Читать интересную книгу Россия распятая - Максимилиан Волошин

Все формы народоправства создают в частной жизни тяжелый и подробный контроль общества над каждым отдельным его членом, который совершенно несовместим с русским анархическим индивидуализмом. При монархии Россия пользовалась той политикой свободы частной жизни, которой не знала ни одна из европейских стран. Потому что политическая свобода всегда возмещается ущербом личной свободы — связанностью партийной и общественной.

При старом режиме запрещенным древом познания добра и зла была политика. Теперь, за время революции, пресытившись вкусом этого вожделенного плода, мы должны сознаться, что нам не столько нужна свобода политических действий, сколько свобода от политических действий. Это мы показали наглядно, предоставляя во время революции все более ответственные посты и видные места представителям других рас, государственно связанных с нами, но обладающих иным политическим темпераментом.

Поэтому нам нечего пенять на евреев, которые как народ, более нас склонный к политической суете, заняли и будут занимать первенствующее положение в русской государственной смуте и в социальных экспериментах, которым будет подвергаться Россия.

Насколько путь самодержавия является естественным уклоном государственного порядка России, видно на примере большевиков. Являясь носителями социалистической идеологии и борцами <за> крайнюю коммунистическую программу, они прежде всего постарались ускорить падение России в ту пропасть, над которой она уже висела. Это им удалось, и они остались господами положения. Тогда, обернувшись сами против тех анархических сил, которыми они пользовались до тех пор, они стали строить коммунистическое государство.

Но только лишь они принялись за созидательную работу, как, против их воли, против собственной идеологии и программы, их шаги стали совпадать со следами, оставленными самодержавием, и новые стены, ими возводимые, совпали с только что разрушенными стенами низвергнутой империи. Советская власть, утвердившись в Кремле, сразу стала государственной и строительной: выборное начало уступило место централизации, социалисты стали чиновниками, канцелярское бумагопроизводство удесятерилось, взятки и подкупность возросли в сотни раз, рабочие забастовки были объявлены государственным мятежом, и стачечников стали беспощадно расстреливать, на что далеко не всегда решалось царское правительство, армия была восстановлена, дисциплина обновлена, и в связи с этим наметились исконные пути московских царей — собирателей Земли Русской, причем принципы Интернационала и воззвания к объединению пролетариата всех стран начали служить только к более легкому объединению расслоившихся областей Русской империи.

Внутреннее сродство теперешнего большевизма с революционным русским самодержавием разительно. Так же как Петр, они мечтают перебросить Россию через несколько веков вперед, так же как Петр, они хотят создать ей новую душу хирургическим путем, так же как Петр, цивилизуют ее казнями и пытками: между Преображенским приказом и Тайной канцелярией и Чрезвычайной комиссией нет никакой существенной разницы. Отбросив революционную терминологию и официальные лозунги, уже ставшие такими же стертыми и пустыми, как «самодержавие, православие и народность» недавнего прошлого, по одним фактам и мероприятиям мы не сможем дать себе отчета, в каком веке и при каком режиме мы живем.

Это сходство говорит не только о государственной гибкости советской власти, но и о неизбежности государственных путей России, о том ужасе, который представляет собою русская история во все века. Сквозь дыбу и застенки, сквозь молодецкую работу заплечных мастеров, сквозь хирургические опыты гениальных операторов выносили мы свою веру в конечное преображение земного царства в церковь, во взыскуемый Град Божий, в наш сказочный Китеж — в Град Невидимый, скрытый от татар, выявленный в озерных отражениях.

Воистину вся Русь — это Неопалимая купина, горящая и несгорающая сквозь все века своей мученической истории.

Китеж

1

Вся Русь — костер. Неугасимый пламеньИз края в край, из века в векГудит, ревет… И трескается камень.И каждый факел — человек.Не сами ль мы, подобно нашим предкам,Пустили пал? А ураганРаздул его, и тонут в дыме едкомЛеса и села огнищан.

Ни Сергиев, ни Оптина, ни СаровНародный не уймут костер:Они уйдут, спасаясь от пожаров,На дно серебряных озер.Так, отданная на поток татарам,Святая Киевская РусьУшла с земли, прикрывшись Светлояром…Но от огня не отрекусь.Я сам — огонь. Мятеж в моей природе,Но цепь и грань нужны ему.Не в первый раз, мечтая о свободе,Мы строим новую тюрьму.Да, вне Москвы — вне нашей душной плоти,Вне воли медного Петра —Нам нет дорог: нас водит на болотеОгней бесовская игра.Святая Русь покрыта Русью грешной,И нет в тот град путей,Куда зовет призывный и нездешнойПодводный благовест церквей.

2

Усобицы кромсали Русь ножами.Скупые дети КалитыНеправдами, насильем, грабежамиЕе сбирали лоскуты.В тиши ночей, звездяных и морозных,Как лютый крестовик-паук,Москва пряла при Темных и при ГрозныхСвой тесный, безысходный круг.Здесь правил всем изветчик и наушник,И был свиреп и строгМосковский князь — «постельничий и клюшникУ Господа», — помилуй Бог!Гнездо бояр, юродивых, смиренниц —Дворец, тюрьма и монастырь,Где двадцать лет зарезанный младенецЧертил круги, как нетопырь.Ломая кость, вытягивая жилы,Московский строился престол,Когда отродье Кошки и КобылыПожарский царствовать привел.Антихрист — Петр распаренную глыбуСобрал, стянул и раскачал,Остриг, обрил и, вздернувши на дыбу,Наукам книжным обучал.Империя, оставив нору кротью,Высиживалась из яицПод жаркой коронованною плотьюСвоих пяти императриц.И стала Русь немецкой, чинной, мерзкой.Штыков сияньем озарен,В смеси кровей Голштинской с ВюртембергскойОтстаивался русский трон.И вырвались со свистом из-под тронаКлубящиеся пламена —На свет из тьмы, на волю из полона —Стихии, страсти, племена.Анафем церкви одолев оковы,Повоскресали из гробовМазепы, Разины и Пугачевы —Страшилища иных веков.Но и теперь, как в дни былых падений,Вся омраченная, в крови,Осталась ты землею исступлений —Землей, взыскующей любви.

3

Они пройдут — расплавленные годыНародных бурь и мятежей:Вчерашний раб, усталый от свободы, —Возропщет, требуя цепей.Построит вновь казармы и остроги,Воздвигнет сломанный престол,А сам уйдет молчать в свои берлоги,Работать на полях, как вол.И, отрезвясь от крови и угара,Цареву радуясь бичу,От угольев погасшего пожараЗатеплит ярую свечу.Молитесь же, терпите же, примите жНа плечи — крест, на выю — трон.На дне души гудит подводный Китеж —Наш неосуществимый сон!

Пламя, в котором мы горим сейчас, — это пламя гражданской войны. Кто они — эти беспощадно борющиеся враги? Пролетарии и буржуи? Но мы знаем, что это только маскарадные псевдонимы, под которыми ничего не скрывается. Каковы же их подлинные имена? Что разделило их? На это я пытался дать ответ в стихотворении:

Гражданская война

Одни восстали из подполий,Из ссылок, фабрик, рудников,Отравленные темной волейИ горьким дымом городов.Другие из рядов военных,Дворянских разоренных гнезд,Где проводили на погостОтцов и братьев убиенных.В одних доселе не потухХмель незапамятных пожаров,И жив степной, разгульный духИ Разиных, и Кудеяров.В других — лишенных всех корней —Тлетворный дух столицы Невской:Толстой и Чехов, Достоевский —Надрыв и смута наших дней.Одни возносят на плакатахСвой бред о буржуазном зле,О светлых пролетариатах,Мещанском рае на земле…В других весь цвет, вся гниль Империй,Всё золото, весь тлен идей,Блеск всех великих фетишейИ всех научных суеверий.Одни идут освобождатьМоскву и вновь сковать Россию,Другие, разнуздав стихию,Хотят весь мир пересоздать.В тех и в других война вдохнулаГнев, жадность, мрачный хмель разгула, —А вслед героям и вождямКрадется хищник стаей жадной,Чтоб мощь России неогляднойРазмыкать и продать врагам!Сгноить ее пшеницы груды,Ее бесчестить небеса,Пожрать богатства, сжечь лесаИ высосать моря и руды.И не смолкает грохот битвПо всем просторам южной степиСредь золотых великолепийКонями вытоптанных жнитв.И там и здесь между рядамиЗвучит один и тот же глас:— «Кто не за нас — тот против нас.Нет безразличных: правда с нами».А я стою один меж нихВ ревущем пламени и дымеИ всеми силами своимиМолюсь за тех и за других.

Молитва поэта во время гражданской войны может быть только за тех и за других: когда дети единой матери убивают друг друга, надо быть с матерью, а не с одним из братьев.