Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Были минуты, когда она боялась Фабиана… Ей хотелось сохранить свой покой, но разве могла она тогда догадываться, что не Фабиан, а тот человек, с которым она разделила жизнь, в один прекрасный день разрушит этот покой?..
Павел уехал из Мирешт неожиданно, словно ветер поднял и унес его с собой.
«Нет, не откажусь…»
Но не могло быть возврата к прошлому. Несмотря на неожиданные напоминания его о себе. Несмотря на внезапное предложение Моги перейти на работу в Стэнкуцу.
Анна принялась подбирать рассыпавшиеся конверты. Один к одному, словно снова пересчитывая их. Двадцать. Двадцать первый, чистый, одиноко лежал на кровати.
От кого же это письмо? Когда она получила его? И почему не прочла?
Она не помнила.
Пожалуй, скорей из любопытства Анна быстро надорвала конверт.
Две странички, вырванные из блокнота, заполнены бисерным почерком. Синие буквы…
Почерк знакомый и словно незнакомый.
Ни обращения в начале, ни подписи в конце. Ни даты. Письмо ниоткуда и ни от кого…
«Липы зацвели в городе. Возможно, я не заметил бы этого, но встретил старуху, твою бывшую хозяйку… И она рассказала мне о тебе… Я порадовался твоему счастью…»
Фабиан! В прошлом году тетушка Иляна побывала в Кишиневе, в гостях у одной из своих внучек. И привезла ей письмо от Фабиана. Анна не захотела принять его, и письмо осталось у тетушки Иляны. И вот явилось сейчас, быть может, как спасение…
Анна перешла к столу, поближе к свету, который струился из-под голубого шелкового абажура.
«…Это было под вечер, ты шла рядом со мной. Только я слышал твои шаги, только я видел тебя. Я прошел весь город, все улицы, обошел все парки и впервые увидел, как много лип в нашем городе. Старых и молодых, стройных, тоненьких, зацветших впервые…»
Единственный человек на свете мог так писать — Фабиан!.. Любить и бояться своей любви…
Нет, другая женщина была достойна его любви. Но бывает в жизни, что те, которые должны встретиться, не встречаются.
«…Внезапно я очутился на старой улочке. Такой же старой, как наша разлука. И меня охватила тоска по цветущим акациям Албиницы. Может быть, именно поэтому я и решился написать тебе. Хоть и хорошо понимаю: ответа не получу…
…Прошлой весной я побывал в родном селе. Когда-то на одном из пустырей росла целая рощица акаций, теперь их осталось всего несколько — самых могучих, самых ветвистых. Я обрадовался, увидев их. А на бывшем пустыре красовалось великолепное здание Дома культуры. Среди каштанов и кленов затерялась одинокая белая береза. Долго глядел я на нее. Как она была хороша! Какой-то смельчак не побоялся посадить ее на таком месте, где она может и не прижиться, где березу никогда не видывали.
…Главное — верить в то, что делаешь, не останавливаться на полпути, не отказываться от своего…
…Я очень жалею, что не я посадил ту березку…»
Два листочка, исписанные с обеих сторон, как страницы из дневника… Они слегка подрагивали в руках Анны, словно по ним пробегало легкое дуновение ветерка. Никто, ни одна человеческая душа не поняла бы ничего из этого послания. Ни адреса, ни имени отправителя… Липы, акации в цвету… Давняя разлука…
Анна положила странички на стол. В голове, как строчки письма, теснились мысли.
«Цветущие акации…» Илья весь двор и весь огород засадил виноградными кустами. И у нее был виноградник, шестьсот гектаров, более половины из которых было засажено ею. Для Ильи это не имело никакого значения. Его интересовал только собственный виноградник. Потому что сам пользовался им. Две бочки наполнял собственным вином и зимовал по-барски. Илья сам убирал виноград и давил вино с помощью школьных товарищей.
«Виноградная лоза сперва вилась по забору, затем захватила и те несколько фруктовых деревьев, что росли в саду, поднялась по стенам дома, заслонила окна, полезла на крышу… Сначала все это нравилось. А затем… Двор стал похож на пещеру. Только зимой, в обильные снегопады, когда все вокруг становилось белым-бело, светлело во дворе и в доме…»
Мысли цеплялись одна за другую, как бы в ответ на послание Павла Фабиана.
…За окнами метался и выл зимний ветер. Анна накрыла рукой письмо Фабиана, словно боясь, чтобы не ворвался со двора ветер и не унес его с собой. Но это был скорей невольный жест. Рука как бы просто отдыхала на белых листках.
Марианна шевельнулась во сне. Анна вздрогнула, с беспокойством поглядела на ребенка: нужно погасить свет, чтоб не тревожить дочкины сны. Придет и ее пора. Пусть же сейчас спит в ласковой тишине.
Анна сунула листки обратно в конверт и лишь теперь заметила разорванную кромку. Казалось, его вскрывала чужая, равнодушная рука. Она подумала, что следует взять ножницы и обрезать зубчатый край.
И грустно улыбнулась — к чему все это?
«Нет, не откажусь…» Эти слова из последнего письма донеслись как эхо из другой жизни, словно Фабиан спешил поддержать ее в трудную минуту…
В полночь проснулась тетушка Иляна и увидела свет в комнате Анны. Так и заснула с непогашенным светом? Она тихонько приоткрыла дверь и увидела Анну, которая спала, уронив голову на письма.
Только белый конверт лежал в сторонке, будто сторожил ее беспокойный сон.
7Они въезжали в село по главной улице, ярко освещенной, въезжали вместе со снегопадом. Толпы снежинок неслись с полей и пытались обогнать машину, как бы указывая ей путь, чтобы не свернула опять в сторону, бог знает куда. Мога за баранкой молчал. Мысль о том, что завтра, самое позднее послезавтра, все село узнает о его уходе, смутно тревожила его.
Что скажет народ?
Сколько раз, как сейчас, он возвращался в Стэнкуцу ночью, — часы в машине показывали одиннадцать, — привозил разные вести, разные планы и всегда был уверен, что односельчане поймут и примут их с радостью.
Теперь же дело обстояло совсем иначе… И снова в душе шевельнулось чувство неуверенности.
— Послушай, Горе!..
Шофер обернулся к Моге и словно нажал ненароком на невидимую кнопку: улица тотчас погрузилась во тьму.
Мога вздрогнул, и баранка запрыгала в его руках. Ослепленный непроглядной тьмой, Мога въехал прямо в канаву, засыпанную снегом, как раз перед домом Мирчи. Дом светился окнами, вся нижняя сторона села, раздвигая тьму, точно смеялась Моге в лицо.
Из открытой калитки выскочил черный пес и злобно залаял. Кто знает, может быть, псу не нравилось то, что свет погас, и он счел их виноватыми.
— Вот тебе на! — с натугой засмеялся Мога. — Село встречает нас темнотой и злобными псами. Что бы это значило?
— Это пес вашего крестника, Константина, — ответил Горе.
— Даже пес его гавкает на меня! — с иронией пробормотал Мога. Мирча как назло примешался к его мыслям. Мога, как заправский шофер, вылез из машины, чтобы проверить, все ли в порядке, и удивился.
— Гляди-ка! Мы уткнулись прямо в ворота крестника! — сердито сказал он.
Пес залился лаем еще пуще. Послышался скрип двери и сердитый голос Кристины, жены Мирчи:
— Цыц, бешеный!
Заметив белую «Волгу», Кристина вышла на улицу. Она сразу узнала Могу и, подумав, что он приехал к ним, заспешила навстречу.
— Добрый вечер, крестный. Прошу в хату, прошу! Давненько вы не бывали у нас!..
— Разве человек может войти, когда в доме такой пес?
— Сорвался с цепи, — извинялась Кристина.
— Как и мой крестник?
Кристина тяжко вздохнула.
— Некому его приструнить!
— Н-да… — сердито пробурчал Мога. Он понимал, на что намекает Кристина. — Ты замерзнешь, — произнес он, видя, что на ней всего-навсего легонькое пальтецо. — Пошли в хату, там поговорим. Вижу, ты чем-то огорчена…
— Если бы только одна беда…
Крупными шагами Мога направился к калитке, следом семенила Кристина.
Пес дал ему спокойно пройти к двери — то ли узнал его, то ли почувствовал в Моге силу, с которой следует считаться, — и только ворчал.
«Вот точно так же ворчит и твой хозяин, а укусить боится. Точь-в-точь как ты!» — подумал Мога и почувствовал, как в нем нарастает злость на Мирчу. В министерстве ему сказали, что тот снова «сигнализировал».
Мога поднялся на ярко освещенную веранду, и Кристина с готовностью открыла дверь в комнату. Пальтишко соскользнуло с ее плеч, и она оказалась в белой, длинной, до пят, ночной рубашке. Ворот был широко распахнут, чтобы не стеснять грудь.
Мога отвел глаза и стал рассматривать веранду, словно именно для этого и зашел сюда, чтобы проверить, все ли сделано по-хозяйски.
— Как я понимаю, моего дражайшего крестника нет дома? — сурово произнес Мога, и его глаза против воли уставились на Кристину. Она уже успела накинуть пальтишко на плечи и отошла в сторонку, пропуская его к двери.
— Прошу, прошу вас в хату! Осторожно, не заденьте головой притолоку…
- Мариупольская комедия - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза
- Кровать с золотой ножкой - Зигмунд Скуинь - Советская классическая проза
- Синее и белое - Борис Андреевич Лавренёв - Морские приключения / О войне / Советская классическая проза