если я возьму отпуск. Затем, когда реакция не дает желаемого результата, выдается противоположная (положительная) мотивация – мне понравился фильм, без меня все будет в порядке, – которая удручает еще больше. Неудивительно, что двойной ответ редактора газеты Хёрста можно передать в диалоге, напоминающем анекдот про Рабиновича:
– Почему бы вам не взять отпуск, ведь вы его заслужили.
– Я не хочу уходить по двум причинам. Во-первых, боюсь, что стоит только взять отпуск, как наступит полный хаос.
– Вы совершенно неправы. Вот увидите, все будет идти своим чередом и без вас.
– А это во-вторых[17].
* * *
Здесь нельзя не упомянуть другой случай из популярного кино, связанный с кофе, на этот раз – из английской драмы о рабочем классе «Дело – труба». Герой провожает до дома красивую девушку, и на пороге она говорит ему: «Не хочешь зайти ко мне выпить кофе?» Он отвечает: «Есть одна проблема – я не пью кофе…» На что она с улыбкой ему говорит: «Никаких проблем, потому что у меня нет кофе».
Колоссальная и непосредственная эротическая мощь ее ответа заключается в том, как – опять же, посредством двойного отрицания – она чересчур прямо намекает на секс, при этом ни разу не упоминая его: когда героиня сначала приглашает парня на кофе, а затем признает, что у нее нет кофе, она не отменяет свое приглашение, а просто дает понять, что первое приглашение на чашку кофе было замещением (или предлогом), само по себе безразличным, приглашения в постель. В том же ключе можно представить себе диалог между Соединенными Штатами и Европой в конце 2002 года, когда готовилось вторжение в Ирак. Соединенные Штаты говорят Европе: «Не желаете ли присоединиться к нам в нападении на Ирак, чтобы найти оружие массового поражения?» Европа отвечает: «Но у нас нет средств обнаружения оружия массового поражения!» И вот здесь вступает Рамсфельд: «Никаких проблем, потому что в Ираке нет оружия массового поражения»[18].
* * *
Есть анекдот про готовку, который опирается на ту же самую логику: «Вот как любой может приготовить хороший суп за один час: приготовить все ингредиенты, порезать овощи ит. д., вскипятить воду, положить в нее ингредиенты, варить полчаса при слабом кипении, периодически помешивая. Когда через сорок пять минут обнаружится, что суп пресный и противный, вылить его, открыть хороший консервированный суп и быстро подогреть его в микроволновке. Вот как мы, люди, делаем суп»[19].
* * *
Бог, к которому мы в итоге пришли, напоминает Бога из старой большевистской шутки про способного коммунистического пропагандиста, который после смерти попадает в ад, где быстро уговаривает стражников отпустить его и вместо этого направить на небеса. Когда дьявол замечает его отсутствие, он быстро приходит к Богу и требует, чтобы тот вернул в ад то, что принадлежит дьяволу. Однако сразу после того, как дьявол обращается к Богу («Бог…»), Бог его прерывает: «Во-первых, не Бог, а товарищ Бог. Во-вторых, ты что, свихнулся – разговариваешь с вымышленным существом? Я же не существую! В-третьих, будь краток, иначе я пропущу встречу со своей партийной ячейкой». Вот в каком Боге сегодня нуждаются радикальные левые: в Боге, который полностью «стал человеком» – нашим товарищем, распятым вместе с двумя отбросами общества, – и не только «не существует», но и сам об этом знает, принимает стирание себя, целиком переходя в любовь, связывающую членов Святого Духа (партии, освободительного коллектива)[20].
* * *
Есть старый еврейский анекдот, который нравился Деррида, про группу евреев в синагоге, которая публично признает свою ничтожность в глазах Бога. Вначале поднимается раввин и говорит: «Господи, я знаю, что я бесполезен. Я ничтожество». После него встает богатый бизнесмен и бьет себя в грудь: «Господи, я тоже бесполезен, ведь я одержим материальными благами. Я ничтожество». Как только это представление заканчивается, поднимается обыкновенный бедный еврей: «Господи, я ничтожество». Богатый бизнесмен пинает раввина и шепчет ему на ухо с презрением: «Вот наглец! Посмел утверждать, что тоже ничтожен!»[21]
* * *
В конце концов есть лишь два варианта, лишь два способа объяснить «магический трюк» гегельянского синтеза, и структурированы способы как две версии вульгарной врачебной шутки из серии «сначала-плохая-затем-хорошая-новость». Первый состоит в следующем: хорошая новость – это плохая новость, рассматриваемая с другой точки зрения («Плохая новость – мы обнаружили у вас болезнь Альцгеймера на поздней стадии. Хорошая новость – та же самая: у вас Альцгеймер, а значит, по возвращении домой вы забудете плохую новость»). Есть, однако, и другая версия: хорошая новость и впрямь хорошая, но касается другой темы («Плохая новость в том, что у вас рак на конечной стадии и вы умрете через месяц. Хорошая новость: видите вон ту красивую молоденькую медсестру? Я месяцами пытался уложить ее в постель, и наконец она ответила мне взаимностью, так что мы всю ночь кувыркались как бешеные»). Подлинный гегельянский «синтез» – это синтез двух вариантов: хорошая новость есть не что иное, как плохая новость, но чтобы суметь это увидеть, мы должны переместиться на позицию другого агента (от умирающей птицы – к заменяющей ее; от больного раком – к довольному врачу; от Христа как индивида – к сообществу верующих)[22].
ВАРИАЦИИ
• Что, если логика старого врачебного анекдота про болезнь Альцгеймера («Плохая новость – мы обнаружили у вас болезнь Альцгеймера на поздней стадии. Хорошая новость – та же самая: по возвращении домой вы уже забудете плохую новость») применима и в случае посттравматического распада личности, так что когда старая личность пациента разрушается, то и мера его страданий исчезает вместе с ней?[23]
• Есть еще один анекдот из серии «хорошая и плохая новости», который достигает темного комического предела. Он начинается с хорошей новости, которая, однако, оказывается настолько зловещей, что продолжение в виде плохой новости уже не требуется. Врач: «Хорошая новость – мы убедились, что вы не ипохондрик». Здесь нет необходимости в контрапункте. (Другая версия: «Есть хорошая и плохая новость. Какая хорошая? Скоро ваше имя станет известно всему миру – в вашу честь назовут болезнь!») Разве это не короткое замыкание диалектики? Или же, скорее, это требуемое диалектическое начало, которое сразу же подвергает себя отрицанию? Нечто подобное происходит в самом начале гегелевской логики – не переход к противоположности, но мгновенный самосаботаж начала.
* * *
В одном старом анекдоте муж возвращается с работы домой раньше обычного и застает жену в постели с другим. Жена (удивленно): «Что это ты так рано?» Муж (раздраженно):