Покачиваясь на волнах сотрясения, я приблизился к инквизитору. Схватил за шею и рванул вверх, вынуждая разогнуться.
О, теперь этот придурок растерял львиную долю куража, подстёгиваемого ненавистью. Её вытеснил страх за свою жалкую жизнь — сладкий, сладкий страх. В его глазах я увидел своё отражение.
Я схватил его за горло и треснул о стену. Сжал пальцы, отчего клирик захрипел, заскрёб пальцами по моему запястью.
Эта плесень покусилась на меня и мою вещь. Будет только честно, если она умрёт, подарив немного радости своими страданиями.
На плечо легла рука, стиснула его.
— Родион, не надо, — прогудели неуверенно откуда-то сверху.
Я поднял голову и поймал взгляд Петра. От соседа по комнате — теперь уже, вероятно, бывшего — тянулась тонкая нить неуверенности.
Он не знал, как вести себя с новой, остроухой версией Родиона. Но, похоже, мысль о том, что я на его глазах убью беззащитного человека, ему претила.
Я посмотрел на Лютиэну. Та была бледна и облизывала пересохшие губы: за воззвание к эльфийской магии пришлось заплатить.
Я вспомнил наш разговор у поместья Нагиба. Как нащупать ту тонкую грань, где я мог развлекаться и при этом продолжать удерживать вещь у себя без необходимости держать её в цепях?
Оковы не подошли бы сестре — да и меня тюремная эстетика не прельщала. Все эти сырые подземелья, чьи камни впитали в себя крики бесчисленных заключённых… не для меня. Я предпочитал простор, открытое небо над головой.
Я встряхнул головой и отпустил инквизитора. Тот сполз по стене мешковатым кулем. О чём я вообще думаю? Неужели от удара мозги эльфа вконец скисли, и это как-то повлияло на мышление? Полная чушь.
Следовало признать, что бессилие заострило меня. Не потому ли, что я попал под вселенское правило, которое заставляет униженных и оскорблённых искать кого-то униженнее, чем они сами?
Настроение наказывать мужчину исчезло, и на смену ему явилось исконно малдеритское милосердие. Я похлопал Петра по ладони, намекая, что пора бы разжать её. Серьёзно, на плечо будто пару приличных каменюк положили — размерами Белавин-младший уходил от людей в сторону полуогров.
Сестра тем временем забрала у предводительницы отряда брошку и, повозившись немного, разломала её надвое. Бросила обломки к ногам девушки, к моему удивлению, оставшейся в живых.
— Сколько веков прошло, а блокировать нас ваши негаторы так и не научились, — сказала сестра и вдруг пнула её под рёбра. Девушка громко всхипнула, и её вырвало. От былой величественности не осталось и следа. Она свернулась комочком, дрожа, по её лицу бежали слёзы. В общем, она представляла собой жалкое зрелище.
Всё это было притворством.
О, страх присутствовал. Любой бы боялся, оказавшись на её месте. Но она владела собой куда лучше, чем стремилась показать. Я не видел её мыслей, но готов был поклясться, что она просчитывает шансы на спасение, прикидывает, как бы вырваться.
Эльфийку Пётр останавливать не стал, лишь бросил укоризненный взгляд, который та проигнорировала. Он-то не испытывал того, что испытала она — ощущения смыкающейся западни, которая возвещает скорую гибель.
Нельзя держать месть в себе, особенно если отомстить можно без особых усилий.
Инквизиторша ещё легко отделалась, утратив лишь гордость и ужин. Пётр связал её вместе с условно выжившим товарищем, лишившимся почти всех зубов.
Лютиэна протянула мне кольцо перевоплощения, надела своё, и мы вновь натянули людские образы.
В груди вскипела знакомая истома. Я подавил приступ желания обнять сестру, уткнуться ей в волосы, поцеловать…
Эльфийский инстинкт выбирал очень неподходящее время для того, чтобы проявить себя во всей красе. Хуже всего было то, что, как я подозревал, Лютиэна испытывала примерно те же чувства.
Уже в коридоре около дворянина материализовалась Эллеферия, выглядевшая куда плотнее, чем раньше. Ей приключение в сокровищнице пошло на пользу. Тех крох силы, что достались богине после совместной молитвы, хватило, чтобы добавить ей блеска в глаза и румянца на щёки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Хорошо, что я посоветовала Петру отыскать вас! Я переживала…
Её заявление заставило ухмыльнуться. Переживала Эллеферию за свою паству, не более. Впрочем, не сказать, чтобы чувства богини были целиком фальшивыми. Чем мертвее бог, тем большую потребность он испытывает в общении со смертными.
Вскоре Эллеферия спряталась обратно.
Особняк Аркариса располагался в академическом комплексе, в отдалении от основных зданий. Его скрывал живописный парк с зеркалами прудов и монументальными деревьями, чьи стволы достигали в толщину несколько охватов.
Основный комплекс порядочно изменился с тех пор, как я в последний раз его видел. Попадали статуи, на тротуарах валялись обломки камней. Административное здание, где скрывался вход в хранилище, лишилось большей части крыши и обзавелось симпатичной дыркой в стене.
Ох уж эти смертные! И с чего бы им затевать грандиозный ремонт в такое время? И они совсем позабыли про строительные леса.
Терминал с межконтинентальным порталом находился на юге Петрограда. К счастью, Аркарис распорядился выделить нам машину: на выходе из академии нас остановил вертлявый человечек, оказавшийся личным шофёром ректора.
Ему повезло, что он успел представиться, перед тем как его раскатали по земле тонким слоем. После общения с инквизиторами нашу компанию охватила определённая… нервозность.
Я полагал, что ничто не мешало инквизиции установить блок-посты или вовсе отследить все дороги, ведущие к терминалу. В конце концов, церковники осмелились ворваться в дом к Аркарису, который явно был не последним разумным в империи. Я поделился соображениями со спутниками. Как ни странно, откликнулась Кана — и возразила:
— Я слышала, что у господина Аркариса хорошая репутация при императорском дворе. И его императорское величество Николай Третий последовательно урезал права и свободы церкви, так что этот налёт смахивает на жест отчаяния. Если кто и организует полномасштабную охоту, то это лейб-гвардия.
Во мне крепло стойкое подозрение, что светская власть Российской империи имела крайне мало оснований для того, чтобы преследовать нас. Как-никак любое ослабление позиций церкви — это усиление императора. Уничтожив реликвию, я оказал ему услугу.
На публике он, разумеется, будет призывать наказать мерзких нелюдей, посягнувших на святое. Однако на деле ему, вероятно, будет не до нас. Не зря же Финголфин и Анайрэ приехали сюда.
Что-то случилось после выброса энергии, что-то такое, что заставило эльфов и людей пойти на переговоры. Скорее всего, они пройдут втайне, и, скорее всего, если мы не попадёмся по собственной глупости, о нас предпочтут забыть.
Потому-то инквизиция прыгнула выше головы, вторгшись на территорию академии.
Поездка соответствовала ожиданиям. Патрулей не попалось, никто не остановил машину для досмотра и поиска опасных врагов человечества.
Старый город, эфирно-карамельный, изящный, сменился новым — нагромождением каменных джунглей. Среди высотных зданий и прятался терминал перемещений.
Внешне он напоминал скучную бетонную коробку. У входа толклись люди, над площадью перед зданием стоял гомон множества голосов.
К счастью, шофёр Аркариса провёл нас по служебному входу. Приветствие, пара многозначительных кивков, продемонстрированная эмблема — три языка пламени — и несколько купюр позволили обойти осмотр и проверку документов.
Кабинка для телепортация была утилитарной стеклянной кабиной, у которой расположился терминал с кучей кнопок, инкрустированных самоцветами. Судя по тому, что до нас помещение пустовало, это был резервный зал.
Техники споро запустили машину, переругиваясь между собой, объяснять ли нежданный запуск проверкой или сбоем диагностического оборудования.
Никогда бы не подумал, что таинство магии можно так зверски изнасиловать налётом обыденности.
Изобретательность землян уступала лишь их страсти опошлять всё, до чего они могли дотянуться.