— Я без малого десять лет прожил в Лаконике, сплошь населённой мятежниками, — ответил Март. Сигверт взглянул на него с неприкрытым интересом, а Март уже смотрел в окно, любуясь поздними осенними цветами. Затем откинулся на спинку кресла, недовольно поёрзал, потянулся за подушкой, пристроил её под поясницу и ненадолго прикрыл глаза, наслаждаясь удобным положением. И только после этого заговорил, украдкой поглядывая, как кунг снова нетерпеливо постукивает по ножке кубка:
— Я знаю, чем заканчиваются восстания против сильных. Для несчастных — тюрьмами и помостом для казней, для удачливых — бегством на край мира. На что ты рассчитываешь, настраивая простолюдинов против правителя? Что тебе отдадут силлионский трон?
— Упаси меня боги от трона, силлионского или любого другого! У нынешнего порфирогенета есть законный наследник. Он молод, отважен, любознателен и…
— …верит тебе как родной матери, — перебил Март. — И, надо полагать, отблагодарит тебя за полученную власть. Чем тебе так насолил твой нынешний покровитель, что ты готовишь восстание за его спиной?
— Он не может простить, что когда-то я сражался против него и принудил к позорному миру. Не хочет видеть в своём войске верингов, которые атаковали его столицу десять лет назад. А теперь ещё и считает, что мне досталась вся слава после завоевания Лаконики. Он-то надеялся, что меня там прикончат. Потом надеялся, что я не вернусь из Тёмных земель, теперь вот послал уговаривать недовольных. Он не ждёт от меня преданности, а я не жду от него милостей.
— Почему он до сих пор не расправился с тобой?
— Он бы и рад, но не хочет ссориться с арантами. Боится, что аранский триумвират отзовёт сотню лучников, что нынче служат в силлионском войске. Так или иначе, сейчас самый подходящий момент. Люди разгневаны, наследник полон решимости, войска преданы мне и… словом, удача на нашей стороне.
— Какая увлекательная история. Жаль, у провинциального лекаря нет времени, чтобы выслушать её во всех подробностях. Меня не интересуют придворные интриги. Так что не смею больше тратить твоё время, — сказал Март и развёл руками. И едва скрыл довольную ухмылку, увидев на лице собеседника замешательство и досаду.
— Порфирогенет облагает налогами всех, — заговорил Сигверт, сдерживая недовольство. — Ты наверняка предпочитаешь тратить серебро на травы и книги, чем класть в кошели чиновников. При новой власти ты сможешь позволить себе куда больше, чем сейчас.
— Если бы я гнался за богатством и роскошью, я бы остался в Орзоруме, — с достоинством ответил Март. — Или перебрался бы поближе ко двору.
— Если мы победим, — а мы победим! — наши имена будут навек занесены в летописи Силлиона, — настаивал Сигверт. — О нас будут говорить везде, от земель верингов до Орзорума!
— Увы, я уже не в тех годах, когда благоденствие приносят в жертву честолюбию, — вздохнул Март. И снова развёл руками, будто извиняясь.
Несколько долгих мгновений кунг глядел на лекаря с недоверием и негодованием. Март ответил ему безмятежным, почти извиняющимся взглядом, подняв брови и наклонив голову. Боги, стоило столько времени прозябать в гончарном городке ради удовольствия подразнить тигра из дворцового зверинца!
Наконец Сигверт поднялся. Приложился головой о низкую потолочную балку, выругался вполголоса и направился к двери.
— Впрочем, я мог бы помочь, — небрежно заметил Март, когда кунг уже взялся за ручку двери. И, когда тот обернулся, бросил выразительный взгляд на кувшин с вином. Сигверт не сразу понял, а когда сообразил, его глаза вспыхнули гневом.
— Трави здешним жёнам неверных мужей, если не способен на большее, а мы добудем честную победу.
Чуть помедлил и добавил:
— Я обязан тебе жизнью и свободой. Думал расплатиться с тобой честью изменить историю Силлиона… Раз так, то я пришлю тебе золото в уплату долга.
За кунгом почти закрылась дверь, когда Март бросил ему в спину:
— Я поеду. И разделю с тобой успех или поражение.
Глава третья, дорожная
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Лекарская повозка, запряжённая двумя резвыми лошадками, покрывала версту за верстой. Городки и деревни сменяли друг друга, не оставляя о себе никакой памяти. Сигверт, не обеременённый поклажей, опережал Марта на два-три дня пути, оставляя после себя взбудораженные, растревоженные города. Ещё бы — прошло меньше месяца с тех пор, как люди отдали своё добро сборщикам налогов. После такой обиды они поклянутся в верности кому угодно, только пообещай снизить поборы…
После почти затворнической жизни, что он вёл последние годы, Март чувствовал, что будто заново родился. С гончарным городком он расстался без сожалений. Дом, где он жил и принимал больных, купили трое мелких лекарей (зубодрал и два коновала, как звал их для себя Март), стоило объявить о продаже. Верно, надеялись, что стены дома сохранят удачу, что сопутствовала прежнему хозяину, однако Март хорошо знал, что «удача» уехала вместе с ним. Он даже оставил новым владельцам большую часть снадобий и подробно рассказал, как их использовать. А то ведь уморят, неучи, половину города и не побоятся стыда.
Теперь за окном мелькали дома и готовые к зиме сады, а под боком у Марта покоился увесистый кошель с выручкой от продажи дома. Сзади позвякивали бутыли с самыми ценными снадобьями, травы пахли даже сквозь плотные холщовые мешки. Табак, подаренный Сигвертом, оказался превосходным, верингский плащ согревал на славу, а ещё лучше грели воспоминания о беседе с кунгом. Тот попался во все мартовы ловушки и из каждой выбрался. Ведь попроси кунг приготовить яд для правителя, лекарь бы мигом подлил ему самому в кубок чего-нибудь этакого. А как злился Сигверт на его отказ! Вроде пора бы обрести хладнокровие бывалого военачальника, но нет — горяч и вспыльчив как мальчишка. Впрочем, сейчас это даже на руку: народ охотнее поддержит нового правителя. Если они победят.
Март догнал кунга только на подступах к столице. Город раскинулся внизу, у сáмого морского берега. Вечернее солнце сияло на позолоченных куполах дворца и медных кровлях богатых домов. По левую руку из воды выступали белые скалы, рядом с которыми в сумраке угадывались мачты кораблей.
Кунг и пятеро воинов, которых он оставил при себе, устроили стоянку в паре вёрст от городской стены, на поляне под раскидистым дубом. Дымился костёр, под низкими ветвями были растянуты лёгкие походные шатры, а у мешков с поклажей негромко спорили воины из кунговой свиты. Интересно будет поглядеть, как уживаются рядом дикари-веринги и чопорные аранты!
— Пока побудем здесь, — объявил Сигверт. — По пути от наследника пришли вести, что при дворе неспокойно. Он просил меня не въезжать в город без знака.
— Что за знак? — спросил Март.
— Знамя на малой башне. Я жду его со дня на день. Теперь слушай, как мы будем действовать. Как только увидим знамя, я отправлюсь в город и разузнаю, что к чему. Вы будете ждать меня неподалёку, в Белой Кости, где стоят войска и боевые корабли. — Он махнул рукой в сторону меловых скал. — Ребята тебя проведут. Мы встретимся через несколько дней и, если удача будет на нашей стороне, сразу пойдём на столицу. Вот, возьми, — Сигверт стянул с запястья витой серебряный браслет и надел на руку Марту. — Чтобы в войске знали, что ты мой человек.
Он поднялся, потянулся и передёрнулся всем телом:
— Зарекался же ночевать в трактирах! Берут за комнату серебром, а зверинец там, как в собачьей конуре! Разве что под доспех не забрались… Пойду искупаюсь, пока тихо.
Махнул одному из воинов и отправился с ним к реке. Март пересекал эту реку днём и видел, что купаться в ней отваживаются только дети, и те забегали по колено и с визгом выскакивали. Речка текла с гор и была холодна, как снег на острых вершинах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В детстве мать с бабками рассказывали Марту сказку о богатыре, что мог вскипятить горную реку, потому что в нём текла кровь дракона. Рассказать, что ли, воинам, чтобы крепче верили в броню из драконьей чешуи?.. Впрочем, Сигверт наверняка сказал им правду, как и Марту. Когда кунг вернётся, надо будет получше расспросить его о доспехе. Что в Орзоруме, что в Лаконике Марту попадалось немало старинных броней, но такой, чтобы берегла от любого оружия и так ладно сидела, он раньше не видел.