Читать интересную книгу Наперегонки со смертью - Дмитрий Старицкий

Вот так вот.

— Так, фершал, на выход к товарищу Мехлису, — лениво произнес красный воин, прислонившись на косяк входной двери.

За его спиной солнце ярко заливало осенним теплом двор волостного правления. Даже сумрак сеновала стал разреженным.

Поцеловав Наталию Васильевну в губы, поднялся и пошел наружу.

По двору, кружась, летали первые желтые листочки этой осени.

— Товарищ Волынский, вы справитесь с передовым перевязочным пунктом полка?

Мехлис был собран и деловит. Эта фраза его была вместо извинений. Новая власть не извиняется. Или извиняется, предлагая должность. Коллежского асессора, между прочим, должность.

— Это должность врача, — возразил я комиссару, — а я только фельдшер без классного чина.

— Нет у нас столько врачей, — устало сказал Мехлис, усаживаясь за стол, — Фактор в расход вывел, сволочь.

— А с какой формулировкой вы самого Фактора в расход вывели? — задал я наглый вопрос.

Но Мехлис на него охотно ответил.

— За вредительство делу Революции. У меня в бригадном госпитале нештат врачей, а он четверых враспыл. Докторов! С военным опытом! Вы понимаете, что это значит? Впрочем, именно вы и понимаете. Берётесь?

— А товарищ Зайцева? — спросил я о главном.

— С вами, с вами будет ваша разлюбезная товарищ Зайцева, — заверил меня комиссар бригады, широко улыбаясь и задорно подмигивая.

— Тогда берусь, — сказал твердо.

— Вот и хорошо, товарищ Волынский, — констатировал Мехлис.

Он открыл ящик стола и вынул оттуда мою рыжую кобуру с манлихером.

— Это ваше. Забирайте.

Потом подвинул лист бумаги.

— Это записка к интенданту полка, чтобы вас нормально обмундировали. Всё же вы теперь командир полкового уровня. Ну и прочее, что перевязочному пункту потребно.

Потом подвинул к себе ещё один и лист и размашисто его подписал.

— Это приказ о назначении вас начальником передового перевязочного пункта полка.

Надо же. Все просчитал комиссар и даже мандаты заранее заготовил.

— Какие еще пожелания будут? — спросил Мехлис.

— Документы о мобилизации, — выдохнул я.

— У полкового писаря, — махнул комиссар большим пальцем за плечо в стенку. — Домой бы съездить на несколько дней. Всё же, когда меня принудительно забирали, даже избу не дали запереть. Да и законный брак оформить надо. Здесь-то церковь закрыли.

— Зачем вам церковь? — удивился Мехлис. — Распишут вас в отделе гражданских состояний волости и справку на руки дадут. Вот вам и законный революционный брак.

— Мне-то всё равно, товарищ комиссар, но вот женщине… Сами понимаете. Отсталый элемент. Им аналой подавай и венчание.

— Да, — комиссар слегка постучал кулаком по зелёному сукну стола, — Воспитывать и воспитывать нам ещё население в коммунистическом духе. И за год-два эту глыбу нам с места не сдвинуть. Хорошо. Трёх дней хватит? Пока я здесь в Лятошиновке задержусь. Потом отвезу вас в Пензу на автомобиле, там получите ездовых, двуколку, телеги, несколько обученных санитаров и сестёр милосердия от госпиталя. Из фармакопеи ещё там по мелочи.

Мехлис смотрел мне прямо в глаза.

— Хватит трех дней, товарищ комиссар, — я еле-еле сдержался, чтобы не зареветь от охватившей меня радости.

— Когда мы вне строя зови меня по имени-отчеству: Лев Захарович, — и Мехлис протянул мне ладонь для пожатия.

Без проблем оформил у полкового писаря мобилизационные листки и на себя, и на Наталию Васильевну Зайцеву мещанки города Гродно, девицы рождения 1893 года, православного вероисповедания. С Гродно это очень удачно вышло. Там сейчас после Брестского сепаратного мира немцы стоят. Даже если очень захотеть, ничего из наших палестин по архивам не проверить. Руки коротки. И врать нам не придется лишнего. Монах Оккам предупреждал, что не стоит множить сущности сверх меры. Вот и мы не будем. Тот же не к ночи помянутый Геббельс говаривал, что лучшая ложь делается из полуправды. А он в этом признанный мастер был.

Потом я потребовал у писаря мандат на новую должность, согласно приказу. Типа приказ себе оставь, а мне удостоверение с полковой печатью выправь, что я начальник передового перевязочного пункта полка. Как оно вообще и полагается.

Но тут писарь повел себя странно. Поначалу категорически не хотел ничего мне выдавать, не объясняя причин. Потом выдвигал какие-то невнятные препоны. Но под моим напором сдался быстро. Всё же они — пращуры наши, на предмет взять на горло слабоваты перед потомками будут. Квалификация не та. В итоге даже несколько униженно писарь попросил товарища начальника пепепупо — меня тобишь, так товарищи мою новую должность бюрократически сократили, «сей момент» обождать, пока он у комиссара справится насчет выдачи мандата.

— А то тут такие вещи творятся, что не знаешь, за что и хвататься, чтобы к стенке не встать, — и добавил тихо, доверительно так, — Ревтрибунал второй день лютует. Самого товарища Фактора расстреляли.

— Вот и метнулся мухой. Пока тебя самого за саботаж не привлекли, — прикрикнул я на него напоследок.

Писарь оторвал свой толстый зад от табуретки и довольно борзо для своей комплекции выскочил в коридор. Даже печать на столе забыл.

А вот это он зря сделал. Я тут же проштемпелевал пару стандартных машинописных листов и положил печать на место. А листочки попросил Наталию Васильевну быстро спрятать у себя. Думал, она просто их под грудь за передник засунет, а у неё там целый карман внутренний оказался. Весьма удачно для нас получилось.

— Георгий Дмитриевич, — тихо прошептала милосердная сестра, торопливо пряча в карман сложенные листки, — зачем они вам?

— Ну, мало ли? Лишними точно не будут. Для нас, — заверил её в правильности своих действий.

А тут и писарь заглянул. Попросил «обождать ещё минутку», пока машинист[13] мандат напечатает, и новый командир полка его подпишет.

После получения мандата — мощной бумаги с угловым штампом и круглой печатью, я почувствовал себя намного уверенней и легкой трусцой потащил Наталию Васильевну на другой конец села к интенданту — прибарахляться. А то холода уже на носу, а «у тебя нет теплого платочка, у меня нет зимнего пальта».

Под хозяйство полкового интенданта приспособили на окраине села ригу и какие-то капитальные амбары, забитые разнообразным барахлом под стрехи. Что же у них красноармейцы-то ходят как нищеброды при таком богатстве?

Попытки интенданта — толстого короткого и кривоного мужичонки с фамилией Шапиро и роскошными гитлеровскими усами (вроде они пока тут английскими называются), втюхать мне, «как большому начальнику» тонкие генеральские сапоги со встроченым в шов китовым усом успехом не увенчались. Я вытребовал себе нормальные юфтевые сапоги нижнего чина, даже не по наряду, а на обмен. Оставил ему свои просящие каши дерьмодавы. Моя наглость, подкрепленная подписью «ужасного» Мехлиса, которого тут всё начальство полка за сутки успело забояться до икоты, дала обильные плоды. Жаба моя была довольна.

Кроме сапог я за полчаса стал обладателем хороших диагоналевых галифе по размеру, практически новых с высоким поясом под грудь. Синего цвета с малиновым кантом. И коричневого френча — русского самопала под фирменный бритиш, но приличного сукна и хорошего пошива. А также большой полевой фуражки казачьего образца, распяленной на деревянную пружину. Её я брать не хотел, но ничего другого на мою большую голову не нашлось, даже папахи. Нашел он мне в своих закромах вместо генеральской шинели с «революционными» отворотами, от которой я категорически отказался (шлёпнут ещё сторонние товарищи, не разобравшись), некое подобие двубортного шоферского бушлата из серого касторового сукна. Чуть широковатый бушлат оказался в плечах, но не смертельно. Особенно по нашим дефицитным временам. Довершило мое преображение командирская планшетка с целлулоидным отделением под карту.

Напоследок Шапиро попытался мне всучить «в знак уважения» ещё пехотный кортик с «клюквой».[14] Но это не для меня. Вместо холодного оружия заставил его найти у себя в глубинах амбара хирургический набор (шикарный, немецкий, из нержавеющей стали) и разного перевязочного материала, йода и перекиси водорода, которых тут оказалось очень и очень много. Что ж они его на товарища Нахамкеса-то пожадовали? Мы ж его чуть ли не стираными портянками бинтовали. Вот не пойму, хоть убей!

Поиски подходящей одежды для Наталии Васильевны прошли намного дольше. Всё же тут мужской гардероб и размеры совсем другие, хотя сестра милосердия девушка высокая и видная. А вот ножка у неё маленькая.

Стремительный Шапиро молнией метался между штабелями, ящиками, сундуками и просто узлами, казалось, знал всё, что и где у него лежит, но каждый раз это был кайф предпоследнего варианта решения.