– Ористе! (Алло) – пытаюсь придать голосу бодрость и аромат свежесваренного кофе.
– Да? Это Валида говорит? – голос был совсем незнакомый.
– Она самая. Простите, с кем имею честь?
– Мы не знакомы.
– К счастью, – чуть не брякнула я, но снова вспомнила о святой клятве, – ничего страшного! Давайте познакомимся! – попыталась сострить я в семь утра.
– Зачем? Я вообще-то ищу г-на Ершова.
Ой, мама! Что я еще услышу на заре, когда гаснут последние звезды?
– Простите, а почему у меня и в такую рань? – видно я все-таки не совсем проснулась и пока плохо ориентировалась в ситуации, – он в Афинах живет, а я – в Салониках. У него семья, дети, у меня…
– Нет, вы не поняли, я ищу его телефон.
Интересно, почему он решил, что я – справочное бюро? В принципе, если ищут управляющего директора «Афинского курьера», о клятве Гиппократа можно забыть:
– Пожалуйста, записывайте его номер: два десять…
– Нет, мне нужен его персональный мобильный телефон.
– Простите, но я не располагаю сведениями о личной жизни (чуть не сказала «клиента») господина Ершова. Позвоните попозже в редакцию, и вы его непременно обнаружите.
– Я звонил, но никак не могу там его застать. А мне надо с ним срочно поговорить.
Я в общем-то уже почти проснулась: «О себе не думай, думай о друзьях!» – дробью застучало в висках. Так, надо, сняв головной убор, идти навстречу потребителю! И управляющего директора выручу, и человека от бессонницы избавлю.
– Послушайте! Если смотреть в корень: я – его правая рука. Расскажите, что вас так беспокоит, и я ему передам. У вас что-то случилось?
– Еще как! И не только у меня, но и у вас.
– Да???!!! – нифигушечки себе! У меня что-то произошло, а я и не заметила! Но почему у меня произошло вместе с этим дядей?! – Да? – забеспокоилась я, – я вас внимательно слушаю.
Голос внезапно окреп:
– Меня волнует политика Кипра!
Неужели пока я спала, на Кипре что-то произошло? И что-то, по-видимому, очень серьезное и важное, раз человек звонит в семь утра. А я видимо могу чем-то помочь. Раз звонит мне – значит могу!
– Что именно в Кипрском вопросе вас не устраивает?
– Я не хочу, чтоб они объединились!
– Так ведь они и не объединяются. 75% проголосовали против.
– Это ни о чем не говорит! И негра этого я ненавижу! – разговор явно переходил на персоны.
– Я тоже к темнокожим отношусь альтернативно, – размазано поддакнула я, чтоб не злить собеседника.
– Так вот, – продолжал рассветный незнакомец, – его надо оттуда убрать!
– Разве он на Кипре? – удивилась я.
– Нет, не с Кипра, а с ООН!
Я не стала расстраивать человека:
– Надо – уберем! Именно над этим мы сейчас и работаем.
– Браво! Молодцы! – голос в трубке явно был доволен.
– Служу Сов… ох, не то! Рада стараться, Ваше благородие, – оживилась я.
Незнакомцу ответ пришелся по душе:
– Вот и молодцы! – повторил он, – я всегда знал, что ты – настоящая патриотка и чистая гречанка.
Ага, – вспомнила я, – бывало-с, и после баньки-с бывало-с…
Трубка продолжала набирать обороты:
– А как там у вас вообще в Северной Греции к этому относятся?
– К негру? – не поняла я.
– Нет. К Кипру.
– О! Кипр любят. Особенно в курортный сезон. Кипр все любят.
– Забастовки проводятся?
– На Кипре? Регулярно!
– Не на Кипре. У вас, в Салониках.
Хи… Это уже сложнее. Набираю полные легкие воздуха и как на занятиях по военной подготовке четко и внятно рапортую:
– А-а-а как же! Денно и нощно демонстрируем свою солидарность дружественному пролетариату дружественного Кипра, скованного цепями мирового империализма! Поддерживаем их же во всех ихних важнейших начинаниях и светлых потугах!
– Кто руководит вашим движением? – голос уже конкретно напоминал божественную музыку, издаваемую ротовыми органами, полковника медицинской службы Зазули с военной кафедры. (По секрету – большого любителя березовых веничков и настойки «Стрижамент»).
В первое мгновение хотела сказать, что «нас объединила» моя липшая подруга – журналист София Прокопиду». Однако потом вспомнила, как она меня любит, и отказалась от этой далеко идущей затеи.
Даже звания ей вслух не присвоила.
– Кто-то руководит. Но патриотов много. Прям и сказать вам не могу: кто самый главный.
– О-о-о» Это нехорошо. Надо узнать.
– Так точно! – рявкнула я, – как только, так сразу! Есть выяснить и доложить по форме!
По-моему, я явно собеседнику нравилась. Мои правильные и лаконичные ответы не ускользнули от его пристального внимания.
– Но, этого мало, – тем временем продолжал он, – мы должны объединиться и…
– Что «и», – перебила я от нетерпения.
– … и объявить им войну!
– Кипру?!
– Не только – всему ООН, Турции и турецкой части Кипра! А там и до Ирана, и до Ирака доберемся.
О! Пресвятые угодники! Лучше б я досматривала свой сон с цунами и селевыми потоками в вагоне.
– Войну? Но, как??!
– Мы соберем добровольцев и сформируем ополчение.
– Прям сейчас, – вяло спросила я, мечтая о малюсенькой чашечке кофе.
– Не обязательно. Можно и попозже. К вечеру, например.
– К вечеру – эт можно, – полузевнув, согласилась я.
– Так вы со мной согласны?
Я спустила тормоза:
– Конечно! Почту за честь вступить в ряды ополченцев!
Незнакомец засмеялся:
– Я другое хотел сказать: дело в том, что я довольно пожилой и не смогу стать главнокомандующим. (Пауза. Глубокий вдох). Ты б не смогла это сделать.
Почему-то стало грустно. Вспомнился мультик «Маугли» и фраза «Самка во главе моего стала?!»
– Возглавлю, – ответила я, – если того требуют обстоятельства и народные массы. А что вооружение? Кто нас будет спонсировать?
– Вооружимся! Ты до вечера что-нибудь сообрази, а… ох! У меня батарейка кончается. Я вечером перезвоню, доложишь обстановку.
– Доложу… – глухо сказала я.
Он отключился.
Воевать не хотелось. Опять же, ребенка со школы кто заберет? Я так и продолжала сидеть на диване, размышляя о вершителях человеческих судеб, как была в ночной пижаме а-ля «брянский партизан на привале» и с прической, весьма смахивающей на прошлогодний стог сена. Желание срочно приступить к формированию ополчения подавлялось более явственным и близким желанием горячего кофе. Я даже не заметила, как в комнату вошел Арис:
– Ты чего в такую рань? Заболела? – удивился он, обнаружив меня в подушках.
– Да вот, сижу, ополчение собираю. Идешь с нами войной на Кипр.
– Иду! – Арис вобрал живот и, развернув плечи, потянулся к стене за ятаганом.
– Тебе хорошо, – вздохнула я, – а кто нас вооружать будет?
– А чего вас вооружать? – искренне удивился муж, взмахнув ятаганом, – ты вот чего: создавай автономное вооружение.
– Это как? – не въехала я.
На лице Ариса даже мускул не дрогнул:
– Как, как, попой кряк! Продашь входные билеты. И чем дороже билет – тем дальше шеренга от передовой. Плюс еще один нюанс, – Арис понизил голос и выкатил глаза, – продавай билеты из расчета вход – рубль, выход – два. А я готов хоть сейчас принять на себя ответственную должность казначея армии, – он попробовал лезвие ятагана большим пальцем, – … и полнейшая победа в борьбе с империалистической контрой вам обеспечена!
Он дышал на клинок ятагана и тер его моим кухонным полотенцем для кастрюль.
– Чего сидишь? Труба зовет! – Арис был явно в великолепном расположении духа.
– Вот никак себе имя не придумаю: то ли Александрой Македонской стать, то ли Наполеоной.
– Слышь ты, «трубочка» с глазурью, оставь свое девичье – Валида. Все равно по-арабски это – «скачущий впереди бедуин».
Арис начистил ятаган до блеска и кинул полотенце на кастрюлю. А я подумала: как верна старая народная мудрость «Кто рано встает, тому Бог дает». Вот не спал бы управляющий директор «Афинского Курьера» на рассвете, а делал бы пробежки по балкону, глядишь, и ему бы чего перепало. Например, «имя доброе народного защитника» от ООН и других напастей.
В небольшом городке
Райка (краткое производное от помпезного «Раиса») являла собой полный набор натурщицы для агитплаката «Просо сеем, трактор жмем!», она обладала толстущей русой косой, круглым розовым лицом и такими же толстущими и розовыми приспособлениями для вскармливания младенцев. Мужики с нее тащились. При встрече пытались заглянуть ей в глаза и сопели вслед. Но Райка была романтиком. Она любила только Мишу из третьего отдела, сама все время пыталась заглянуть ему в глаза и сопела каждый раз, когда он поздно ночью уходил из ее полустуденческой уютной квартирки. И еще у Райки была страшная тайна. На столько мучительная и кошмарная, что она боялась помышлять даже о разговоре на сию тему со своей закадычной подругой Люськой из планового. Райка страдала, но не от мужского равнодушия, она… она хотела быть худой и бледной! И чтоб ручки как ивовые прутики, и чтоб ножки как у цыпочки, и еще, и еще чтоб во лбу голубая жилка билась! И чтоб любил ее Миша и плакал, и плакал, и плакал…