— Залезай.
Персефоний послушался. Тучко отправил вслед за ним свой мешок и проворно запрыгнул сам. Плотно закрыл ставни и шепнул — большинство людей, очутившись в темноте, начинают говорить шепотом:
— На столе лампа, зажги, а то я ни пса не вижу.
Желтый огонек высветил бедное убранство покоя: стол, две шаткие лавки, койку с тощим тюфяком и обшарпанный сундук. Пол был грязным, в воздухе стоял кислый запах.
Койку занял Тучко, растянулся на ней, не раздеваясь, и закурил. Вид у него был вполне беззаботный, будто не он совсем недавно чудом выжил в свирепой схватке с бывшими сослуживцами. Военная привычка, решил Персефоний, умение расслабляться и мобилизовываться по желанию. Сам он, несмотря на слабость, отнюдь не чувствовал готовности расслабиться.
— Хмурий Несмеянович, вы уверены, что постоялый двор — надежное убежище? Я всегда думал, что, если кто-то кого-то ищет, с таких мест и начинает.
— Верно, — откликнулся тот, пуская в потолок колечки дыма. — Более того: именно хозяин «Трубочного зелья» меня и выдал. Иначе парни никогда не отыскали бы моего убежища так быстро.
— И вы пришли сюда прятаться? — поразился Персефоний.
— Естественно. В моей бригаде дураков, конечно, не было, но искать меня здесь им и в голову не придет.
— Но сам-то хозяин… Разве можно ему снова довериться?
— Больше, чем кому-либо другому в округе. — Полюбовавшись на удивление упыря, Хмурий Несмеянович пояснил, дирижируя самокруткой: — Порода, корнет, порода, все дело в ней. Понимаешь, если ты прячешься не в лесной глуши, обязательно приходится держать связь хотя бы с одним разумным, потому что тебе всегда нужны две вещи: провиант и сведения. При этом важно помнить, что рано или поздно твой поставщик тебя выдаст. А чтобы точно знать, когда и при каких обстоятельствах он это сделает, нужно его породу понять. Хозяин «Трубочного зелья» — воровской пособник, сам себя считает крупной рыбкой, а на деле — пескаришко. Кой-кто из городских щипачей хабар ему скидывает, вот и все… Да, в общем, что долго рассказывать? — прервал он себя, зевнув. — Порода мелкого хозяйчика жизни, вот что главное. Раскусил я его сразу, как увидел…
— Но все-таки ошиблись в нем?
— Нет, сынок, — усмехнулся Хмурий Несмеянович. — Наоборот: рассчитал с редкой точностью. Как я и ожидал, он промолчал, когда его расспрашивал обо мне один человек, и выдал, когда парни пришли гурьбой. И произошло это именно сегодня.
— Если вы знали это заранее, тогда почему вернулись в тот дом?
— А тебя что, бросить надо было, ошалелого? А ну как ты не очнулся бы до рассвета?
— Значит, это из-за меня вы подвергались опасности?
— Ну, была все-таки надежда, что я ошибся в лучшую сторону. Не ошибся… Но, как видишь, все обошлось. Благодаря тебе же, кстати, так что не морочь себе голову.
— Хмурий Несмеянович, — помедлив, спросил Персефоний, — я все-таки не понял, почему вы решили, что хозяин постоялого двора теперь стал надежным человеком.
— Да не надежным, ну что ты, корнет, в самом деле? Хозяйчики жизни надежными не бывают. Но ты сам подумай: кому придет в голову искать разумного там, где его уже один раз предали? А хозяйчик думает, что я уже всех порешил — к кому теперь бежать? И потом, по их воровским законам, он мне теперь как раб…
— Почему? — не понял Персефоний. — Почему он воровского, как вы сказали, закона слушается, ведь он сам не вор?
— Так я что про породу-то сказал? Ну как тебе объяснить… Таким типам нужно чувствовать собственную значимость. Немножечко власти иметь. Для политики наш хозяйчик рылом не вышел. А вот скупщиком краденого — это ему как раз по мерке. Ему кажется, что воры от него хоть чуть-чуть, да зависят, он и рад, понимаешь? А в глубине души, конечно, знает, что давно увяз по уши и никуда не денется, если что. Вот оно-то, «если что», и наступило, когда я пришел живым и невредимым после встречи с четырьмя бугаями. Психология, корнет, великое дело! Эх-х… — потянулся он. — Все, ты как хочешь, а я намерен отдохнуть. Что сказать хотел: я тебя через окно провел, чтобы никто не видел, как ты слаб. Постарайся не выходить, пока не восстановишься…
Он вдавил окурок в половицу, закрыл глаза и уснул.
Погасив лампу, Персефоний улегся на сундуке, подложив под голову свой мятый сюртук. Он понимал, что не уснет: для упыря, особенно молодого, ночной сон — явление исключительное, и хотел хорошенько обдумать положение, в котором очутился.
Он больше не мог сердиться на Хмурия Несмеяновича. Тучко просто хотел остаться в живых. Да, он не слишком разборчив в средствах, но разве было у него время, чтобы увидеть другие пути — если они вообще существовали? А главное — Тучко дважды спас его. Пусть он поступил противозаконно, но только благодаря этому Персефоний до сих пор может видеть звезды и наслаждаться волнующим ароматом ночи. Кроме того, нельзя забывать, что, возможно, та первая стопка крови в кабаке со стершимся из памяти названием спасла Персефония от преступления, на которое толкал его голод.
Но что же теперь? Ладно, на ближайшее время они с Хмурием Несмеяновичем в безопасности (наверное, стоит поверить рассуждениям опытного человека, хотя Персефоний не чувствовал ни малейшего доверия к упомянутым «воровским законам»). Но лишь до тех пор, пока сидят в запертом помещении. Снаружи их ждут бывшие герильясы, которые почему-то не желают удовлетвориться лаврами национальных героев, а вместо этого, презирая закон и порядок, разыскивают своего бывшего бригадира, чтобы убить его. Снаружи ждет и закон, перед которым Персефоний и Хмурий Несмеянович все-таки виноваты, ибо, вместо того чтобы обратиться к правоохранительным органам, взялись защищаться сами — и в результате уже убили одного упыря и, возможно, покалечили несколько человек.
Снаружи ждала Королева…
Что ж, пусть она не обвинит его, ибо закон общины отнюдь не отвергает самозащиты, но какими глазами теперь Персефонию смотреть на нее?
Он не знал, считать сделку с Хмурием Несмеяновичем действительной или нужно оставить его как можно скорее. К первому подталкивало чувство долга, ко второму — твердая уверенность, что везение не бесконечно, и, если он останется рядом с Тучко, рано или поздно ему придется совершить осознанное преступление.
Да и подло было бы рассчитывать на то, что в случае нужды Хмурий Несмеянович опять возьмет грех на себя, чтобы поднести ему спасительный стакан крови (а он поднесет, можно не сомневаться, пока считает себя ответственным за молодого упыря).
Надо все же честно признать: Персефоний — скверный защитник, до сих пор его помощь ограничивалась чистой воды везением.
И все-таки — долг…
Наверное, единственное верное решение — выполнить просьбу Хмурия Несмеяновича и как можно скорее привести ему опытного упыря, который действительно сможет защитить бывшего бригадира. И спросить Королеву, нужно ли ему самому оставаться с Тучко. Ее, конечно, не обрадуют его сомнения, но, быть может, она снизойдет к молодости и неопытности, не станет упрекать, а просто подскажет, как быть…
Отправляться в путь, конечно, следовало немедленно, однако он вдруг обнаружил, что не в состоянии шевельнуться. Восстановление отняло слишком много сил, и Персефоний, не успев подивиться себе, погрузился в сон. И проспал весь остаток ночи, после чего его привычно сковало дневное оцепенение. Причем — должно быть, из-за обилия выпитой в короткий срок крови разумных — оно было наполнено причудливыми видениями. В этих видениях он не помнил о Королеве, бодрствовал днем и занимался созданием каких-то волшебных живых картин. В общем, видения никак не были связаны с реальной жизнью и не могли быть не чем иным, как нелепыми, хотя и красивыми, порождениями взбудораженной фантазии.
Он пробудился на закате, чувствуя себя свежим и полным сил — но не уверенности. Однако свой замысел намеревался исполнить во что бы то ни стало.
Комната была пуста. В затхлом воздухе висел запах крепкого табака. Окурков на полу не оказалось, но, судя по черным пятнам на покрытых облупившейся краской половицах, их было тут затушено тем же свинским способом не менее дюжины.
Персефоний решил дождаться Хмурия Несмеяновича. Все-таки человек предпочтет ночью отоспаться, чтобы действовать днем, значит, скоро должен вернуться. Тогда Персефоний и отправится в город, к Королеве.
А может, он уже здесь, ужинает в общем зале?
Персефоний похлопал себя по карманам и нашел несколько медных монет: кружку пива можно себе позволить.
Избавиться от человеческих привычек нелегко, и многим упырям это не удается на протяжении столетий (впрочем, такие, скорее всего, не слишком-то и стараются). Особенно это касается привычки к еде, тем более что чувство вкуса у упырей обостряется и наслаждение питьем и пищей нередко становится одним из основных развлечений.