проходящую мимо молчаливую толпу, она затопталась на месте перед носами у
репортеров, призывно косясь в их сторону. Журналисты её активность проигнорировали, тихо снимая процессию со стороны.
-Такие молодцы ребята, за всю страну скорбь выражают, - не дождавшись реакции,
проникновенно завела тетка. Репортеры очнулись от гипноза, навеянного картиной
шествия, обернувшись к местной жительнице. - Мы так мало внимания уделяем нашим
детям, а ведь стоило бы их оберегать и защищать. Теперь вот мальчик погиб, а наше
правительство, возможно, очнется и...
На плечо толкающей речь дамы легла тяжелая рука. Взрослый мужчина в фанатском
шарфе, сняв с головы кепку и обнажив лысый череп, серьезно посмотрел говорившей в
глаза на несколько секунд.
-Замолчите, женщина, - наконец, произнес он. - Не надо вот этого вот. Идите лучше домой.
С этими словами фанат развернулся и быстро зашагал дальше, до места траурного
возложения цветов оставалось совсем недалеко. Тетка в шоке не смогла вымолвить ни
слова, очнувшись только тогда, когда журналистов и камер рядом с ней уже не было.
Над Кронштадтским бульваром не возвышалось ни одного флага. Даже красные фанатские
шарфы не могли бы служить опознавательным знаком, так как быстро перекочевали к
импровизированному мемориалу, созданному на месте трагедии внутри автобусной
остановки. Людей в темной зимней одежде можно было бы спутать с пассажирами,
ожидающими общественного транспорта, если бы их не было так много.
24
24
-Передайте, пожалуйста! - к Егору хором обратилось сразу три девушки, лица закрыты
разноцветными платками. Они протягивали красные гвоздики. Перехватив охапку
поудобнее, парень протиснулся к остановке, насколько смог, только потом отдав букет для
возложения тем, кто стоял еще ближе. Вокруг него все передавали цветы, по толпе ходили
листовки об ужасах национального угнетения. От мысли о том, что смерть одного
человека может спровоцировать озабоченность вопросами национальности, заставляла
волосы на руках Егора вставать дыбом под синей курткой.
-Кто здесь знал его? - периодически разносилось откуда-то со стороны. - Кто знает, есть ли
подвижки по делу?
-Какая разница? - недоумевали другие. - Эта акция вместо похорон, для демонстрации
скорби, а не для обсуждения деталей дела.
-Да, за этим вам к правительству, - нервно хохотнул кто-то в толпе. - Только ведь пока
президент лично не придет, не посмотрит, не скажет...
-Да он и не президент вовсе, - буднично констатировала какая-то девушка.
Рядом с Егором на подходе к завешанной шарфами остановке стояли четверо молодых
людей, среди которых одна девушка куталась в дорогое пальто и несколько затравлено
прижимала в груди сумку. Среди граждан, одетых преимущественно в темные, удобные
вещи, эта толстушка смотрелась странно. Квартет обсуждал дальнейшие действия
собравшихся, хотя к организаторам шествия они точно отношения не имели.
-Народ на Манежную площадь собирается... - донеслось до Егора.
-Зачем? - настороженно спросила девушка. - Такая акция красивая, сейчас бы разойтись.
-Ну, сказал же кто-то, что все вопросы к правительству, - пожал плечами её собеседник. -
Бог в помощь, конечно, только вот ничего у них не выйдет.
-Наши идут, и мы пойдем, - мрачно сказал высокий русоволосый молодой человек. -
Знаете же, что заранее уже с походом на Манежную определились. Давайте, своим ходом
только.
Акция памяти погибшего на Кронштадтском бульваре фаната футбольного клуба
«Спартак» до сих пор считается одной из самых мирных народных акций, прошедших за
последние годы. Участники подтверждали положительный настрой пришедших и
лояльное отношение к ним правоохранительных органов. Акция была пронизана
сплоченным духом общей скорби по безвременно погибшему молодому человеку.
В политике, как и в грамматике, ошибка, которую совершают все, провозглашается
правилом. (с) Андре Мальро
Москва, еще на 2 часа меньше до дня Х
#манежка
25
25
Михаил огляделся, поднимаясь на эскалаторе со станции “Александровский сад”, заметил
своих ребят, кивнул и сошел с движущихся ступенек. Сзади на него чуть не налетела Катя, которую он подхватил и передвинул в бок, чтобы не мешалась. Приводить сюда студентку
РГУ Нефти и Газа было откровенно глупо, среди медленно стягивающихся к Манежной
площади людей не было ни одного человека из её обычного окружения: в случае чего и
помочь-то некому. Впрочем, Миха напомнил себе о том, что Россия - правовое,
демократическое государство, где каждый имеет право по собственному желанию
позволить ОМОНу набить себе морду в любое удобное для человека время. Почему для
человека, а не для ОМОНа? Потому что, как известно, у ОМОНа работа такая, а простому
гражданину надо еще найти возможность вырваться из офиса, от компьютера, или от
плиты... От нефтяной вышки на подобные встречи с хранителями правопорядка люди
являлись, определенно, куда реже, чем от компьютеров, да это и понятно, в нефтяной
стране нефтяники больше других работают.
-Милиции нет, - нервно констатировал Еремей, оглядываясь назад, будто оперативники
могли приехать за ними на эскалаторе. - Должна же быть...
-Вы о чем? - не поняла Катя, которой тоже уже удалось заразиться напряженностью,
царившей в их маленькой компании. При виде группы парней, сдержано помахавших её
сопровождающим, девушке стало совсем не по себе. У половины встречающих на головах
были темные капюшоны, у некоторых лица оставались закрытыми тонкими шарфами до
уровня глаз.
-Здорово, братья, - подошел к ним Еремей, пожимая по несколько рук за раз. - Идем?
-Ну да, чем быстрее, тем лучше, - отозвался один из присутствующих, совсем молодой
мальчик, на вид не старше 17-ти лет.
Компания парней двинулась настолько резко и быстро, что Катя вздрогнула, только через
несколько секунд последовав за ними. Ей все больше казалось, что приходить на
Манежную площадь было плохой идеей, какие-то уж все вокруг неё были серьезные. Вот
бы вся политика была веселой, акции - мирными, а результаты - положительными и,
главное, незамедлительными.
Михей изредка смотрел на Катю, но думал, конечно же, не о ней. Еремей, выказавший
удивление в отношении отсутствия на Манежной площади ОМОНа, был прав в том, что
такая “тишина” - это несколько подозрительно. О том, что с Кронштадтского бульвара
народ пойдет “на Манежку” было ясно дня за 3 до траурной церемонии по убитому парню.
Сообщение быстро разлетелось, хотелось привлечь на мирную акцию как можно больше
людей, ведь только толпа способна обратить на себя внимание правительства, отдельных
людей оно не замечает. Как много о готовящемся походе знали власти? В Москве было
холодно, может, они решили, что никто не рискнет отморозить задницу, возмущенно
скандируя у Кремля о недопустимости истребления русского народа?
И все равно, у Манежной площади не было ни одного человека в форме. Молча, стоял
караул у Вечного Огня, мимо которого парни прошли, нестройно склонив головы.
Миновав ворота, отделяющие Манежную площадь от “зеленой” кремлевской территории,
26
26
Михей еще раз убедился в своей правоте: ни одного стража правопорядка в радиусе
километра вокруг площади не было.
Со стороны “Площади Революции” так же медленно, но верно подходили люди, кутаясь в
шарфы, шапки были надвинуты им почти на глаза. Может быть, они прятались, хотя,
возможно, действительно замерзли. Миха холода пока не ощущал, красные стены Кремля
по правую руку согревали одним своим видом.
Народ прибывал группами, поэтому их легко было отличить от праздно шатающихся
гостей столицы. Мимо Кати прошла девочка с двумя гвоздиками в руках, получается, на
Кронштадтском бульваре она не была, там все цветы были оставлены на месте трагедии.
Откуда малолетка узнала об акции?
-Давайте, может, поближе к “Макдональдсу”? - предложил кто-то из компании Михея,
потирая быстро замерзающие руки.
-Охрана запалит, там покупатели же... - попытался возразить Еремей, проявив
неожиданный разумный подход.
-Да пофиг, в ту сторону уже многие двинулись, - настаивал парень.
-В этом-то и проблема, - закашлялся Еремей.
У входа в торговый центр “Охотный ряд”, из которого, опасливо косясь в сторону быстро
заполняющейся Манежной площади, выходили покупатели, грелись фанаты. Они так же
тихо переговаривались о том, что “ментов нет вообще”, и это очень странно. Среди них
был плотный мужчина в очках, в надвинутой почти на глаза шапочке. Он переминался с