же к венцу с запашком каретного сарая. Батюшка не поймет-с, — ухмыльнулся я.

— Вот тебе, противный, — баронесса стукнула меня по плечу кулачком, совсем как когда-то Наташка с путанабуса.

Реинкарнация. Не иначе. Вон как ноздри раздулись. Точно как у Наташки перед нападением албанцев в «Ковчеге», когда девчата по жребию запихнули её в мой номер.

— Так ты ещё смеяться надо мной будешь? — взвизгнула милосердная сестра. — Тогда ещё получи!

И снова мне кулаком по плечу. И по шее.

— Люблю, когда ты сердишься, — улыбнулся я женщине.

— Тогда обойдешься без сладкого, — баронесса отодвинулась, надула губки и засунула ладони под мышки. — И никакой койки до свадьбы!

На что я только хмыкнул и подстегнул вожжами кобылку.

Та, рванув, пошла ровной широкой рысью, и скорость двуколки существенно приросла.

Наталия Васильевна, враз раздумав на меня сердиться, привалилась к моему плечу и восхищённо залепетала.

— Прелестная у вас тут природа. Почти как у нас в Черной Руси. «Короче становился день. Лесов таинственная сень с печальным шумом обнажалась». Любите Пушкина?

— А кто его не любит, — ответил ей серьёзно. — Пушкин — это наше всё.

— Как здорово это вы сказали. Действительно он наше всё. К сожалению, всё, что осталось от старого мира.

— Я думаю, что товарищи ещё попытаются «сбросить Пушкина с корабля современности». Но этого у них не выйдет. Не справятся товарищи с Пушкиным. Калибр не тот.

— А зачем они будут отказываться от Пушкина? — возразила мне Наталия Васильевна. — Какая глупость.

— Затем, что он аристократ, крепостник, помещик, камер-юнкер и ездил в гости к царю. Разве этого мало, чтобы объявить его врагом народа? И за меньшее сейчас товарищи к стенке ставят.

— А как же русская культура? — удивилась баронесса.