Читать интересную книгу Прихожанка нарасхват - Эллина Наумова

– У вас недобросовестные осведомители. Я не делала вид, будто повышаю свою физическую культуру. Я бегаю каждое утро.

– Твои проблемы. Не тяни резину.

«Сказал бы еще что-нибудь вроде „физра“, – промелькнуло в уме. – Отвлекаться на ерунду в любой ситуации – моя спасительная особенность».

– Скажите, а кто вы такой? И почему я должна перед вами отчитываться, стоя неизвестно где со связанными руками и в мешке?

Вопрос вырвался не потому, что я очень хотела познакомиться. Просто вдруг бестрепетно констатировала – обречена. Врать было нечего, а правда моя казалась слишком неправдоподобной даже мне.

– Должна отчитываться, поверь пока на слово.

Я поверила, явственно уловив, что допрашивающий теряет терпение. Доводить его до белого каления было не в моих интересах. Признаюсь честно, про наши с Настасьей хлопоты о занедужившем юноше я не упомянула, оттого что боялась сразу получить в ухо за придурь. Только, когда заговорила, приказала себе: «О Насте ни звука». А начала с просьбы соседки вывести Пончика.

– И часто она просит? – зло уточнил самозваный следователь.

– Часто, – не моргнув глазом, ответила я.

А могла бы моргать, все равно физиономия занавешена. Чутье подсказывало, что лучше хаять себя, чем убитого мальчика. Но собеседник реагировал на малейшую фальшь:

– Тебе не в кайф было получить по морде от Женьки. Чего это ты такая добренькая?

– Я не добренькая, я русская. У нас про мертвых либо хорошо, либо ничего. А, поскольку вы вынуждаете меня говорить о покойном…

– Заткнись. Русская она! Сколько раз за ночь ты обычно предлагаешь ребятам свою заботу?

Намек был очевиден, но я и не подумала оскорбляться. Искренне воскликнула:

– Впервые бес попутал. Больше такого точно не повторится.

– Не шуми, бесполезно. А почему ты решила ему услужить? Стоял себе человек, караул не кричал.

Самое время было, забыв о Настасье, откровенничать про первого мальчика, который корчился в моей прихожей. Но, во-первых, меня покоробило слово «услужить». В конце концов, есть предел, за которым звуковые раздражители начинают вызывать причудливые, но адекватные реакции. Во-вторых, я понимала, что сказала достаточно. Мотивация моего человеколюбивого поступка была фактором сугубо личным и постороннего хама не касалась. В-третьих, я журналист и умею не только рассказывать о людях, но и молчать о них. Сработало профессиональное: ради красного словца надо щадить не только родного отца. Забавно меня когда-то Измайлов учил: «Никогда никому не раскрывай два своих источника – информации и вдохновения. Тогда блестящая карьера гарантирована». Где ты, полковник? Похоже, я тихонько застонала, вспомнив Вика. Окружающие восприняли это по-своему. Кто-то еще немного растянул целлофан мешка и чувствительно тряхнул меня за плечи. Последнее было ошибкой. Потому что я, кажется, поняла, на чем можно выдерживать пытки. На ненависти к палачам. Кстати об источниках. В моей профессии за фразой о предпочитающем остаться неназванным сотруднике какой-нибудь организации не спрячешься. На что только не идут боссы, «вычисляя предателя». Знакомых подкупают, смазливых мужиков с букетами подсылают, сами влюбленными прикидываются. А то и насильственные вывозы на природу, чтобы какой-нибудь эффектный качок кулаком перед носом поводил, заказывают. Упреки же отвергают стандартно: «Мы? Мы волки в овечьей шкуре? Мы маскируем негодованием по поводу последней публикации госпожи Данилиной связь с криминалом? Мы наняли отморозков, которые ее запугивали и требовали назвать имя нашего иуды? Нет. Это конкуренты нас дискредитируют, пытаются добить руками журналистки. Именно добить! Еще одно упоминание в духе прежней статьи, а тем более приписывание нам таких методов работы с прессой, и урон, нанесенный нашей деловой репутации, окажется слишком велик». Так что сведения из меня уже вышибали, пройденный материал. Парнишку сердечника вполне можно было считать не источником информации, а источником вдохновения на дело помощи какому-то Жене, чем бы оно ни кончилось. Допускать, чтобы свиньи сунули свои грязные рыла в этот чистый родник, я не собиралась. И, наконец, в-четвертых. Однажды судьба столкнула меня с майором ФСБ. Я тогда вынужденно курьерствовала – передавала мафиози Цветкову кейс с изумрудами и долларами. Так вот, фээсбэшник исподволь меня тестировал и делился впечатлениями с Измайловым. А уж полковник наедине не отказывал себе в удовольствии любимую женщину подкусить. По всему выходило, что я до предела труслива. Но воспринимаю это качество не как похвальную добродетель и залог долгой счастливой жизни, а как серьезный недостаток. Пытаясь реабилитироваться в собственных глазах, настойчиво ищу рискованных приключений. Возможно, майор не ошибся. Но мне представляется, что все-таки рискованные приключения ищут меня. Одно точно, я боюсь. Но не за себя, а за тех, кого моя смерть может обездолить. Поэтому и выбиваюсь из неприятностей до последнего, в основном поиском компромисса. Только и святой страх за близких и любимых удается перешибить, если начать, извиняюсь, борзеть.

А мой невидимый собеседник начал. Я приняла правила навязанной игры. Раз не умеют люди нормально встречаться и спрашивать о том, что их волнует, бунтарствовать бессмысленно. Поэтому я честно перед ними отчиталась. Не поверили, в этом я не виновата. И просто стоять связанной и незрячей перед энным количеством зверья жутко. Я же с ними еще и общалась. Хоть бы кто оценил. По-моему, очевидно, что, если человек нагнанной жутью не проникся, словами ничего не добьешься. А главарь как-то запоздало принялся угрожать, сулить муки адовы не только мне, но и несуществующему хозяину, якобы, пославшему меня за гаражи. Разумеется, собственный отказ продолжать переливать из пустого в порожнее я разложила по вышеозначенным четырем полочкам задним числом. Тогда просто устало подумала: «Пошел ты»… Но самую последнюю попытку достучаться до его разума, вернее, до крохотной его части, свободной от мании засланных казачков, предприняла:

– Послушайте, насколько я понимаю, у вас есть повод подозревать, что мальчика зарезали не случайно. Рассудите, зачем такие сложности? Подсылать меня с чужой собакой, сочинять историю о взыгравшей потребности помочь ближнему, которой ни он не поверил, ни вы не верите? Задействовали бы девицу, подобную той, что подманила меня к машине… Похитили бы Женю, прикончили за городом…

– Дура! Его надо было кончать на его территории, показать, что она не принадлежит больше.., – он не договорил кому, звучно проглотив окончание фразы. – И на шлюх ровесниц Женька не клюнул бы. И, что ты ему на самом деле плела, никто не знает. Но мы узнаем. И скоро. Колись, сука, кто приказал тебе к нему прибадываться.

– Если приказывал некто настолько умный, что знал, на кого ваш Женя клюнет, на кого не клюнет, он бы наверняка позаботился о моей дальнейшей безопасности. Ясно же, будете бить, я его за секунду выдам с потрохами.

Вокруг расхохотались мужики, но быстро, с конфузливыми похрюкиваниями и покряхтываниями смолкли. Предводитель дождался тишины и нехотя, словно уже решил мою участь, потребовал:

– Последний твой шанс. Объясняй, с чего ты к нему подвалила.

– Опять за рыбу деньги! Я не знала, что он на своей территории. Я, наивная, вообще думала, что вся территория вокруг наша общая. Но у меня создалось впечатление, будто мальчик кого-то боится. Его могли ограбить, поколотить, искалечить. Возвращать пса раньше, чем через полчаса было неудобно. Да и должен же он нагуляться, целый день в четырех стенах. Следовательно, я располагала временем и возможностью проводить юношу до остановки. Как вам втолковать? Я сама пишу, что множество трагедий происходит из-за равнодушия окружающих, чуть ли не при нашем попустительстве. Воплотила теорию в практику, кретинка. И человека убили, и я сейчас тут перед вами отчитываюсь. Все, больше мне сказать нечего.

– Ой, ли?

Я молчала. Он снова разразился бранью и мерзкими посулами. Настолько мерзкими, что я готовилась к худшему, не надеясь даже на сносное. До рукоприкладства не дошло.

– Устройте эту суку поудобнее, пусть до утра пораскинет мозгами, если они есть. Может, оценит мое терпение.

Меня схватили за локти и протащили несколько метров. Потом втолкнули в какой-то проем, удержали от падения, швырнули на, если пятая точка не обманула, деревянный ящик и ловко связали щиколотки. Рот не заткнули, значит, безлюдье вокруг было полное. Хлопок двери, возня с запором, рокот моторов отъезжающих машин. А дальше, как водится, тишина, темнота, холод и боль. От одних перспектив не составляло труда окочуриться. Но не хотелось, очень не хотелось.

Самым главным было преодолеть потребность выплакаться, отдохнуть и, следуя их совету, поразмыслить. Не рекомендовалось вспоминать родственников и друзей. Не стоило себя ругать или жалеть. Когда-то в похожей ситуации притворявшийся перед похитителями мертвым дедок сторож перерезал на моих руках веревки. «А ведь в том подвале тебя собирались убивать, Полина, – сказала я себе вслух. – И ничего, жива. Делай что-нибудь, не тормози». Со мной эти сволочи просчитались. У меня был опыт, который я проклинала в иномарке, и, который теперь благословляла в неведомом закутке. «Опыт подопытного кролика, – с горечью подумала я. – Если выберусь отсюда, буду по ночам вызволять животных из вивариев. Посвящу этому остаток жизни. И плевать мне на научный прогресс, которому все эти крысы, кролики и собаки способствуют ценой своих жизней». Все-таки от мрачных переживаний, а особенно предчувствий, мозги сбиваются набекрень. Дальнейшие действия предпринимались мною исключительно ради возможности освобождения лабораторного зверья. Подозреваю, что пообещай я себе отомстить каждому проводящему эксперименты с живностью ученому, энергия удвоилась бы. Вечно мы мстим не тем, кто нас унизил, и не так, как хочется.